Газлайтер. Том 25 (СИ)

Боярин довольно хмыкает, опускается в кресло, откидывается… и замирает.
— Мать твою, — выдыхает он. — Гоша… подо мной что-то щёлкнуло.
Адъютант Гоша, долговязый, с неуверенным выражением на лице, осторожно заглядывает под кресло.
— Что там, Гоша? Не молчи! — требует боярин.
— Похоже на мину, Ваше Сиятельство, — говорит адъютант неуверенным тоном и делает пару шагов прочь от кресла — на всякий случай.
  
Глаза Мстиславского расширяются.
— Гоша! Зови сапёров! Быстро!
Сам боярин мгновенно накидывает стихийный доспех. Поверх костюма начинает поблёскивать броня из ветра.
Сапёры влетают в кабинет спустя пару минут. Проверенный состав.
Командир отряда приседает у кресла, смотрит.
— Подтверждаю: мина. Факт. Но добраться до неё проблематично, Борис Семенович.
Проблематично — мягко сказано. Боярин, скажем прямо, обладатель внушительного комплекта. Задница занимает площадь, сравнимую с отдельной областью Царства.
Мина втиснута под, и к ней не подлезть — не подлезет ни инструмент, ни палец, ни даже ментальный зонд.
— Осторожно, — бормочет сапёр, напряжённо глядя вверх. — Если приподниметесь — может сработать.
— Прекрасно! — рявкает Мстиславский. — Просто блестяще! — Он тут же уплотняет стихийный доспех. Дышит тяжело, словно уже взорвался, но держится.— Что делать-то⁈ Чего вы молчите⁈ Давайте инструкции! Вы же эти мины каждый день устанавливаете! — злится он, стараясь не паниковать, но голос всё же на грани писка.
— Нужно вставать, Борис Семенович, — говорит сапёр. — Заряд не критический. По идее, ваш доспех выдержит.
— По идее⁈ — вскидывается боярин. — Это вы так в Офицерском училище отвечаете? Выдержит или нет⁈
— Мы… предполагаем, что да, — честно признаётся сапёр. — Вероятность около семидесяти процентов. Мы ведь даже не можем толком мину разглядеть под вашей задницей. Не знаем, с чем конкретно столкнулись.
Мстиславский стискивает зубы.
В голове проносится: вот и поиздевался над Данилой. Мину хотел ему заложить — а теперь бы не оставить ещё одну прямо на кресле.
— Вам нужно торопиться, Борис Семенович — добавляет второй сапёр. — Доспех не вечен. Вы же тратите силы на его поддержание. Чем дольше сидите — тем он тоньше. Лучше уже сразу встать.
Мстиславский дышит, как бык перед боем. И всё-таки — встаёт. Щёлк. Ничего. Тишина.
Сапёры бросаются к креслу. Один заглядывает под него — и замирает.
— Кто-то убрал заряд, — говорит он.
— Постой… — прищуривается второй. — Постойте-ка! Это же наша мина. Та самая, которая исчезла из походного арсенала. Мы её как раз к трубе собирались нести…
И тут снова щёлк.
Из-под кресла начинает валить густой газ. Зеленовато-серый, с мерзким сладковатым запахом.
— Это же… — морщится Мстиславский. — Это же вонь уисосиков! Прочь отсюда!!
Все вылетают из кабинета в коридор, захлопывая дверь. Хватаются за стены, кашляют, кто-то ругается на «альвийском», образно выражаясь.
Мстиславский, красный, как отварной рак, утирает пот.
— Отмените всё! Всю операцию «Труба» — к чёрту! — сипит он. — Альвов, гулей, вообще всё! Данилу не трогаем! Может, и нас тогда пронесет!
Боярин тяжело оседает на пол.
* * *
Вернулся я из Стремено усталым, но довольным.
К счастью, Мстиславский передумал устраивать диверсию. К счастью для него, конечно.
Видимо, мина под собственной задницей вразумляет куда эффективнее, чем любая политическая этика и муки совести вместе взятые. Хороший урок — прямо под копчиком. Надолго запомнится.
По прибытии решаю сразу заглянуть к Золотому — проверить, как он там, на диетическом пайке. Ну и, конечно, всё предсказуемо: нарушил. И дня не выдержал. Это распознать легко — подключаешься к легионеру-геноманту, касаешься чешуи, запускаешь сканирование.
— Слушай, — говорю, глядя в подозрительно невинную желточешуйчатую морду, — ты когда успел сожрать овцу?
— А что мне оставалось, человек? — удивляется Золотой. — Она бродила по лесу, бедная, заблудившаяся, блеяла, страдала. Умоляла прекратить мучения. Ну я её и хрум. Она, можно сказать, сама в пасть просилась. Я же не живодер какой-то! У меня сердце тоже есть!
— Пока не сядешь на диету — никакого тебе Одарения, сердобольный, — отрезаю. — Рыба и птица. Без вариантов. Сколько можно повторять: ты не печь, чтобы туда всё подряд кидать.
Он страдальчески вздыхает, словно я только что отрубил ему хвост и выкинул его на вегетарианский фестиваль. Театральная трагедия с элементами бульвара.
Я оставляю желточешуйчатого переваривать мораль, а сам направляюсь к Камилле. Брюнетка уже ждёт. Собранная, даже успел макияж обновить, вся такая изящная.
— Ну что, полетели в Москву? — говорю, глядя на Камилу. — Пусть Золотой пока привыкает к диете. До Одарения он ещё не дорос. Проверим через неделю — глядишь, станет посговорчивее.
— Да, Даня. Скоро и Лакомка с Леной и Светой подтянутся — банкет у Паскевичей уже на горизонте.
Да и вообще — пора в столицу. Сидеть в Москве сейчас куда перспективнее, чем торчать в глубинке. Жёнам, наверняка, тоже интереснее в Первопрестольной. Хотя у Лакомки, конечно, задача по реабилитации альвов, но с её хваткой она и удалённо справится.
Достаю портальную статуэтку — и активирую переход.
Формально, для остальных — у нас якобы рейс вместе с Лакомкой и младшими жёнами. На деле — телепорт сразу в усадьбу, прыжком сквозь ткань пространства. Не люблю я самолёты — есть же порталы. Вжух — и мы материализуемся прямо в гостиной.
А там — Гепара: в платке, в резиновых перчатках, с губкой в одной руке. Она замирает на месте, взгляд — испуганный, будто мы застукали её за чем-то ужасно интимным.
— Ой, Данила Степанович! А мы с прислугой как раз убираемся к вашему приезду! — выдыхает мутанка, смущённо прижимая тряпку к груди. Щёки пунцовые, уши горят, вся раскраснелась.
— Мы не помешаем, Гепар, — вежливо отвечаю. — Просто займёмся своими делами. Спасибо за заботу.
Мы с Камилой, поднимаюсь наверх. По дороге спрашиваю модную брюнетку по мыслеречи:
— А не знаешь случайно, чего Гепара так застыдилась?
— Даня, ты хоть и великий телепат, но остаешься мужчиной, — вздыхает Камила.
— И это разве плохо? — удивляюсь претензии.
— Обычно — очень даже хорошо, но тебе никогда не понять, почему девушки стараются выглядеть на людяъ идеально, даже когда просто моют пол. Думаешь, Гепара мечтала, чтобы ты застал её в резиновых перчатках и халате для уборки?
— Так она же реально убиралась, — теряюсь. — Что в этом такого?
— Я же говорю — не понять, — заключает жена с победоносной улыбкой и скользит в свою комнату, вильнув бёдрами так, будто нарочно.
Захотелось пойти за женой и подробнее расспросить, уж очень искушающе она вильнула пятой точкой на прощание, явно напрашивается на жаркий разговор. Но сдерживаюсь. Пока ещё никто не знает, что я в Москве. Лучше потратить этот час с пользой. Потому что потом начнётся: звонки, гости, пасквили, хлопоты и вот это вот всё.
У себя сажусь в позу лотоса, закрываю глаза, погружаюсь в Бастион. Не успеваю как следует настроиться, как в коридорах крепости ко мне подходит Егор-кровник — весь из себя усталый, с видом загнанного ветерана.
— Шеф, а можно хотя бы один день без расписания? Ну чтобы с девками можно было… по-человечески отдохнуть.
— А Воронов с Савельичем что говорят? — уточняю.
— Я ещё не спрашивал, но Воронов точно не против, а вот Савельич, скорее всего, упрётся.
— Тогда так, — киваю. — Поспрашивай у своих начальников. Если хотя бы один «за», а второй упресь — вернись, разберёмся.
— Понял, сделаем, шеф! — оживляется Егор и уходит.
Вообще бойцам, конечно, нужен отдых. Но подобные вопросы легко могут решать легат и дворецкий — без моего вмешательства.
А мне по мыслеречи тут же доносит Лакомка, с мягкой, но настойчивой подачей:
— Мелиндо, мы прилетели, но у трапа уже толпа прессы. Если не выйдешь с нами — то могут начаться вопросы.