Переправа (ЛП)

- Подождите здесь, - сказал он. - Я вернусь через несколько минут.
- Ты это уже говорил, - сказал Матушка.
- Смотри и учись, Матушка.
Он снял шляпу, загнул поля, снова надел, завернулся в одеяло, встал во весь рост и медленно пошел вперед, словно в его присутствии здесь не было ничего необычного. Мы услышали, как щелкнули кости в его руке, как сидевший у костра охранник их услышал, положил недоеденного кролика на пень, вытер жирные пальцы о рубашку, поднял винтовку и встал.
  
- Quien es?[17] - спросил он.
- Que mosca te ha picado?[18]
- А?
Харт говорил скучающе и лениво, в то время, как охранник - раздраженно и растерянно. Потом мы внезапно все поняли, когда Харт сильно пнул его между ног, так что тот выронил винтовку и издал резкий сдавленный звук, который Харт приглушил ладонью, затем опустил охранника на колени, поднял винтовку и хорошенько стукнул его прикладом по голове.
Он за одну руку оттащил мужчину туда, где лежали мы, передал винтовку Матушке, а одеяло мне, перевернул его и вытащил из-за пояса револьвер.
- "Кольт Миротворец" 45-го калибра. Дама была права. Хорошее оружие, - oн достал свой собственный древний револьвер и разрядил его. - Я бы попытался продать эту штуку обратно Гасдорфу, но сомневаюсь, что он даст мне за нее хоть пенни. Надо было закопать его рядом с его дедом.
Он бросил свой старый револьвер в кусты и убрал новый в кобуру.
- Теперь тебе лучше? - спросил Матушка.
- Намного лучше.
- Рад это слышать. А что будем делать с парнем?
- О, он еще немного поспит.
- Нет, не поспит, - сказала Елена.
Она сняла нож охранника с его пояса, обнажила его, и прежде чем кто-то из нас успел понять, что она задумала, Елена подняла его голову за волосы и перерезала ему горло так ловко, как перерезают горло свинье, а затем быстро отбросила голову в сторону, так что кровь из его яремной вены залила землю рядом с нами.
- Теперь я чувствую себя лучше, - сказала она.
Она подняла голову, как бы побуждая нас что-нибудь сказать, но никто из нас не собирался ничего говорить. Помимо личных причин, которые, как я считал, были, вероятно, очень вескими, нужно было признать, что в этом была определенная логика. На одну карту в колоде меньше. На одну причину меньше, чтобы быть начеку. Харт кивнул в сторону поселения.
- Ты видела там свою сестру?
- Да. Она в последней группе, ближе к xасиенде. Селин в белом.
- Я ее вижу.
Я тоже ее заметил. Симпатичная девушка лет пятнадцати-шестнадцати в обтрепанной белой комбинации и кофточке. С такого расстояния я не мог разобрать выражение ее лица, как ни пытался - то ли решительное, то ли испуганное. Мне хотелось узнать, какова вторая половина этой семьи.
- У тебя есть какие-нибудь мысли по поводу того, как мы это сделаем, Харт? - спросил Матушка. - Мы же не можем просто подойти и пнуть их всех по яйцам, как бы оригинально это ни было.
- Спасибо, Матушка. У меня есть идея, которая может сработать.
Но мы так и не узнали, что это за идея, потому что в этот момент толпа неожиданно смолкла, двери xасиенды распахнулись, и из них вышла - нет, выскользнула, как какая-то мексиканская ведьма на метле, - самая старая женщина, которую я когда-либо видел вне больничной койки. Фурия с беспорядочно растущими во все стороны волосами, ухмыляющаяся, затянутая во что-то белое и полупрозрачное, с длинными висячими грудями, колышущимися под одеждой, с выбеленным черепом, венчающем голову, словно корона и лицом, разрисованным черными полосами и кругами поверх сухой глиняной основы. Ева. Она несла перед собой длинный черный клинок, сжимая его обеими руками. Рукоятью вниз, острием вверх.
Судя по его размеру она не должна была даже быть в состоянии поднять его.
Мужчина позади нее тоже был разрисован, лицо черепа было надето на его собственное лицо, череп был черно-белым и поблескивал в мерцающем свете костра. Он был обнажен по пояс, его грудь и руки были массивными. Вокруг талии у него был пояс, состоящий, судя по всему, из человеческих костей. Плечевой, лучевой, локтевой. Вокруг шеи клыки или когти, или и то и другое, не могу сказать.
Одной рукой он тащил на тяжелом кожаном поводке девушку, которая могла бы быть близнецом Селин, если бы не большое багровое родимое пятно у нее на шее. Ее платье было чистым и белым и выглядело как новое, платье девственницы, и она, спотыкаясь, брела за ним, ее руки и лицо подергивались от какого-то наркотика - пульке, мескаля или какой-то смеси их собственного изготовления, какого-то сильного опьяняющего вещества.
- Райан, - сказала Елена.
- Ни хрена себе, - сказал Матушка. - Черт побери, я бы никогда его не узнал.
- Я бы узнал, - сказал Харт.
Мгновение мы слышали только треск костров. Затем сестры начали скандировать. На том же щелкающем, шипящем языке, который использовала Елена, только на этот раз он был более резким. Казалось, что в ночном воздухе гудят сверчки.
- Это nahuatl, - сказала Елена. - Молитва. Девушка? В последний раз, когда я ее видела, она была привязана к столу и кричала. Думаю, больше кричать она не будет.
- Это то, о чем я думаю?
- Да. Чтобы продемонстрировать послушание. Сестрам, древним богам и старым устоям. Чтобы показать покупателям, что именно они покупают и что будет, если они окажутся настолько глупыми, чтобы предать их.
- Почему именно эта девушка?
- Не знаю. Возможно, она доставляла им неприятности. Возможно, она была не робкого десятка. Возможно, она не так ценна для них из-за метки.
Две другие сестры, Мария и копия мопса Лючия, следовали за ними, распевая, пока Ева и Райан вели девушку сквозь охрану и покупателей к холму, вершина которого светилась и клубилась смолистым дымом. Даже самые буйные из толпы теперь выглядели трезвыми и молчаливыми. На вершине он повернул девушку лицом к толпе, расстегнул пуговицы на ее платье и раздвинул его, Ева вручила ей длинный обсидиановый клинок и крикнула в толпу.
- Во имя Тескатлипоки!
Девушка колебалась, глядя на клинок в своих руках с каким-то судорожном ужасом, а потом Райан шагнул вперед и что-то прошептал ей на ухо, и до сих пор я не могу представить, что же он такое сказал, что на ее лице вдруг появилось выражение безропотной покорности, когда она повернула лезвие к себе, на мгновение задержала его, а затем вонзила в живот. Ее веки распахнулись от шока и боли, а руки рефлекторно отдернулись от рукояти. Руки Евы сменили их, и длинные упругие мышцы ее рук проступили сквозь плоть, как ползучие змеи, когда она провела лезвие вверх до самой грудины, а затем вытащила его, сверкающее, из нее.
Девушка начала падать, из зияющей раны хлестала кровь, из нее показались бледно-розовые кишки. Райан взял ее за плечи.
- Сделай все остальное! - крикнул он. - Или, черт возьми, я верну тебя им. И верну живой!
Она часто моргала, ее тело вздрагивало от холода, а мы ошеломленно наблюдали, - все, кроме Елены, которая, должно быть, с самого начала знала, что это произойдет, - как девушка запускает руку в окровавленную полость, которую Ева вырезала для нее, вынимает свое еще живое сердце, из которого идет пар, и держит его в дрожащей руке. Ева выхватила его у нее, как орел хватает мышь, одним быстрым движением лезвия перерезала артерии и протянула его толпе, снова и снова выкрикивая Тескатлипока! когда Райан отпустил ее плечи, и девушка рухнула на колени, а я повернулся и выплеснул сухари и кофе в кусты.
- Думаю, сейчас самое подходящее время, - сказал Харт. - Матушка?
  
Тот кивнул.
- Идем, Белл.
Он потянул меня за воротник, мои ноги были ватными, и мы обогнули территорию лагеря. Я оглянулся и увидел, что Райан держит на руках мертвую девушку и идет к кострищу, его штаны и голый живот были заляпаны кровью. Я видел, как он поднял ее над головой, словно она весила не больше собаки, и как старая Ева положила окровавленное сердце на алтарь рядом с ними. Тогда я побежал.