Патриот. Смута. Том 4 (СИ)

Здесь люди мудрые, скорее всего, и в политике глубоко дело знающие и неким божественным просветлением наделенные. Умудренные опытом.
Осторожно нужно и умно. Где подстелить можно, где чуть поклониться, где спасибо сказать. Мне же от них не столько помощь нужна, а уважение и расположение. Чтобы дело мое благословили.
— Батюшка!
— Сейчас, сын мой, сейчас. — Он нанес еще пару ударов топором, отложил инструмент, повернулся и двинулся ко мне. — Экий ты торопливый.
  
— Еще раз прошу простить, что ворвались. Отче. — Я вновь склонил голову. Не нравилось мне это делать, но надо с этими священниками. Иначе никак. Уважение к ним — залог возможности успешных переговоров. Добавил после краткой паузы. — Храм твой сберечь хотели. Злого умысла не держали
— Сберечь? — Он наморщил лоб, уставился на меня с удивлением. — Отчего же.
Неужто не знал ты, старик, что эти Елецкие сжечь здесь все хотели. Вроде бы догадаться должен был. Если татары идут, то одним паромом не обойтись. Татары бы всех вас могли бы на деревьях повесить, на пики насадить, а острог на бревна раскатать и плоты быстро соорудить. Если бы тут шли, а не иными путями. Поэтому — все сжечь, и был приказ. Хоть и страшный, но логичный.
В истории, вроде как они через Дон уже перешли и по правому берегу двигались. Значит, участь лихая вас бы не затронула.
Ответ держал я на вопрос батюшки:
— По дороге разъезд мы встретили. Елецкий. Допросили. Сказал один из них, что сжечь храм велено.
Лицо старика исказилось.
— Сжечь. — В голосе звучало недоверие. — Нас?
— Не вас, а постройки только. — Добавил после краткой паузы. — Отче. Я и десятника их допросил. Он подтвердил.
— Матерь Божия. — Он возвел очи к сереющему в сумерках небу. Перекрестился. — Сберегла нас ты, значит.
Не стал я перечить священнику, что у божественного проявления есть непосредственный актор. Я Игорь Васильевич Данилов. Не стоит разуверять попа. Он верит в то, что послано все хорошее богом, а искушения от самого дьявола идут. Не время для теологических споров.
Тем временем батюшка перекрестился еще два раза, поклонился на восход, вновь на меня посмотрел.
— Сжечь хотели. — Покачал головой. — Э как. А я же к ним со всем уважением, я же их и кормил и поил. Ночевать только не пускал. Но не положено же, не монахи они. Не скитальцы бездомные, а люди служилые при оружии.
Смотрел на меня пристально, казалось, вспоминал. Ведь не так давно мы здесь с Ванькой прошли на юг. А теперь вот, уже иным человеком я с войском на север иду.
— Хотели, отче. — Я вздохнул. — Слышал я еще, вы для них копья делаете.
Святой отец вздохнул. Опять перекрестился.
— Мирское бок о бок с духовным ходит на земле грешной. Воевода Елецкий добро нам на возведение монастыря дал при условии, что пик ему длинных сделаем тысячу.
О-го-го!
— Тысячу? Это же…
— Много, да, Игорь Васильевич. Много. Но с божией помощью. Трудимся. Часть здесь храм возводит. Часть долг перед ельцом в лесу выполняет. К ночи братья вернутся.
Как-то мы разом замолчали, смотрели друг на друга, изучали.
Возобновил речь священник.
— Скажи мне, Игорь Васильевич, ты же воевода Воронежский?
— Можно и так сказать. Хотя… Не совсем это верно.
— Господь тебя к нам послал, вестимо.
Я перекрестился, молчал, ждал.
— Благословения на дело свое хочешь? Так?
— Да.
— А благое ли оно, воевода. — Смотрел отец так, словно пытался в самую душу заглянуть. — Мало, что ли, на Руси царей русских?
Я улыбнулся, не смог сдержаться.
— Отец, казаки, что у вас тут с неделю были, вижу, напели кое-что.
— Да, сын мой. Они самые. Да и молва людская. Она же ползет, ходит по земле, сказывают всякое люди.
— Ты, отец, лучше у людей моих спроси. Они тебе за меня скажут. В чем клялись они, и в чем я им клялся.
На лице его я увидел удивление.
— Разве не царь ты, воевода?
— Нет. Хоть и кличут так. Хочу я одного, отец. — Сделал паузу, придавая следующей фразе особое значение, выделяя. — Хочу, чтобы Земский собор истинного сильного царя выбрал. Достойного. Ты верно сказал, много их на Руси. Устала она. Один нужен. И не из тех, что сейчас.
Он посмотрел на меня пристально, вздохнул.
— Иди за мной.
Повел мимо бревенчатого строения, что слева стояло, одна из стен формировала внешнюю стену острога. Жилое, крупное помещение, а к нему сбоку совсем небольшой сарайчик пристроен был с большой дверью.
Подходя, я понял, что это вовсе не хозяйственное помещение, а часовенка.
На ней крест рубленный вздымался к небу.
Священник отворил дверь, вошли мы. Пространства здесь было совсем мало. Скорее всего, даже все обитатели монастыря не поместятся, даже если плотно встанут. Никакого убранства, только свечи. Алтарная зона совсем чуть отгорожена. Деревянные, недавно вырубленные кресты были прибиты слева и справа от входа, а прямо напротив на стене покоилась икона.
Мне, человеку из двадцать первого века, показалась она вполне обычной. Сделанная на деревянной основе, писанная маслом, достаточно непримечательная. Я такие в музеях Москвы и Питера в свое время видел.
Но, неожиданно, даже я, человек мирской, ощутил некую силу, идущую от этого места и предмета.
Бывал я в храмах.
В той, прошлой жизни.
Бывает, зайдешь в большой, просторный, светлый, а там — ну как не в своей тарелке. Давит что-то, гнетет. Или просто никак, обычно как-то.
А иногда, как зайдешь…
Когда еще во времена Союза по делам служебным был я близ Дамаска, посетил там оно место. Интересное. И крепость, и монастырь, как раньше и строили. Древнее, очень. Еще греками построено.
Вот там, сила эта, намоленная чувствовалась.
И здесь, внезапно! Откуда? Место же новое, людей мало. А сила есть!
Она же на меня надавила. Хотя слово не верное. Это больше, как прилив сил, как некий полет мысли, одухотворенность, одним словом. Казалось бы, маленькая, буквально два на три метра пристройка, где-то в густых лесах России. Нет вековечных, видящих многое камней — новодел, новострой из столетних сосен. Несколько всего свечей, больше огарков, чем крупных, лампадка висит, чадит. И икона — размера скромного.
Одна, не десяток, не сотня.
А сила от нее такая шла, что и колени приклонить даже мне, человеку мирскому не зазорно будет.
Остановился я, взглянул на лик Матери Божьей. Взгляд на батюшку, что привел меня сюда. В душе как-то спокойно стало. Умиротворенно. Слово такое — благолепие. Вспомнил, Ваньке про него недавно говорил. Что после всего будет? На этот вопрос отвечал. Именно этим словом.
— Вижу, терзает тебя что-то, сын мой. Исповедуешься?
  
Глава 19
 
Нельзя же. Не крещенный я.
Казалось бы, плевать, если для дела надо. Реципиент-то сто процентов крещенный был, только… Не он же здесь теперь, а я.
Вздохнул, смотрел на монаха. Казалось, до этого я с иным человеком говорил. В том тоже было что-то, сила некая, дремлющая. Упертость и верность идеалам. Но в этом, раскрывшимся для меня в храме Божием, чувствовалась по-настоящему невероятная мощь. Такая, что горы может свернуть. Но, не для того нужная, чтобы делать это, а чтобы людей иных на путь истинный, мудрый наставлять.
— Не могу я, святой отец. — Проговорил спокойно, борясь внутри себя с эмоциями и ощущениями.
Не удивился священник, продолжил.
— Дело ты великое затеял, Игорь Васильевич. И помощь в этом деле тебе такая же великая нужна. Вижу я, силу в тебе. И думают многие, что от дьявола она, от беса. — Он перекрестил меня. — Но, всякая сила она от всевышнего, как ни крути. Даст бог, сможешь ты Смуту утихомирить. Как сказал, на престол человека достойного возвести.
  
Я поклонился. Сказать в ответ нечего было.
— Скажу тебе. — Продолжал святой отец. — Есть здесь у нас источник святой. Вода в нем, целебная. Чудотворная. Иди к нему. Испей. Ночь проведи подле. Один. Подумай, взвесь все и помолись.