Путь чести (СИ)
Но тут важны вкусовые ощущения…
Реально разбавить наш рацион способна лишь рыба, благо, что Волга рядом. И да, она разбавляет! Тем более, что при должном желании даже из речной, экологически чистой рыбки семнадцатого столетия можно делать шашлычки. А еще ее вялят и коптят, и рыбка прям выручает.
Но человеку двадцать первого столетия с его вкусовыми привычками, любовью к всяким бутербродам, быстрым перекусам, фастфуду, большому количеству мяса и близких к нему продуктов (колбас, сосисок, сарделек, купатов) — тут, конечно, тяжко…
В-третьих, накатывает страшная тоска по дому. И с каждым днем все сильнее. Зона комфорта — штука страшная. Вещи и предметы повседневного быта, ценности которых невозможно почувствовать дома, начинают в отрыве от них казаться чем-то невероятно прекрасным и удобным! Диван с чистым бельем, газовая колонка, плита, на которой можно жарить яишницу в сковороде или запечь в ней картофанчик со свиными ребрышками… Приходит понимание того, что по сравнению с нашими далекими предками мы живем в каких-то райских условиях!
Но вспоминаешь ведь не только о доме. Начинаешь вдруг с невероятной силой тосковать по родителям, перебираешь в памяти все свои романтические приключения, даже старых знакомых поминаешь с ностальгией. Да е-мае, я, наверное, сейчас был бы рад увидеть даже свою склочную директрису!
И вот что важно. Зона комфорта хороша тем, что, даже начав из нее выбираться, ты всегда, в конечном счете, можешь в нее вернуться. Хоть из дальней поездки, хоть после службы в армии, хоть после восхождения на Эверест! Если, конечно, не погибнешь в горах… Но шанс вернуться домой есть всегда — и наличие надежного тыла как-то успокаивает, придает сил. Мы же с Андрюхой, по всей видимости, все-таки изменили историю, рассказав все Скопину-Шуйскому — иначе, чем объяснить провал в прошлое наших сознаний? А если так, и опасения одногрупника о том, что в новой реальности нас может просто не быть, подтвердились — то мы застряли в телах наших предков в начале семнадцатого столетия, в одной из самых страшных, жестоких и кровавых эпох в истории России! И нет никакого шанса вернуться домой, нет!
А кроме того, нас только в ближайшем будущем ждет еще три масштабных битвы и фиг его знает, сколько мелких стычек.
Пережить бы хоть эту…
Ну и, в-четвертых, что вытекает из «в-третьих». Я регулярно вижу сны фон Ронина. Яркие, красочные сны-воспоминания, в которых вновь ощущаю себя лишь сторонним наблюдателем. Такое чувство, что Себастьян никуда не делся, что мы с «носителем» просто поменялись местами — и теперь он отсиживается на задворках разума, наблюдая за тем, что я делаю в его теле! Вот только вряд ли он этому рад… Более того, иногда у меня случаются пусть крошечные по времени — но провалы в памяти, в основном сразу после сна или перед самым сном, когда сознание или еще не проснулось, или уже отключалось… Так вот есть ощущения, что фон Ронин в эти мгновения перехватывал контроль над телом!
Но если когда-нибудь Себастьян сумеет полностью себе его вернуть — что тогда?! Что будет со мной?!
Хорошо бы об этом просто не думать — но ведь не получается же…
Полет моих мыслей прервал звук сигнальных труб, подавший четкий условный сигнал типа «аппеля» (я про него единственный слышал!) — и начавшееся движение со стороны противника.
Пока еще только шагом, плотная масса всадников передового отряда гетмана Сапеги пошла в атаку…
Глава 1
К горлу подкатил комок, в висках заломило от накатившего волнения… Хотя нет.
Страха.
И все же, сделав усилие над собой, я заговорил громко и четко, не прерываясь, не сбиваясь и не запинаясь:
— Рейтары! По моей команде скачем навстречу, сближаемся — и стреляем на развороте! С двадцати шагов!!! В лоб с гусарами не сходится. Маневр нами отработан, все должно получиться! Все, у кого есть пистоли — бьем по всадникам. У кого луки — цельте в лошадей! Кирасу стрелой не пробить, но жеребцы их броней не прикрыты — этим и воспользуемся!
Пока я кричу своим людям, тело понемножку согревается, а бьющий меня мандраж чуть отступает. Мы действительно очень много тренировались воевать именно как рейтары — я имею в виду и себя, и новоприбывших детей боярских, обучавшихся у моих офицеров и ветеранов эскадрона. Тех самых финнов, кто вместе с Себастьяном и Зомме отправились к Скопину-Шуйскому... Вооружение у нас по-прежнему смешанного типа, как и снаряжение — зато рейтарский маневр со сближением и разворотом уже у самого вражеского построения с последующим залпом или залпами (у кого сколько пистолей), отработан как надо! Правда, сегодня палить мы будем не по неподвижной пехоте, а по гусарам… И приблизиться на двадцать шагов к скачущим навстречу панцирным всадникам, взявшим разгон, да потерять скорость на развороте и лишь только после начать от них убегать…
Попахивает самоубийством.
Но на большей дистанции у наших пистолей вообще нет шансов пробить гусарские кирасы. Да собственно, их нет и на двадцати шагах… Но мы неминуемо замедлимся на развороте, гусары наоборот — сблизятся. Шагов до десяти… И вот в этот миг дистанция для стрельбы станет оптимальной — как по бронепробиваемости колесцовых пистолей, так и по их точности. Ну, и у меня есть великая надежда, что первый ряд противостоящих нам ляхов мы выбьем, да и дети боярские свалят стрелами часть лошадей, замедлив гусарию… В теории все возможно.
Главный вопрос, от которого вновь начинают стынуть руки и по коже пробегает холодок — получится ли все это на практике?!
Над рядами всадников Скопина-Шуйского также разнесся условный сигнал горна — и я легонько пришпорил коня, одновременно с тем быстро перекрестившись. После чего водрузил шлем-бургиньот на голову, и насколько громко смог, воскликнул, срывая голос:
— Не трусьте, братцы, с нами Бог!!!
— С НАМИ БОГ!!!
Стройные ряды моих солдат отозвались дружным, одобрительным криком — и я повел их вперед, пока еще шагом, торопливо затягивая кожаный ремешок бургиньота под подбородком. Не отрывая при этом взгляда от прущего вперед не менее, чем двухтысячного отряда тушинцев, среди которых затесалось и сотни две ляхов… Нас же чуть менее полутора тысячи всадников — причем тяжелой конницы нет вовсе, и полнокровной роте крылатых гусар придется противостоять всего лишь сотне моих рейтар! А еще — укрепленный лагерь гетмана покинула лишь малая часть многочисленной кавалерии Сапеги и битого под Тверью Зборовского. В то время как в передовом полку московской рати собрана едва ли не вся конница Скопина-Шуйского, включая и детей боярских, и даже простых казаков!
Как же все это блин… Волнительно!!!
Земля под копытами наших лошадей, все еще следующих шагом, ощутимо дрогнула — конница тушинцев перешла на легкую рысь. И этого оказалось достаточно, учитывая число врагов! От волнения, щедро смешанного с изматывающим ожиданием, защемило в груди, и тело стало словно чужим, скованным… Пытаясь совладать с собой, я достал первый из своих пистолей — и тут же бросил его обратно в кобуру, осознав поспешную абсурдность своих действий. После чего в раздражении повернулся назад, к полковому знамени, рядом с которым следует воевода. И словно в ответ на мои мысли, наконец-то заиграл сигнал горна, приказывающий моей сотни перейти на рысь…
Ведь именно рейтарам суждено начать этот бой — и потому мы должны вырваться вперед, отделившись от основных сил. В противном случае маневр с разворотом и последующим отступлением уже не пройдет…
— Н-н-н-о-о!!!
Да, очень хорошо, что мне досталась память фон Ронина — в том числе и мышечная. Иначе конь сбросил бы меня еще во время рыси! Или, по крайней мере, я бы отбил всю промежность об седло.
А уж что было бы во время галопа?! Подумать страшно…
Увы, обратная сторона медали — этот тот факт, что я просто не осознаю, как действует мое тело. Иногда оно естественным путем делает то, о чем я помыслить не мог, сидя на коне — а иногда я просто не могу даже сформулировать в голове то, что хочу сделать, и из-за этого подтормаживаю… Себастьян учился конному бою много лет, формировал тело наездника, способного мертвой хваткой сжать ноги так, чтобы они целиком обвили и сдавили конские бока. Во время быстрой езды и уж тем более при переходе на галоп это умение очень полезно!