Газлайтер. Том 25 (СИ)

Ко мне подходит молодой человек в лётной форме. Герб Мстиславских на груди, лицо серьёзное. Короткий поклон:
— Самолёт готов, Ваше Сиятельство Данила Степанович. Боярин Мстиславский ждёт вас. Он просил напомнить о себе.
Я киваю, разворачиваюсь к жёнам:
— Наслаждайтесь зрелищем, — спокойно бросаю.
Светка закатывает глаза, а остальные качают головами с улыбками. Жены-то уже привыкли к моим «развлечениям».
  
Следую за провожатым к ангару. Просторное помещение, гулкое, с запахом топлива и свежей краски. И вот он — обтекаемый среднеплан и моноплан. На боку — крупными буквами название: «Мстя». Чёрно-серебристый окрас, герб Мстиславских на носу и девиз под ним: Memento Ultimum — «Помни конец». Специально для меня намалевали? Как-то слишком палевно, но пофиг.
У трапа — сам Герман. Улыбается и машет рукой.
— А вот и вы! Садитесь, Данила Степанович, — предлагает.
— Благодарю, Герман Борисович, — отвечаю спокойно и поднимаюсь в кабину, как будто собираюсь на легкую прогулку, а не в возможную авиакатастрофу.
Мы устраиваемся по местам — боярский сынок за штурвалом, я справа, на месте второго пилота. Проверил через Ломтика внутрянку сидения. Кресло так и осталось без парашюта, между прочим. Спасибо, Герман, за такую заботу.
Двигатели запускаются. Гул. Вибрации. Корпус дрожит, будто хочет взлететь раньше нас. «Мстя» плавно выкатывается на полосу.
Мощный рывок. И мы отрываемся от земли.
Самолёт плавно набирает высоту. Под нами всё превращается в миниатюру: люди — муравьи, техника — игрушки, палатки и павильоны — аккуратные цветные крошки.
Из колонок на стадионе звучит голос диктора:
— А сейчас в небе боярин Герман Борисович Мстиславский на самолёте-амфибии собственной разработки — «Мстя», а также его гость — граф Данила Степанович Вещий-Филинов.
Я лениво скользнул взглядом по приборам.
— Мы уже перевалили за тысячу метров, — замечаю я, глядя на приборы. — Не многовато ли для виражей, Герман Борисович? Обычно и километра хватает с головой.
— В самый раз, — резко отвечает Мстиславский-младший, разом потеряв всю вежливость, и в ту же секунду вскидывает руку.
Из его ладони вырывается ветряное лезвие и с хрустом вонзается в приборную панель. Приборы взрываются искрами. Панель замыкает, трещит. Самолёт подрагивает — и тут же резко уходит в пике. Нас бросает вниз.
— Ну всё, прощай, грёбаный телепат! — орёт боярский сынок, срываясь в истерику, хватаясь за рычаг катапульты. — Сейчас ты нахрен разобьёшься! А потом я трахну-таки твою тёщу и твоих сучек-вдов!
Ага. Вот и настоящая суть. Без шелка и манер.
— Что вы делаете? — «паникую» я, слегка повышая голос, но без настоящей тревоги. — Почему вы опускаетесь до подобной гнусности?
— Да потому что ты задолбал, бастард!!! — плюется слюной Мстиславский-младший. — В ящике только про тебя и говорят! Филинов приручил Дракона! Филинов — герой Ханьской кампании! Филинов то, Филинов сё!
Обычная зависть, надо же, как всё просто.
— А еще у тебя жены красивые, вот, и ладно бы одна была только, но их много…!!!
— Да лети уже, чмо, — бросаю, хватая его за запястье, которое сжимает рычаг катапульты.
И сам дёргаю рычаг.
Он взвизгивает.
Хлопок — и кресло с Мстиславским вылетает в небо, унося с собой крик и истерики. Падение продолжается, но в кабине наконец становится… тихо.
— Наконец-то, — бурчу себе под нос. Сейчас Мстиславского ждёт небольшой сюрприз от Ломтика.
Оглядываюсь. Панель разбита. Всё трещит и искрит. Мы падаем. Можно телепортироваться прямо сейчас. Просто дерни импульс — и я на земле, живой, даже прическа не испортится.
Но самолёт жалко. Новая же машинка. Панель можно заменить, фюзеляж крепкий. И главное — внизу, прямо подо мной, толпа. Люди. Зрители с семьями. Если «Мстя» рухнет, жертвы будут. Ни к чему это.
Я закрываю глаза. «Включаю» Воронова.
— Ну что ж… — шепчу. — Крылья Тьмы.
Из обшивки начинают расползаться тени. Они пульсируют, оживают. Из боков вырастают два дополнительных крыла — тёмных, рельефных, как у гигантской летучей твари.
* * *
Небо, Жуковский
Мстиславский Герман летел в кресле-катапульте, подброшенный вверх огненным вихрем и звоном распахнувшегося неба. Ветер хлестал по лицу, свистел в ушах. В голове крутилась только одна мысль:
Зачем он это сделал?
Зачем Вещий-Филинов дёрнул рычаг за него? Разве не должен был умолять? Уговаривать? Просить о пощады, хвататься за штурвал, в панике размахивать руками?
А Филинов — нет. Хладнокровный, молчаливый, он смотрел прямо, как будто перед ним был не боярский сын, а мешок с навозом.
Он должен был бояться… Он же погибнет там, в штопоре! Он точно разобьётся. Без парашюта ему хана! Телепат без доспеха, пусть даже Грандмастер,— просто тело, подчинённое гравитации. Даже если Филинов активирует доспех — энергии падения с такой высоты хватит, чтобы разнести броню, как скорлупу. Падение с такой высоты подобно ракетному удару или взрыву.
Герман усмехнулся. Как бы то ни было, Филинов повёлся, как идиот. Но…Сквозь вой воздуха вдруг пришло ощущение чего-то странного. Герман опустил взгляд на обшивку кресла. Где должны быть петли. Где должен был быть парашют.
Их не было.
— Ч-что?!!..
Он резко дёрнулся. Ладони судорожно шарят по бокам, ищут ручку активации. Нажимает запасной сброс — ничего. Рычаг — не работает. Система мертва. Пусто.
Герман закричал:
— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!
Герман Мстиславский-младший начал осознавать, что, пожалуй, слегка переоценил свои силы — и выбрал не того противника, с кем стоило играть в подставы.
* * *
«Одной Тьмы мало, — думаю, глядя на панель, всё ещё искрящуюся после удара. Крылья — это каркас. Но без тяги — просто чёрные паруса на мёртвом корпусе».
Закрываю глаза на долю секунды, выдыхаю — и призываю воздушника. Легионер приступает к работе. Воздух наполняет крылья изнутри — напористый поток, выстроенный под мою волю. Крылья наливаются силой, изгибаются, дрожат — не от слабости, от давления. Как парус, который рвётся вперёд.
Падение замедляется. Ещё не полёт, но уже не смертельное пикирование.
Я веду поток. Направляю. Ловлю вектор и начинаю разворачивать «Мстю» — медленно, но упорно. Киль слушается. Мы уходим с курса, срезая угол, скользим по воздуху… к лесу. Туда, где нет людей.
Хорошо. Теперь — посадка.
Оцениваю ландшафт. Вижу зелёный пояс за ареной, небольшой лес, чуть в стороне от толпы. Подходит. Только вот просто упасть туда — не вариант. Жёстко. Металл не выдержит. А мне не хочется жестко приземляться.
«Включаю» друида. Поднимаю в себе технику природы — и тяну за ниточки, что скрыты в земле и соках. Деревья шевелятся. Ветки ползут навстречу друг другу, как щупальца. Они сплетаются, изгибаются, образуя гигантскую зелёную пружину, живую сеть и подушку одновременное.
«Мстя» ныряет в рощу, прямо на ковёр из листвы и веток. Глухой шорох — не удар, не скрежет. Скольжение. Ветки прогибаются, обхватывают корпус, гасят импульс, снижают скорость. Кабина вздрагивает, но держится. Крылья дрожат. Мы скользим чуть выше земли. И наконец — мягкий шлёпок по траве. Приземление. Не идеальное, но вполне годное. По сравнению с тем, что могло бы быть — почти шёлковое.
Я выдыхаю. Всё. Можно выходить.
Вскоре снаружи уже грохочет — топот, крики, щелчки камер. Несётся толпа зрителей и журналистов. Когда люди подбегают к открытой кабине, то замирают — моноплан пустой.
— Где мой племянник? — голос Мстиславского Игоря Семёновича прорезает шум толпы. Он поднимается по склону, напряжённый, глаза сверлят стекло кабины. — Куда делся Герман?..
Я выхожу из тени «Мсти» — дым всё ещё стелется от двигателя, кабина искрит остаточным напряжением.
— Герман Борисович решил выйти пораньше, — спокойно бросаю.
Люди переглядываются. Мстиславский-старший подходит ближе, хмурится.