Контент с привкусом любви
Я рос в окружении прислуги и постоянных нянь. Конечно, родители не пренебрегали мной; время от времени они пытались изображать семью. Сейчас я понимаю, что для того, чтобы я мог не париться и жить лучшей студенческой жизнью, они много работают. Но разве пятилетний ребёнок может это понять, верно? Никто так и не смог объяснить мне, почему всех остальных детей в школу отвозили родители, а меня – какой-то странный мужик в костюме и с наушником в ухе.
Я так же вырос в атмосфере обиды и неверных решений. Я жил мечтой, или, по крайней мере, тем, что многие считают мечтой. Частные самолёты, яхты, еда и сладости в холодильнике, дизайнерская одежда, самые лучшие игровые приставки – у меня было всё. Но вот в чём подвох: это чертовски скучно. Это как есть икру на завтрак каждый день. Через какое-то время тебе просто хочется грёбаный чизбургер.
Кажется, я потратил целую жизнь, пытаясь стать хоть немного приличным человеком, но, оказывается, что я скорее прирождённый мудак. И позвольте мне сказать вам, что быть финансируемым из трастового фонда – это как обладать суперсилой, суперсилой быть полным придурком. Ты неприкасаем, непобедим и убеждён, что ты самый умный парень в этой комнате, пока в твоей жизни не появится человек, которому будет плевать, кто ты и какая у тебя фамилия.
Элоиза Сент-Джон и её семья – именно такие люди.
И ради этого я готов рискнуть своей свободой, чтобы защитить честь тех, кто мне дорог.
Мы подъезжаем к нашему общежитию в кампусе, и как только я выхожу из машины, в лицо ударяет горячий воздух Колорадо. Конец мая в Боулдер-Вью – это как большой, затянувшийся выходной. Все зачёты уже позади, а выпуск ещё не наступил, так что вся энергия, которая обычно уходит на зубрежку, теперь направляется на… ну, скажем так, на социальную активность.
На газонах между учебными корпусами и общежитиями толпятся люди. Кто-то бросает фрисби, кто-то просто валяется на траве с учебниками, которые, честно говоря, никто уже не откроет. Музыка доносится отовсюду: то ритмичный хип-хоп из открытого окна общежития, то какая-нибудь инди-музыка из Портленд-Холла.
Группа футболистов пробегает мимо, хлопая меня по плечу, тыча кулаками и крича:
– Эй, чувак, вечеринка у Дженны? Всё в силе?
Я щёлкаю пальцами, радуясь, что они не задают лишних вопросов о моём внешнем виде, вероятно, решив, что я просто ввязался в пьяную драку с каким-нибудь идиотом, и указываю на полузащитника "Буйволов", Брэма.
– Шутишь? – Ухмыляюсь я, но тут же стираю улыбку с лица, когда засохший порез на губе снова трескается. Чёрт, больно. – Я буду там, чувак.
Еще раз хлопнув меня по плечу, Брэм исчезает в толпе под одобрительные возгласы товарищей по команде. Чёрт, я совсем забыл об этой вечеринке, и… я забыл, что случайно пригласил Элоизу. Ха, она бы мне яйца отрезала, если бы узнала, как я её облапошил. Или, скорее всего, она уже знает, потому что кто-нибудь из её миллиона подписчиков, вероятно, уже упомянул об этой… оплошности.
Что?! Не смотрите на меня осуждающе, ладно? Эта девчонка постоянно сидит взаперти в своей чёртовой комнате, и я, играя свою лучшую роль несносного лучшего друга, просто обязан вытащить её оттуда, чтобы она немного пожила.
Когда мы входим в здание и поднимаемся на два лестничных пролёта, одна из подруг Элли выходит из её комнаты, одетая в пушистую пижаму с Микки Маусом. Кажется, её зовут Лия, или это Мия? Чёрт, трудно отличить этих близняшек друг от друга. Только Элли их различает, и…
– Мия, – коротко кивает Нокс, мгновенно выпрямляясь и принимая серьёзное выражение лица, словно проходит мимо королевской стражи, а копьё пронзает его прямую кишку, делая осанку идеально прямой.
– Привет, Нокс, – прощебетала девушка, которая, в конце концов, оказывается Мией. Затем она нахмурилась, глядя на меня. – Привет, болван.
Я игнорирую её, ну, почти. Я закатываю глаза и прохожу мимо. Я прекрасно понимаю, как эти две девушки готовы защищать мою и, хотя я не хочу этого признавать, их лучшую подругу. Если Лия ещё может смириться с мыслью, что я тоже часть жизни Элли, то Мия меня просто терпеть не может. Я подавляю желание заглянуть в соседнюю комнату и посмотреть, сердится ли Элоиза на меня по-прежнему или уже оттаяла, и мы можем вернуться к нормальной жизни, но сдерживаюсь. Не в таком виде, хотя уверен, что это её не испугает.
Войдя в комнату, Нокс тут же суёт мне в лицо пакет замороженного горошка. Я смотрю на его слегка порозовевшие щёки, приподнимаю бровь и выдаю:
– Привет, Нокси, – щебечу я, пародируя голос Мии, и смеюсь, когда он прищуривается, глядя на меня. – Серьёзно, чувак? Что между вами происходит?
Нокс возвышался над нами, как вырубленный из гранита лесоруб, а не студент второго курса. Широкие плечи, густая, небрежная щетина. Темные, почти черные волосы до плеч, стянутые в небрежный пучок, и глаза, в которых плескалась вечная, непроницаемая пустота.
Он проигнорировал мои словесные выпады, как обычно. Привык. Иногда, когда я влипал в какую-нибудь историю или банально дрался, они позволяли мне выпустить пар, выплеснуть яд. Но стоило мне вернуться в привычное, шутливое и невыносимое состояние, меня демонстративно игнорировали. Нет, я не всегда такой, ладно? В большинстве случаев я вполне вменяем, даже по-своему зрел. Но когда дерьмо особенно плотно облепляет меня со всех сторон, я пытаюсь спрятаться за маской клоуна. И Нокс, и Колтон это прекрасно знали.
Кольт вошел в комнату, все еще оглядываясь через плечо. Почесал выбритый висок, где красовалась татуировка скорпиона, и захлопнул за собой дверь.
– Честно говоря, я никогда не смогу понять, кто из них Лия, а кто Мия, – проворчал он, сбрасывая ботинки на ходу. – Им нужно носить чертовы бейджи с именами.
– У Мии в глазах больше зелени, ближе к радужке, а у Лии – чистый карий, без золотистых или изумрудных искр, – пробормотал Нокс, роясь в холодильнике. Выпрямившись, он, вероятно, заметил, как мы уставились на него, будто у него вдруг выросла вторая голова. – Что? Это же очевидно, идиоты. У Мии волосы темнее, цвета воронова крыла с синим отливом, а у Лии – просто черные. Да и одеваются они по-разному, черт возьми, даже говорят по-другому.
Я открыл рот, предвкушая поток поддразниваний и колких шуток о его очевидной симпатии к лучшей подруге нашей соседки, но Нокс поднял руку, преграждая мне путь своей огромной ладонью.
– Только попробуй открыть свой поганый рот, Марк, – прорычал он. – Даже не думай об этом.
Я вскинул руки в примирительном жесте.
– Я и не собирался, – нагло соврал я.
– Ты считаешь веснушки, а я различаю оттенки глаз. Квиты.
Ладно, это был неоспоримый аргумент, который вынудил меня замолчать.
Мне нравились веснушки Элли, ясно? Просто сделайте вид, что вы этого не слышали.
– Влюбленный волк – уже не хищник, – вставил Колтон, и мы с Ноксом одновременно запустили в него подушками с дивана. Он выругался: – Да чтоб вас, придурки, да я же шучу!
Нокс, с грацией ленивца, игнорирующего суету мира, прошествовал мимо, задев меня плечом с привычной небрежностью. Он рухнул на потертый диван и мгновенно завладел пультом, чтобы переключиться на какой-то BBC канал с глубоководными обитателями.
Ага, вы думали, мы смотрим футбол, да? Пожалуйста. Ребята, я же не какой-нибудь тупой качок из студенческого братства и не ходячее клише из ромкомов.
Я втиснулся между Кольтом и Ноксом, уставившись на гипнотический танец медуз на экране.
Из соседней комнаты донесся взрыв пронзительного девичьего смеха, заставивший нас с Ноксом отвернуться к стене, словно наша общая воля могла наделить нас рентгеновским зрением.
Боже, как бы я хотел, чтобы это было возможно. Как бы я хотел увидеть Элли прямо сейчас. Ее огненно-рыжие волосы, эти невероятные глаза цвета морской волны, с почти белым отливом. Нежный переход от насыщенного сапфира у зрачка к почти прозрачному, жемчужному краю, будто волна, набегающая на берег и оставляющая за собой пенный, искрящийся след. И россыпь веснушек, которые я всегда мечтал пересчитать, проверить, появились ли новые или старые поблекли.