Приятель фаворитки. Царственный пленник

Хотя у меня страшно болела голова и все тело ныло от какой-то страшной боли, я внимательно следил за всем происходившим и знал, что Финеасу не дадут говорить. Что мог он знать? Но его, очевидно, остерегались: бумага, лежавшая пред королем, исчезла со стола.
Де Перренкур снова что-то стал шептать королю; на этот раз он говорил долго, и все молчали, пока он не кончил. Наконец король поднял глаза, улыбнулся и кивнул головою. Он, видимо, успокоился, и его голос больше не дрожал.
– Господа! – начал он. – Пока мы здесь разговариваем, бездельник все дальше уезжает от Дувра. Пусть герцог Монмут и герцог Букингэмский возьмут каждый по десятку людей и едут по его следам. Я буду глубоко благодарен тому, кто приведет этого человека ко мне.
Оба герцога переглянулись. Поручение короля удаляло их обоих из замка на более или менее продолжительное время. Возможно, что кто-нибудь из них и нападет на след Джона Велла, но может случиться, что его совершенно не найдут или он не дастся живым в руки, почему посылали их, а не просто двух офицеров с солдатами? Если король желал их отсутствия, то предлог был выбран удачно; я угадывал тут совет де Перренкура.
Герцог Букингэмский, очевидно, смирился. Он встал и с поклоном заявил королю, что спешит исполнить приказание и доставить того человека живым или мертвым. Монмут хуже владел собою: он встал с недовольным выражением на своем красивом лице и угрюмо сказал:
– Довольно мудрено искать одного человека на пространстве всей страны!
– Твоя преданность мне укажет тебе путь, Джэймс! – проговорил король. – Поезжайте, не теряйте времени! Этого человека уведите и заприте его покрепче, – добавил он. – Мистер Дарелл, стерегите его получше; никого не допускайте к нему! А всего больше не позволяйте ему ни с кем говорить. Он должен будет говорить только в свое время, – добавил король, снова выслушав шепот де Перренкура.
– Когда это будет! – тихо спросил Монмут, так что король мог сделать вид, что не слышит, и любезно улыбнулся своему сыну.
Но Монмут все еще медлил, хотя герцог Букингэмский уже вышел и Финеас Тэт был уведен из комнаты. Его глаза были устремлены на меня, я читал в них ясный призыв. Не думаю, чтобы он желал взять меня с собою в погоню за Джоном, но было ясно, что он хотел во что бы то ни стало видеть меня на свободе, переговорить со мной и убедиться, что я выполню задачу, поставленную мне герцогом Букингэмским. Мне сдавалось, что его погоня за Джоном ограничится поездкой в Диль, в гостиницу «Веселый моряк». Мне, как и ему, была очень нужна свобода для исполнения того же плана, хотя и не с той же целью. Я встал, обрадованный тем, что могу сделать это и что движение не причинило мне особенно сильной боли, и произнес:
– Я к услугам вашего высочества… Ехать мне с вами?
Король подозрительно посмотрел на меня.
– Я буду рад вашему обществу, если здоровье позволит вам это, – сказал герцог.
– Вполне, ваше высочество! – отозвался я и обернулся к королю, чтобы получить разрешение уйти.
Думаю, что я и получил бы его, если бы не новый шепот де Перренкура на ухо королю, который встал с места и под руку с ним подошел к своему сыну. Я следил за ним и услышал легкий, сдержанный смех. Оглянувшись, я заметил, что на меня смотрит герцогиня, с лукавою улыбкой, приложив палец к губам. Никто, казалось, не заметил ее жеста, кроме меня. Что она хотела этим сказать? Не требовала ли она от меня хранить известную мне тайну приказом более действенным, чем королевская власть, приказом хорошенькой женщины? После минутного колебания я ответил молчаливым поклоном, изъявившим согласие. Она весело кивнула мне и послала рукой воздушный поцелуй. Я знал, что теперь не осмелюсь никому уже заикнуться о том, что я подозревал, вернее – что знал о де Перренкуре.
Герцог Монмут сделал гневное движение. Король улыбался ему; де Перренкур положил свою унизанную кольцами руку на кружева его рукава. Герцогиня, смеясь, подошла к ним. Не знаю, что там произошло, но, минуту спустя, Монмут, слегка поклонившись отцу с самым недовольным видом, повернулся и вышел из комнаты. Герцогиня громко рассмеялась и на какое-то замечание короля воскликнула: «Фи!» – закрыв руками лицо.
 
Де Перренкур пошел было ко мне, но король остановил его за руку.
– Да он уже знает, – тихо проговорил француз, однако посторонился, и король подошел ко мне первый.
– Сэр, – сказал он, – герцог Монмут был так любезен, что освободил вас от службы у него, чтобы вы получили возможность служить мне.
– Его высочество оказал мне величайшую честь, разрешив служить вашему величеству! – поклонился я.
– Я же прошу вас присоединиться к моему другу, месье де Перренкуру, сопровождать его и быть в его распоряжении до моего следующего приказа.
Де Перренкур, выступив вперед, обратился ко мне:
– Через два часа будьте готовы сопровождать меня. Судно, стоящее в гавани, готово отвезти в Кале месье Кольбера де Круасси и меня с ним сегодня же ночью. С разрешения короля, прошу вас сопровождать меня.
– Итак, мистер Дэл, до свиданья! – сказал король. – Никому ни слова о том, что произошло здесь сегодня ночью – ни мужчине, ни женщине. Вы, кажется, знаете достаточно, чтобы понять, какая честь для вас – приглашение месье де Перренкура. Ваша скромность должна быть ценой такого доверия. Поцелуйте руку герцогине и можете оставить нас.
Я стоял в полном недоумении.
– Ступайте же! – хлопнул меня по плечу де Перренкур.
Оба они отошли от нас; герцогиня протянула мне руку, а я поцеловал ее.
– Мистер Дэл, – сказала она, – у вас масса добродетелей, но есть и один недостаток.
– Постараюсь исправиться, если вы мне назовете его, – ответил я.
– Вот он: ваши глаза слишком широко открыты.
– Наоборот, моя мать всегда обвиняла меня в том, что я их держу полузакрытыми.
– Она не видела вас при дворе.
– Да, и, кроме того, тогда я еще не видел вас, ваше высочество.
– Она рассмеялась, довольная комплиментом, и добавила:
– Сегодня меня с вами не будет, а месье де Перренкур не любит пытливых глаз.
Я был благодарен за предупреждение, но и только; я вовсе не был намерен закрывать глаза, если будет на что смотреть. Можно ведь было и не показывать этого де Перренкуру.
Я окончательно откланялся и вышел, пока избранное общество занимало свои места за столом. Я слышал слова де Перренкура: «Надо кончить; мне надо выехать с рассветом».
Я вернулся к себе и стал обсуждать положение вещей; хотя голова моя болела, но я мог думать без особенных усилий. Итак, дело, привлекшее в Дувр де Перренкура, было уже решено им или решалось сейчас; очевидно, его присутствие и настояние герцогини взяли верх, и договор был заключен. Но меня эти высшие дела не касались. Меня больше интересовала борьба, завязавшаяся между герцогом Монмутом и де Перренкуром; я знал, что и здесь, как повсюду, должен взять верх Людовик, как мысленно я давно называл де Перренкура; мне было жаль Барбару Кинтон. Я знал, кто должен был заменить при французском дворе красавицу Луизу де Керуайль. Однако какая же роль во всем этом предназначалась мне лично? Почему Людовик брал с собою именно меня, а не кого-нибудь другого? Тысячи человек бросились бы на его призыв, готовые служить ему в любом деле, каково бы оно ни было; почему же его выбор пал на меня?
Кто-то тихо постучал в мою дверь, и, когда я отпер ее, какой-то человек осторожно и быстро проскользнул в комнату. К своему удивлению, я узнал Кэрфорда. В последнее время его мало было видно; вероятно, он выжал все, что ему было надо от легковерного Монмута, и обо всем донес платившему ему патрону. Однако, чтобы соблюсти приличие, я спросил его:
– Вы пришли ко мне от герцога Монмута, милорд?
Но ему, должно быть, сегодня было не до приличий. Он был в сильном возбуждении и, отбросив все церемонии, заговорил прямо:
– Я пришел поговорить с вами; через час вы отплываете во Францию?
– Да, – ответил я, – по приказу короля.
– Но в течение этого часа вы могли бы уже быть так далеко отсюда, что тот, с кем вы едете, не мог бы ждать вас.