Лось 3 (СИ)
После ее слов мне стали понятны взгляды сидящей на другом конце стола девицы с потекшей тушью — та откровенно на меня пялилась весь день. А я все никак не мог сообразить — с чьей стороны она родня? Трудно, когда не знаешь, а еще и забыл!
— А она тут что делает? — тоже шепотом спросил у сестры.
— Она Полина одноклассница, наверное, ее Поля позвала. Но вообще у нас городок маленький, все друг друга знают, могла и сама просто прийти — мама Варя ее одно время очень привечала. Вы с ней класса до шестого постоянно у нас уроки вместе делали.
— Привечала, а потом?..
— А потом Надя на тебя засматриваться стала, ты тоже заинтересовался, чем девочки от мальчиков отличаются, и вся мамы Варина приветливость куда-то улетучилась… — ехидно ответила Вика.
— Понятно…
Девчонка симпатичная, но поговорить мне с ней не о чем. Потанцевать вроде бы тоже ситуация не располагает. Неожиданной свободой от Угоринского детеныша воспользовался по самым тривиальным мотивам — отлучиться в туалет, подмерз на кладбище, чай, не май месяц!
Санузел на первом этаже был занят и, судя по доносящимся из-за закрытой двери звукам, надолго — не все пропускали тосты. Ноги сами понесли на второй этаж в родную комнату Масюни, где был собственный толчок.
За время моего отсутствия спальня не изменилась — унылые безликие обои, стол, стул, кровать, полка, забитая моделями автомобилей — это еще мелкий сюда не успел добраться! Здесь же на полу валялась моя сумка, в основном набитая детскими вещами. Других следов присутствия именно меня помещение не носило. Неудивительно, учитывая, сколько я здесь в общей сложности пробыл. Но кроме тех же машинок — не имелось следов присутствия Масюни, словно и не жил он здесь восемнадцать лет. Комната, на мой взгляд, отражала представление Варвары Трофимовны об идеальном сыне. Опять мимолетно пожалел пацана — с такой мамочкой шансов вырваться из этого болота у него было ноль!
На выходе из такой нужной комнатки наткнулся на Надю, задумчиво переставляющей модельки на полке:
— Ничего не изменилось…
— Ты что тут делаешь?
— Вспоминаю… это правда, что ты потерял память?
— Правда…
— Бедненький! — она прижалась ко мне, наминая полузастегнутую ширинку, — И меня не помнишь? Что? Правда?! Совсем?!.
Да-да! Жалейте меня, жалейте! Вот так пожалейте, и вот так! И еще!
Губками, да, да…
Как мы оказались на спартанской односпальной кровати Масюни, я упустил. И, помня о моменте, я честно хотел медленно и печально, но не вышло.
— Ты такой стал… никогда бы ни подумала… майор… ордена, медали… заберешь меня отсюда?
— Увы и ах! — разочаровал я партнершу, — Я живу в секретном городке…
— Что, совсем никак?!
— Никак…
— А если подумать?
Так… откидываясь на подушку, так подумать я был согласен. Но только подумать.
— Папа, ать! — обломил мне мелкий нирвану, а заодно — неудобные разговоры, — Ать-ать!
— Извини! — Вика, ведущая Лешку за ручку, невозмутимо проигнорировала метания Нади по комнате в поисках белья, а заодно мое одевание под прикрытием одеяла, — Он просится «ать-ать!», а я не понимаю, что это!
— Это на горшок, спасибо! — поблагодарил я сестру разом за присмотр и за избавление меня от партнерши — с появлением новых лиц Надя поспешила смыться обратно в зал, откуда уже послышалось тихое пение престарелых родственниц и соседок.
— Когда я предлагала тебе поговорить с Надей, я подразумевала несколько другое…
— Не поверишь, но я тоже не ожидал.
— Но отказываться не стал! — обвинила меня сестра, — На похоронах матери!
— На поминках, прошу заметить!
— А не один ли хер?!
— Вика! — упрекнул я ее в подхваченной от меня привычке материться.
— Да что — Вика?! Я ведь все прекрасно понимаю, что ты ее не помнишь! По большому счету… нас ведь трое погодок было — ты, я и Поля, но ты всегда наособицу, если, конечно, не папа с нами возился. Мама Варя никогда с нами не играла, только с тобой. Всегда у нее ты! ты! ты! Ты не поверишь, но мне за нее сейчас даже обидно!
— А мне — нет! Это из-за ее амбиций я потравился таблетками! Вот ни за что не поверю, что она была не в курсе! Ни-за-что!!!
— Она тебя любила!
— Вика, она любила только себя!
Пока мы препирались, мелкий у меня на руках обосрался. Отличный повод закончить еще один неудобный разговор!
— Папа плохо выглядит, — Вика, вопреки ожиданиям, не ушла, пока я отмывал и переодевал засранца.
— Я заметил. Он чем-то болеет?
— Мама говорит, что нет, просто год неудачным выдался. Еще говорит, что за тебя сильно переживали.
— Ать-ать! — довольно выдал малыш, слюнявя замызганную бумажку.
— Что это? Это ты в кабинете у дедушки взял?! — вскинулась сестра, пытаясь отнять у Лешки пожеванный листок, — Когда успел?!
— Этот товарищ шустрый! Дай сюда!!! — отобрал у ребенка документ и передал его Вике, мимоходом замечая текст на немецком.
— Пойду, верну в кабинет, может быть не заметят! — Вика отскочила к двери, — Спускайся, ты уже долго отсутствуешь! Сейчас все уже расходиться станут!
— Хорошо!
Батя умудрился нажраться до невменяемого состояния, и мама Яна, не отходившая от него весь день, утащила качающееся тело в спальню. Приходящая прислуга — да, здесь такая была! — уже перемыла всю посуду, прибрала замусоренную гостиную и прилегающие к ней помещения, а после разошлась по домам. Гости разъехались еще раньше — кроме нашей семьи в особняке никого не осталось. Не сговариваясь, я, сестры и мама Рита собрались на кухне — попить чая после суматошного печального дня.
— Алеша уснул? — спросила Женя, завидев меня в дверях.
— Уснул.
— Посидишь с нами?
— Угу…
Потихоньку завязался разговор, который, конечно же, завертелся вокруг моих подвигов, но особо в подробности я не лез, отделываясь общими фразами: бью тварей, попал в струю, награждали… да, всадников видел… да, крепкие… да, страшно… да, ее величество тоже видел… да, не один раз… да, волнительно…
— Когда уезжайт? — донесся от входа вопрос с немецким акцентом.
— Завтра. Утром.
— Служба?
— Да, служба.
Удобная отмазка. Но не говорить же этим чужим теткам, что время прибытия за мной самолета я сам назначил. Мог бы и дольше погостить, Вика вон до Рождества собиралась остаться, но смысл?
— Тогда ждать сейчас здесь! — от приказа покоробило, но я быстро сообразил, что это опять издержки неродной речи.
— Вот! — спустя пару минут на свободное от чашек место водрузились две увесистые шкатулки, — Твой вещь!
Открыл обе — золото, брильянты… может и не брильянты, но какие-то камни, я в них все равно не разбираюсь. Отдал должное немецкой практичности — среди множества украшений даже обручальное кольцо поблескивало. От родственниц потянуло жадным интересом, от драгоценностей захотелось отказаться, но потом подумал: «Какого хуя?» Я Наташке ни одной золотюльки не подарил, потому что придурок, а тут их почти килограмм!
— Спасибо! — под общий разочарованный вздох захлопнул крышки и прибрал шкатулки.
Провожая нас с мелким на военный аэродром, почти все семейство фонтанировало виной и смущением. Мама Яна тихим злым шепотом выговаривала бате по-немецки, он с ней вяло односложно перелаивался на дойче.
— Папа! — обнял зеленоватого главу семьи, — Береги себя!
— Не пропадай! — батина ладонь опустилась на плечо.
Вина и облегчение…
Вина, что два года назад не посчитал нормальным? Вина, что не уберег мать? Вина, что напился вчера?
Облегчение, что я его ни в чем не обвиняю? Облегчение, что не надо со мной заниматься, пристраивать по жизни и прочая?
Сплошные непонятки…
— Мама Яна! — обнял немку, наиболее уважаемую мной в этом семействе.
— Nimm dich in Acht! (Береги себя!) — раздалось ответное пожелание на немецком, — Приезжай на отпуск!
И снова — вина пополам с облегчением! Почти те же вопросы.