Приятель фаворитки. Царственный пленник
X
УДОБНЫЙ СЛУЧАЙ ДЛЯ НЕГОДЯЯ
Префект полиции каждое утро присылал мне рапорт о состоянии столицы и настроении народа; в бумаге еще содержался отчет о действиях лиц, за которыми полиции было поручено следить. Со времени моего пребывания в Стрельзау, Зант обыкновенно прочитывал рапорт и сообщал мне из его содержания то, что было важно или интересно. На следующий день после моего приключения в беседке он вошел ко мне и в то время, как я играл в экарте с Фрицем фон Тарленгеймом.
– Сегодня рапорт весьма интересен! – заметил он, садясь.
– Нет ли в нем каких-нибудь сведений об известном вам событии? – спросил я.
Он, улыбаясь, покачал головой.
– Вот что я прочел раньше всего, – сказал он. – Его высочество герцог Стрельзауский покинул город (по-видимому, внезапно), сопровождаемый некоторыми из своих приближенных. Цель его поездки, по-видимому, Зендовский замок, хотя путешественники отправились верхами, а не по железной дороге. Господа де Готе, Бесонин и Детчард выехали через час после герцога; у последнего из них рука была перевязана. Причина раны неизвестна, но существует подозрение, что он дрался на дуэли, вызванной, вероятно, любовными похождениями.
– Почти верно! – заметил я, радуясь, что оставил молодцу память о себе.
– Потом вот что мы читаем дальше, – продолжал Зант. – Госпожа де Мобан, за действиями которой мы следили, как было приказано, выехала по железной дороге. Билет она взяла до Дрездена.
– По старой привычке! – заметил я.
– Поезд, идущий в Дрезден, останавливается в Зенде, – Хитрый малый, этот префект! Наконец, послушайте дальше: – общественное настроение в городе неудовлетворительно. Короля очень осуждают (ему, вы знаете, приказано быть откровенным), за то, что он ничего не предпринимает для своей женитьбы. Из рассказов среди окружающих принцессу Флавию видно, что ее королевское высочество кажется глубоко оскорбленной медлительностью его величества. Простой народ соединяет ее имя с именем герцога Стрельзауского, и герцог приобретает большую популярность, благодаря этим предположениям. Я усиленно распространял известие, что король дает бал в честь принцессы, и впечатление получилось благоприятное.
– Это для меня новость! – сказал я.
– Все приготовления сделаны! – рассмеялся Фриц. – Я занялся всем.
Зант повернулся ко мне и сказал резким, решительным тоном:
– Вы знаете, что должны сегодня за ней ухаживать?
– Весьма вероятно, что буду, если увижусь с нею наедине, – отвечал я. – Неужели, Зант, вы думаете, что это трудно?
Фриц стал насвистывать какой-то мотив; потом сказал:
– Это будет даже слишком легко. Послушайте, хотя передавать вам это неприятно, но, кажется, вам следует знать. Графиня Гельга сказала мне, что принцесса искренно полюбила короля. Со времени коронации ее чувство заметно усилилось. И правда то, что она глубоко оскорблена кажущимся пренебрежением короля.
– Какие осложнения! – простонал я.
– Глупости! – возразил Зант. – Я думаю, что не в первый раз вам придется говорить девушке ласковые речи? Она более не требует.
Фриц, сам влюбленный, понял лучше мое сокрушение. Он положил руку на мое плечо, но не сказал ничего.
– Я думаю, тоже, – продолжал хладнокровный старый Зант, – что лучше всего вам сделать ей предложение сегодня же!
– Милосердное небо!
– Или, по крайней мере, намекнуть на это, а я пошлю полуофициальную заметку в газеты!
– Я не сделаю ничего подобного, и вы также, – сказал я. – Я положительно отказываюсь принимать участие в одурачивании принцессы.
Зант посмотрел на меня своими маленькими острыми глазками. Медленная, хитрая улыбка появилась у него на лице.
– Отлично, милый мой, отлично, – сказал он. – Мы не должны наседать слишком на вас. Приласкайте ее немного, если можете, вот и все. Теперь поговорим о Майкле!
– Будь Майкл проклят! – вскричал я. – Мы им займемся завтра. Фриц, пойдем побродить по саду!
Зант немедленно уступил. Его грубые манеры скрывали удивительный такт и – как я все более и более убеждался – замечательное знание человеческого сердца. Почему он так мало побуждал меня относительно принцессы? Потому что он знал, что ее красота и моя пылкость завлекут меня дальше всех его доводов – и что, чем менее я обо всем этом думаю, тем, вероятно, я больше сделаю. Он, без сомнения, понимал, какое несчастье это может принести принцессе; но он не придавал этому никакого значения. Могу ли я с уверенностью сказать, что он был не прав? Если король будет восстановлен в своих правах, принцесса должна к нему вернуться, зная или не зная о перемене. А если не удастся вернуть короля на престол? Об этом мы еще не говорили между собой. Но я видел, что в таком случае Зант намерен посадить меня на престол Руритании до конца моей жизни. Он бы посадил самого сатану скорее, чем ученика его, Черного Майкла.
Бал был очень роскошен. Я открыл его, танцуя кадриль с Флавией; потом я танцевал с нею вальс. Любопытные глаза и оживленный шепот провожали нас. Мы пошли к ужину; в середине ужина, почти сходя с ума от радости, потому что ее взгляд отвечал на мой, а ее взволнованное дыхание усиливалось при моих неясных речах, – я встал со своего места на виду у всей этой блестящей толпы и, сняв надетую на мне Красную Розу, накинул ленту с бриллиантовым орденом на ее шею. Я сел среди взрыва аплодисментов: я видел, как Зант улыбался, а Фриц нахмурился. Вторая часть ужина прошла в молчании; ни Флавия, ни я не могли говорить. Фриц тронул меня за плечо, я встал, подал ей руку и, пройдя через залу, прошел в небольшую комнату, где нам был подан кофе. Дежурные кавалеры и дамы удалились, и мы остались одни.
В маленькой комнате были большие французские окна, которые открывались в сад. Ночь была прекрасная, свежая и благоуханная. Флавия села, а я стал перед нею. Я боролся сам с собой; если бы она не взглянула на меня, я думаю, что даже тогда я бы совладал с собой. Но, внезапно, невольно, она подняла на меня взгляд – взгляд вопросительный, быстро отведенный в сторону; краска покрыла ее лицо зато, что этот вопрос мог явиться, и она тяжело перевела дыхание. О, если бы вы ее видели! Я забыл о короле, заключенном в Зенде, забыл о короле в Стрельзау. Она была принцесса, – а я самозванец. Неужели вы думаете, что я помнил об этом? Я кинулся на колени и схватил ее руки в свои. Я ничего не говорил. К чему? Тихий шум ночи воплотил мое сватовство в мелодию без слов, пока я запечатлевал поцелуй на ее устах.
Она оттолкнула меня, вскричав внезапно:
– Неужели это правда? Или только потому, что вы должны?
– Это правда! – сказал я тихим, глухим голосом. – Правда то, что я люблю вас больше жизни, правды и чести!
Она не придала значения моим словам, считая их простым преувеличением любви. Она близко подошла ко мне и прошептала:
– О, если бы вы не были королем! Тогда я могла показать вам, как я вас люблю! Почему я люблю вас теперь, Рудольф?
– Теперь?
– Да, недавно. Я, я раньше не любила вас!
Чистое торжество переполнило мое сердце. Она любила меня, Рудольфа Рассендиля! Я схватил ее за талию.
– Вы раньше не любили меня? – спросил я.
Она взглянула мне в лицо, улыбаясь, и прошептала:
– Это верно благодаря вашей короне. Я испытала это чувство в первый раз в день коронации.
– А раньше никогда? – спросил я тревожно.
Она тихонько засмеялась.
– Вы говорите так, точно вам доставило бы удовольствие, если бы я сказала «да»? – заметила она.
– Было бы «да» правдой?
– Да! – я едва услыхал ее шепот, потом через секунду она продолжала:
– Будьте осторожны, Рудольф; будьте осторожны, дорогой. Теперь он страшно рассердится.
– Кто? Майкл? Если бы Майкл был худшим…
– Что может быть хуже?
Мне еще оставался выход. Совладав с собою с величайшим трудом, я выпустил ее из своих объятий и стал шагах в двух от нее. Я еще и теперь помню шум ветра в вязе под окном.