Тобольский схрон (СИ)

— Мало того, что в такой день похороны устроил по религиозному обряду, так еще и сам стоял крестился у могилы!
Одним слово предлагалось устроить комсомольское собрание, объявить мне выговор с занесением, а еще неплохо было бы снять, из-за какого-нибудь нарушения, меня с занимаемой должности, и перевести на любую другую работу с меньшим окладом жалования. А если я подниму скандал, так и уволить с позором, как хапугу и тунеядца по статье, за постоянные прогулы и нарушения трудовой дисциплины.
  
Все это рекомендовали директору совхоза в телефонном разговоре, поступившим откуда-то сверху, все же там не дураки сидят, чтобы на себя такую бумагу заводить. Директор не сказал, кто именно звонил, но тыкал пальцем в небо и говорил с придыханием. Видно было, что человек очень опасается последствий. А он за проданный ему дом, со всеми прилагающийся вещами и прочим, все-таки испытывал некую, ко мне, благодарность, да и деда очень уважал, поэтому первым делом известил об этом меня, попросив сильно не задерживаться в поселке, а то, кто его знает… Тем более, что я уволился еще до этого звонка.
— Власть у нас злопамятная, и возможностей у нее больше, чем у простого человека. Поэтому нарываться на неприятности не стоит, да и мне не с руки. Тут выговором не отделаешься, а мне до пенсии совсем немного осталось. И чем быстрее ты уедешь из этих мест, тем лучше будет для всех. А я пока придержу ответ, а денька через три, как раз до твоего отъезда, а там отпишусь, как раз и праздники закончатся, что мол уволился и уехал, еще до начала майских праздников, а куда неизвестно. В открепительном талоне значится Дальний Восток, но ведь далеко не факт, что ты отправишься именно туда. Да и не станет тебя никто искать.
Перед отъездом, испросив уже проданную лодку, и сказав, что хочу смотаться в Окунево, попрощаться с теткой, отправился на заимку. Все же уезжал надолго, может быть даже и навсегда, поэтому хотелось взять себе что-нибудь на память. Да и золото, оно всегда в цене, глядишь и пристрою чуток, на пользу пойдет. Самолетом может и проще было бы куда-то улететь, но боюсь, проверили бы багаж, и плакало бы мое богачество. Одним словом, решил взять килограммов может около десяти, чтобы и унести смог, и не обнаружили, те кому не следует. А уезжать буду поездом. И скорее всего в Ташкент. Уж очень красиво расписывал дед, да и не только он этот город. Одним словом, очень захотелось там побывать, и хотя бы посмотреть. А там видно будет.
Еще перед поездкой, решил, что брать много не стоит. В принципе утащить с собою можно и тридцать и больше килограммов веса, вот только куда все это девать непонятно. Ведь не буду же я всю дорогу таскаться с чемоданами. Камера хранения на вокзале, тоже не выход из положения. Несколько раз появишься, чтобы продлить хранение, и сразу же милиция тобой заинтересуется, что это я здесь держу. Может и обойдется, если поверят, что держать негде, а может и нет. Да и потом личные вещи, вполне можно держать хоть в гостинице, хоть на съемной квартире, или в общежитии, а если держу в камере хранения — значит действительно, что-то ценное.
— А, ну-ка покажи, мил человек, что это такого ценного может быть у молодого парня? А не ограбил ли ты часом какой-то музей?
Одним словом, много брать сейчас просто некуда. С другой стороны, если действительно появится возможность куда все это, перевезти и спрятать, то и доехать сюда, не так уж и сложно. Кто запретит мне посетить родные места. Тетку, например, повидать, родню дальнюю. Короче, так и решил. По возвращении в родные пенаты, еще года два назад сшил я себе жилетку, чем-то похожую на китайский ширпотреб из будущего. Со множеством карманов, на молниях, как наружных, так и внутренних, из плотной парусины, и какое-то время ходил в ней на охоту. Уж очень удобной она оказалась для этого. А сейчас, раздумывая о том, куда сложить набранное золото, решил, что ничего лучшего не придумывается. Так оно всегда при мне, хоть и тяжеловато, а вот чемодан вполне и украсть могут.
Добавил к жилетке несколько небольших холщовых мешочков, в которых дед по старинке, хранил крупы и сахар, и отправился на заимку. Набрал я себе, в основном кольца, браслеты и цепочки, добавил ко всему этому десятка три золотых монет с профилем Николая второго, все это рассортировал по мешочкам и разложил по карманам жилетки. Вроде и брал, не так, чтобы много, но получилось ощутимо по весу, все-таки золото металл тяжелый. Не выдержав, все же положил в рюкзак винный набор, в виде серебряной фляжки и трех крохотных стаканчиков вместимостью граммов по пятьдесят не больше. Фляжка была украшена мелкими зелеными и красно-коричневыми камешками, которые образовывали стилизованную букву «А» и римскую цифру «II». Может в открытую пользоваться этим и не получится, потому что вещь явно музейная, но уж очень мне понравилась, тем более что лежала в красивой деревянной коробочке, оклеенной изнутри зеленым бархатом и выглядела, просто изумительно.
В последний момент, хотя вначале, совсем не собирался это делать, вспомнил что уже с начала девяностых годов, как раз в перестройку, отменят все валютные статьи, и доллар начнет свободное хождение по всей стране. К тому же, я прекрасно помнил, хотя и ни разу в прошлой жизни не держал в руках долларовые купюры, о том, что в отличии от советских денег долларовые банкноты действительны любого года выпуска. А здесь в тайнике долларами, фунтами и франками было забито, как минимум несколько ящиков. И я подумав об этом, решил, что семнадцать-двадцать лет, не такой уж и большой срок, и в последний момент, спрятал под прокладку жилетки четыре упаковки долларов, сотенными купюрами. В конце концов, вес у них не великий, а глядишь в девяностых, когда свои рубли обесценятся напрочь, доллары, помогут выжить. А если вдруг их обнаружат, то большой разницы нет, что золото, что доллары, итог будет одинаков.
Тайник тщательно замуровал, как только мог, добавив на крышку входа, два слоя полиэтилена, чтобы наверняка не протекло, прижал его края землицей. Уложил на место весь дерн, замел все следы и отправился обратно в поселок. Уже на следующий день, директор совхоза лично довез меня до автостанции и проследил, как я отправился в сторону Омска, похоже вздохнув с облегчением. Прибыв в город, я взяв такси, доехал до вокзала и купил себе место на верхней полке в купе, на поезд Новосибирск — Ташкент, и уже через каких-то три часа, обживался в поезде, знакомясь с попутчиками.
  
Глава 5
 
5
Попутчиками оказалась семья, состоящая из трех человек. Глава семьи представился, как Рахимов Валентин Хикматович. На мой удивленный взгляд, ну никак не сочеталось его имя не с обликом, не со всем остальным, пояснил, что считает себя обрусевшим узбеком. Среди интеллигенции Узбекистана, как я понял, сейчас царили именно такие настроения. Тем более, что у руля стоял Леонид Ильич, который будет править страной еще лет десять, или около того, и потому все в СССР было стабильно, «застойно» и люди не ждали никаких изменений, будучи уверенными в завтрашнем дне. А завтрашний день, явно намекал на то, что у руля и дальше будут стоять русские люди. Да и вообще, считать себя русским было если не модно, то с точки зрения местных — правильно. Сам Валентин Хикматович, находился на должности декана в Ташкентском Институте Ирригации и Механизации Сельского Хозяйства (ТИИМСХ). Его жена Светлана Аркадьевна, тоже кстати этническая узбечка, преподавала там же Историю КПСС. Последним членом семьи, находящимся в купе, была девочка Ирина. И если скажем настоящие имена и отчества старших членов семьи, наверняка, были записаны в документах, и звучали несколько иначе, то Ирочка, скорее всего была названа русским именем, с рождения. По сути так оно и было. Честно говоря, именно она и посветила меня в таинства сегодняшних реалий. Например, тот же отец, на самом деле звался, Валихан, а его жена Саодат Арифовна. Правда у узбеков отчеств, как таковых обычно не бывает. И появились они скорее в угоду Советскому делопроизводству. Более того с фамилиями тоже происходит некоторая путаница. Чаще всего в качестве фамилии, выступает имя отца. То есть если скажем, звали отца Валентина Хикматовича — Хикматом, то и фамилия чаще всего звучит, как Хикматов. Исключения бывают разве что для тех, кто относится к роду «Ходжа» или «Гази» то есть имеет либо церковные, либо дворянские корни. Предок Рахимовых правда, как оказалось относился к роду «Кора», точнее «Корёклари» — «Черноногие», но в разговоре чаще всего это определение сокращали до Кора — Черные, то есть происходил из рабоче-крестьянской семьи, во всяком случае по твердому уверению главы, но во время войны, покрыл себя неувядаемой славой и в Ташкенте есть памятник генералу Сабиру Рахимову, в честь него назван целый городской район, улица, его имя носят школы, учреждения и так далее, не только в Ташкенте, но и по всей республике.