Любовь в холодном климате

– Ты ведь на самом деле ее не любишь, всегда на нее жалуешься, почему бы не передать, что тебя нет дома, когда она приходит?
И действительно, почему? Дело в том, что я так и не преодолела страха, который леди Монтдор вызывала у меня с детства. Хотя теперь я не без оснований понимала, что она собой представляет, и это понимание мне не нравилось, хотя идол был низведен с пьедестала и оказался просто старой эгоистичной женщиной, я по-прежнему испытывала перед ней благоговейный трепет. Когда Альфред посоветовал притвориться, что меня нет дома в один из ее визитов, я знала, что не смогу так поступить.
– О нет, милый, боюсь, у меня не получится.
Альфред пожал плечами и больше ничего не сказал. Он никогда не пытался влиять на меня и очень редко комментировал мои действия и даже как бы не замечал моего поведения и образа жизни.
План леди Монтдор состоял в том, чтобы нагрянуть ко мне без предупреждения либо по пути в Лондон и из Лондона, либо во время поездки за покупками в Оксфорд, куда она брала меня с собой, чтобы я прислуживала ей и проверяла списки. Она на час или два поглощала все мое внимание, измучивая меня, точь-в-точь как это умеют делать маленькие дети, требуя безраздельного сосредоточения на себе, а потом опять исчезала, оставив меня недовольной жизнью. Так как она находилась в незавидном положении, но сочла бы слабостью признаться в этом даже самой себе, леди Монтдор была вынуждена укреплять и поддерживать «все это», чтобы оно казалось идеальной компенсацией за то, что она утратила. При этом она чернила других людей. Видимо, ей это помогало, иначе как объяснить ту беспардонность, с которой она охаивала мой бедный маленький домик, простой и скромный, и мою небогатую событиями жизнь? Она делала это с такой убежденностью, что, поскольку меня легко обескуражить, часто требовалось несколько дней, чтобы восстановить душевное равновесие.
Да, требовалось несколько дней или визит кого-нибудь из Рэдлеттов. Рэдлетты оказывали на меня прямо противоположное действие и всегда поднимали мне настроение благодаря своей привычке, известной в семье как «восклицания».
– Фаннины туфли!.. Откуда? «Лилли и Скиннер»?.. Мне уже пора бежать… И прелестная новая юбка! Костюм не новый… дай взглянуть… не на шелковой подкладке… Фанни! Везет тебе, это несправедливо!
– Ох, ну почему мои волосы не вьются, как твои?! Какое счастье иметь такие ресницы, как у Фанни! Везет тебе, это несправедливо!
Эти восклицания, которые я помню с самого раннего детства, теперь точно так же наполняли мой собственный дом.
– Обои! Фанни! Твоя кровать – не может быть! О, посмотри на эту чудесную фарфоровую вещицу – где ты ее нашла? Не может быть! Давай туда поедем! И новая диванная подушка! О, это несправедливо, как тебе повезло, что ты – это ты!
– Какая у Фанни еда! Тосты на завтрак, обед и ужин! Не йоркширский пудинг! Почему мы не можем жить с Фанни – здесь так здорово! Почему я не могу быть тобой?
К счастью для моего душевного спокойствия, Джесси и Виктория приходили всякий раз, как машина отправлялась в Оксфорд, что случалось довольно часто, а старшие всегда заглядывали ко мне по пути в Алконли.
Узнав леди Монтдор поближе, я начала понимать всю меру ее эгоизма. Она была способна думать только о себе. Какой бы предмет ни обсуждался, она всякий раз сворачивала разговор на что-то прямо ее касающееся. В людях ее интересовало лишь то, какое впечатление она на них производит. Чтобы это выяснить, леди Монтдор была готова на все, завлекая доверчивых в ямы-ловушки, в которые я по своей наивности была очень склонна попадать.
– Полагаю, твой муж умный человек, по крайней мере, так говорит Монтдор. Конечно, очень жаль, что он так чудовищно беден, – невыносимо видеть тебя в подобной неподобающей отвратительной маленькой лачуге. Беден и малозначителен, но Монтдор говорит, что у него репутация человека умного.
Она обронила это в тот самый момент, когда я организовывала чаепитие, состоявшее из чайника чая и нескольких полураскрошившихся диетических печений на подносе, без тарелки. Я и моя единственная служанка миссис Хизери были так заняты в послеобеденное время, что я ворвалась на кухню и в спешке схватила поднос в таком виде. К несчастью, когда приходила леди Монтдор, у меня, кажется, никогда не было шоколадного кекса и серебряного заварного чайника. Подобные недочеты моего домашнего хозяйства, пока я была неопытным новичком, проявлялись, как назло, довольно часто.
 
– Это твой чай? Хорошо, дорогая, одну чашечку, пожалуйста. Какой он у тебя слабый – о нет, нет, этого довольно. Да, как я говорила, Монтдор сегодня за ланчем разговаривал о твоем муже с епископом. Они прочитали что-то из его писаний и, кажется, были весьма впечатлены, так что полагаю, он все-таки действительно умен.
– О, он умнейший человек, какого я встречала, – радостно подхватила я. Говорить об Альфреде было моим самым любимым занятием, если не считать радости пребывания рядом с ним.
– Так что, конечно, он наверняка считает меня очень глупой. – Леди Монтдор с отвращением посмотрела на кусочки печенья и затем взяла один.
– О нет, что вы! – воскликнула я, сочиняя на ходу, потому что Альфред никогда не высказывался на ее счет ни хорошо, ни плохо.
– Уверена, он должен так думать. Ты же не хочешь сказать, что он считает меня умной?
– Да, очень умной. Пожалуй, он не смотрит на вас как на интеллектуала…
Бамц! Я оказалась в ловушке.
– О, конечно! Какой из меня интеллектуал!
Я сразу же поняла, что она ужасно оскорблена, и, мечась в своей ловушке, старалась выпутаться; однако все было напрасно, я увязла по самые уши.
– Видите ли, он не верит, что женщины вообще бывают интеллектуалками, возможно, только одна на миллион – Вирджиния Вулф, пожалуй…
– Наверное, он считает, что я никогда не читаю. Многим так кажется, потому что они видят, какую я веду активную жизнь, выбиваясь из сил ради других. Да уж, я, быть может, и предпочла бы весь день сидеть на стуле, читая какую-нибудь книгу, но в моем положении было бы неправильно так поступать – ведь нельзя думать только о себе. Да, я действительно никогда не читаю книг в дневное время. У меня попросту нет ни минуты, но твой муж не знает, как не знаешь и ты, что я делаю по ночам. Я скверно сплю, совсем скверно, и ночами перечитываю целые тома.
Старые тома «Татлера», догадывалась я. Она переплетала их вместе, еще с довоенных времен, и это было очень захватывающее чтиво.
– Ты знаешь, Фанни, – продолжала леди Монтдор, – хорошо таким смешным маленьким людям вроде тебя все время читать книги. Вам приходится думать только о себе, тогда как мы с Монтдором в каком-то смысле люди государственные, у нас есть принципы, по которым мы живем, традиции и так далее, обязанности, которые мы исполняем, а это совсем другое дело. От нас многого ждут, и я думаю и надеюсь, что не зря. Это тяжелая жизнь – не надо заблуждаться, – тяжелая и изнурительная, но время от времени мы чувствуем себя вознагражденными, когда люди получают возможность показать, как они нас боготворят. Например, когда мы вернулись из Индии, дорогие поселяне на себе протащили наш автомобиль по дороге. Поистине трогательно! А у вас, интеллектуальных людей, никогда не бывает таких моментов. Что ж, – она поднялась, собираясь уходить, – век живи – век учись. Я теперь знаю, что нахожусь вне интеллектуальных пределов. Конечно, мое дорогое дитя, мы должны помнить, что женщины-студентки, вероятно, оставляют у твоего мужа очень странное впечатление о том, что действительно представляет собой женский пол. Интересно, понимает ли он, что туда приходят только те, кому не на что надеяться? Возможно, он находит их очень привлекательными – его ведь никогда не видно в собственном доме, как я заметила. – Она волновалась все сильнее и сильнее. – И если мне позволено дать тебе маленький совет, Фанни, то читай поменьше книг, дорогая, и сделай свой дом чуточку более комфортным. Именно это в конечном счете оценит мужчина.
Она бросила выразительный взгляд на диетические печенья без тарелки и удалилась, не сказав «до свидания».