Ложь путеводных звёзд (СИ)

— Я не знаю, о чем вы говорите, — ответил Роган, — Эжени Иоланте до сих пор не было предъявлено обвинений. Я хотел узнать, не будет ли мне дозволено встретиться с ней и узнать, что произошло на самом деле.
Увы, его позиция была весьма шаткой. Он делал ставку на то, что слуги Герцога не узнают, что он был здесь.
Но они узнали.
— Вы лжете… посол, — последнее слово Йоргис как выплюнул, — Вы встречались, чтобы обсудить заговор против Идаволла. Вы — шпион и предатель.
— У вас есть основания для подобных инсинуаций? — осведомился посол.
Вот только аргументы, работавшие со знатью, не работали с этим человеком.
— А у вас есть основания сказать, что это не так? — склонил голову набок Йоргис.
— Бремя доказательства лежит на утверждающем, — по привычке напомнил Роган.
Это было ошибкой.
— Не теперь, — ответил Йоргис, — Держите его, ребята!
Громилы в черном выступили вперед, доставая из-за пояса короткие, окованные железом дубинки-мечеломы. Учившийся фехтованию с шести лет, Роган легко справился бы с одним, с двумя, но не со всеми сразу.
К счастью, главным оружием посла была не шпага, а предусмотрительность. Он рассчитывал, что после разговора с чародейкой сможет продолжать действовать официально. Но и план отступления на случай, если его поймают, у него был.
В век огнестрельного оружия многие стали недооценивать обыкновенный лук. Конечно, ему не пробить доспех с той же силой, как мушкетной пуле. Да и бьет он не так далеко. Но вот в том, чтобы действовать из укрытия, он даст любому мушкету сто очков вперед… Ну, винтовкам Дозакатных — не факт, но их технологией идаволльцы делиться отказались.
Четыре стрелы упали в толпу людей, и три из них достигли своих целей. Громилы мгновенно развернулись, выискивая места, откуда стреляли.
Как и рассчитывал Роган.
С ловкостью, какой едва ли ожидали от грузного посла, он бросился вперед, на ходу выхватывая из-за пазухи взведенный пистолет. Одна пуля не принесла бы ему победы, но могла изрядно прибавить хаоса и суматохи. Выстрел под ухом у коня, — совершенно не боевого коня, непривычного к грохоту пороха, — и Йоргис падает навзничь. Двое его людей пытаются заступить дорогу послу, но тот оказывается быстрее.
Бессмысленно в одиночку сражаться с десятком противников. Лучший способ выйти победителем — это… бежать. Бежать, пока они не опомнились и не сообразили, что люди Рогана покинули заранее занятые позиции после первого же залпа.
За спиной посла раздался негодующий рев, — это Йоргис изменил свое тело. Кожа его приняла сероватый оттенок, а руки превратились в четыре длинных и цепких щупальца. Роган уже знал из рассказов о битве в Миссене, что каждый из «новой знати» мог принимать могущественную боевую форму. Как выглядела форма этого конкретного человека, — раньше не знал, но это не имело значения: сражаться с ним он все равно не собирался.
Торговая площадь. Там всегда толкучка, всегда много народу. Там можно смешаться с толпой.
Щупальца ударили вслед убегавшему послу, и несколько горожан закричали от страха и боли. Давай, бей по цели среди толпы. Можешь еще пострелять, али молнию кинуть.
До этого Йоргис все же не дошел. С одной стороны, к счастью: случайных жертв иллириец вовсе не желал. С другой, увы: если бы представитель «новой знати» позволил себе нечто подобное, это был бы хорошей удар по их репутации. Впрочем… Успеется. Амброус глуп, если считает, что верность этих людей перевесит ущерб, что они наносят.
Впрочем, оставалась еще и та, кто за Амброусом стояла: у нее явно были какие-то свои соображения на этот счет. Роган не успел узнать о ней что-то конкретное: только слухи. Слухи и пропаганда. Женщина, перед которой великий Герцог преклонялся, как верный слуга. Прекраснейшая и мудрейшая на целом свете.
Божество во плоти.
Только вот были у человечества когда-то боги из своих рядов. Уж идаволльцы-то должны были помнить, к чему это приводит.
Но вместо этого народ славил великую богиню Ильмадику. Скандировал ее имя, мечтал о ее благосклонности. Только титул «Владычица» предпочитали не поминать.
 
Как будто если назвать волка собакой, то он не загрызет.
Добравшись до торговой площади, Роган смешался с толпой. Обычное, простолюдинское одеяние выручало его, — тем более что Йоргис со своими людьми вынужден был не просто продираться через толпу к видимой цели, а проверять каждого, кто носит капюшон или иной головной убор.
Таких набиралось много.
Выбравшись с другой стороны площади, Роган скрылся в переулке. Он знал, куда идти дальше: маршрут отступления у него был заготовлен давно. Столица кишмя кишела схронами, укрытиями и конспиративными квартирами, о которых знал (или догадывался) Фирс и о которых совершенно неоткуда было знать Йоргису. В этом проблема смены опытного человека на новичка.
Добравшись до одного из укрытий, Роган мог начать подпольную деятельность. У него были союзники — и при дворе, и на улицах, и в провинциях. Союзники, с которыми он мог, даже будучи вне закона, принести пользу своей стране.
Жаль только, что Иоланту спасти не выйдет. Не теперь. Если бы не этот арест, посол еще мог бы на что-то надеяться, но теперь…
Теперь чародейка обречена.
Нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, чем замена старых порядков новыми.
Эту цитату из творчества философа Макиавелли, жившего на территории нынешнего Архипелага, когда тот еще был полуостровом, Килиан помнил еще с Университета. В целом, он был с ней согласен. Общество инертно. Оно стремится к сытой стабильности и безжалостно к тем, кто пытается привести его к движению и изменениям. Как электрическая машина с плохой изоляцией, бьющая током того, кто пытается ею управлять.
И все же, бастард не сомневался в том, что именно это — его судьба. Его и немногих других таких же, как он: с одной стороны, познавших несправедливость существующего порядка, с другой — достаточно умных и образованных, чтобы их представления о новых порядках не ограничивались примитивизмом вроде «перебить аристократов и разделить их имущество среди простонародья».
Он мечтал об обществе, где каждого будут ценить по его талантам и уму. Более того, он мечтал собственноручно построить такое общество. И самое главное, Владычица Ильмадика одобряла и разделяла его мечту, — что приводило молодого мага в состояние, близкое к эйфории.
Когда адепты Ильмадики вошли в город, их приветствовали цветами и салютами. Килиан знал, что это не его заслуга: дорогой братец заранее позаботился об этом. Но все равно приятно было.
А затем пришло время браться за дела, ибо их накопилось много. Смена порядков в стране отчасти напоминала колдовство: как любое заклинание сводилось к контролю за множеством элементарных частиц, — молекул, атомов и даже электронов, — так и смена порядков состояла из множества дел, мелких самих по себе, но создающих угнетающее впечатление в совокупности.
Первым и самым важным делом был разговор с мэтром Алоизом Бартоном — нынешним главой Университета свободных наук. Ученые были одновременно главной ставкой Килиана и главной угрозой его планам. Если с Бартоном не удастся договорится, совет правления Университета придется капитально перетряхивать. Килиану не хотелось этого: несмотря на серьезные идеологические разногласия, он уважал большую часть членов совета. Да и никогда еще попытки подчинить науку идеологии не доводили до добра: стремление к знанию не терпит догм.
— Здравствуй, Килиан, — поздоровался собеседник, — Меньше всего я ожидал, что мы снова встретимся при таких обстоятельствах. Или мне следует обращаться к тебе «господин барон»?
Встреча проходила в герцогском дворце. Собственного кабинета «придворному псионику» до сих пор не выделили, но Килиан, с позволения брата, приспособил для беседы одну из малых трапезных.
Сам Алоиз Бартон был невысоким, плотным стариком с манерами доброго дедушки. Окладистая белая борода скрывала герб на его лиловом табарде, а четырехугольный темно-коричневый берет — блистающую лысину. В руках глава Университета вертел трость, в которой, как знал Килиан, скрывалось лезвие стилета.