Охота на Лань. История одной одержимости (СИ)

– Вы сейчас всего лишь выполняете то, что мне выгодно, – продолжал он, словно не замечая, как она злится. – Я вас загоняю, а потом легко убью.
Теперь он пошел в атаку, и Франческа едва успевала отражать его нападения.
– Неплохо для девушки, но очень плохо для корсара, – усмехнулся он. – Вы полностью в моей власти. Начните нападать, прекратите отступление.
Франческа старалась, но ей едва хватало реакции на то, чтобы предупредить его быстрые и четкие удары.
– Сдавайтесь, – предложил он ей, увидев, что она устала. Локон выбился из косы, дыхание было прерывистым, над губой выступил пот.
– Ни за что!
Что ж, это весьма на нее похоже. Слишком горда, чтобы признать поражение вовремя.
Рауль продолжил наступать. Франческа попыталась увернуться, отскочила к столу, так что он оказался между ними. Выиграв время, она постаралась взять себя в руки. Ярость от легкости, с которой он побеждал, клокотала в ее груди. Он же обогнул стол и вновь встал в позицию.
– Продолжим?
Франческа яростно бросилась в атаку. На пару минут Рауль оказался в замешательстве от того, что удары, обрушившиеся на него, были столь точны и смертоносны, так что едва хватало времени их отразить. Но потом вновь взял контроль над ситуацией, оттеснил ее к стене и обезоружил. И вместо того, чтобы опустить меч, вдруг приставил его к шее девушки. Она тяжело дышала после борьбы и смотрела на него смело и с яростью.
– Почему вы не сдались, когда я предложил?
– Я не сдаюсь. Никогда. И меньше всего вам.
Он убрал меч в ножны, вплотную подошел к ней и схватил за шею.
– Но вы проигрываете. Неизменно. Мне.
Он чувствовал, как под нежной кожей бился пульс. Франческа не сопротивлялась, скорее смотрела на него с недоверием. Рауль ослабил хватку, жадно вдыхая запах ее разгоряченного сражением тела. Синие вены просвечивали под тонкой белой кожей, хотелось целовать ее, следовать языком по синим дорожкам и чувствовать, как она волной изгибается ему навстречу.
– Это была всего лишь игра.
– Кто вам это сказал?
– Вам не удастся меня напугать, – она гордо вздернула нос.
– Вы же знаете, что мне незачем пугать вас. Достаточно протянуть руку и взять.
На мгновение дурман от сражения и адреналин ударили ему в голову. И он ощутил сильное возбуждение от прикосновения к ней, от того, что она в его власти, что, если он даст себе волю и подчинится желанию, она не сможет защититься.
– Я слишком доверяю вам, капитан.
Волна искушения спала, дурман рассеялся. Зеленые глаза внимательно смотрели в его душу, не находя в ней опасности. И он прогнал наваждение.
Капитан смотрел ей в глаза. Джованна впервые видела его так близко. Ощущала его дыхание на своем лице. Его глаза были такими темными, как омуты, как самая черная морская глубина, в которой никогда не знаешь, на что наткнешься: на невероятное чудище или волшебное и удивительное по красоте существо. Он играл с ней, как кот с мышью. Но Джованна не боялась его. На мгновение что-то в его движениях насторожило, словно похоть овладела им на секунду, но потом он снова стал прежним, отпустил ее и усмехнулся.
– Вижу, что вы воспрянули духом. Но вам многому надо научиться. Прежде всего держать ярость и обиды под контролем. Во время сражения они плохие советчики. Мы продолжим наш урок завтра.
И только когда он отступил назад, она ощутила, каким приятным был контакт с его телом.
В смятении она вышла на палубу, вцепилась пальцами в ванты, посмотрела на разбегавшуюся от корабля волну. Лицо капитана стояло перед ней. Мысленно Джованна ласкала взглядом каждую черту его лица, проводила пальцем по густым черным бровям и длинным черным ресницам. Его четко очерченные губы притягивали ее, морщинка на щеке от улыбки пробуждала нежность. Если они не расстанутся в ближайшее время, она влюбится в него окончательно.
– Нельзя! Нельзя! – горько прошептала она морю.
Как же Марко? и их любовь? Неужели ее сердце может снова полюбить так же искренно, как и в первый раз? Но в этот раз ее ждет разочарование. Андреа был прав, когда отказал ей. Он рожден для походной жизни, как Рауль рожден для моря. Как несчастна будет та женщина, что полюбит такого человека! А может, у него в каждом порту по красавице, что ждет его, изнывая месяц за месяцем?
 
Ревность обожгла сердце своим ледяным дыханием.
Им лучше держаться подальше друг от друга. Она здесь временный пассажир.
Джованна подставила лицо ветру. А ведь она даже не знает, куда они плывут сейчас и долго ли еще до конечного пункта. Капитан как-то обмолвился, что то место в Атлантическом океане, значит, пока они не завершат все дела в Средиземном море, домой не отправятся.
– Домой? – ухватилась она тогда за это слово. Неужели у капитана есть место, которое он зовет домом?
– Даже у вольных птиц должно быть убежище, куда можно вернуться и подлечить раненое крыло, – ответил туманно капитан.
Фехтование стало их общим увлечением. Рауль учил ее приемам, драке в каюте, использовании подручных предметов для обороны.
– Но это неблагородно, – возмущалась Джованна поначалу.
Он смеялся.
– На море забудьте о благородстве, мона Франческа.
– Просто Франческа. Так легче, – сказала она. И пожалела об этом сразу же: даже ее ненастоящее имя в его устах звучало особенным, интимным.
Этот ненастоящий пират, но истинная душа морей звал ее по имени так, словно она была частью его мира. А вот она не могла никак назвать его Раулем, понимая, что если произнесет его имя, выдаст себя с головой.
Джованна все больше видела в нем именно благородство. То, как он стал держаться с ней: учтиво и без нападок, как больше не вызывал на признания, не допрашивал, как поначалу, говорило о том, что он стал больше доверять ей. И Джованна все больше доверяла ему. Фехтование сделало из них почти друзей, хотя она и старалась относиться к нему, как к учителю. Бедняга Амар не раз выполнял роль манекена, когда капитан на нем показывал, куда бить, чтобы смерть наступила быстрее, или, наоборот, как обезоружить соперника, сохранив ему жизнь.
Но именно фехтование и совместные тренировки являлись для Джованны территорией, где она больше всего доверяла мужчинам, потому что так сложилось у нее с детства. И все чаще она понимала, как неизбежно все больше сближается с ним. Расстояния приличия становились все короче. Он запросто мог дотронуться до ее плеч, руки, ноги, когда поправлял позу.
За ужином она все чаще вылавливала детали, из которых строила свои предположения: то место, куда он ее хочет отвезти, дорого всем, они что-то закупают для него, а того, кто руководит им, зовут «господин губернатор», и он, судя по всему, является кузеном капитана.
Иногда ей становилось страшно: как она устроится на новом месте, чем будет зарабатывать на жизнь?
Она обратилась с этим вопросом к капитану. Тот, ни секунды ни медля, ответил:
– Там только один врач, вы могли бы помогать ему. Мои люди поправились благодаря вам, и я вижу, что вы знаете, что делаете. Еще вы могли бы обучать женщин фехтованию.
Джованна засмеялась.
– Я не шучу, – серьезно ответил он. – Женщина должна иметь возможность учиться постоять за себя. Вам эту возможность дали, разве она плохо послужила?
Джованна вынуждена была признать, что это один из лучших подарков судьбы.
– Уверен, что вы найдете, чем заняться, – заверил ее еще раз капитан. – И не бойтесь, Франческа. Вы плывете к друзьям и единомышленникам.
Она стала спокойнее, они все меньше скрещивали острословие и все чаще – мечи. Франческа была способной, он видел интерес в том, как она внимательно слушала его. Поправляя ее позу, показывая, как лучше держать оружие, он больше не попадал во власть того странного мимолетного наваждения, а открыл в ней товарища по увлечению, благодаря чему плавание проходило куда интересней. Ему было комфортно с ней, а говорить с Франческой было отдельным удовольствием. Она была образованна, легко поддерживала беседу, но особенно жадно слушала его рассказы о других странах. В ее прошлое он не лез. Иногда она стояла на палубе, глядя вдаль, и он гадал, о чем она думает, что вспоминает. Кто сейчас стоит у нее перед глазами. И ревновал к таинственным призракам, хоть и понимал, что это глупо. Он хотел, чтобы она оставила прошлое за бортом, начала с чистой страницы летопись своей жизни, и боялся признаться, что хотел занять место в ее новой истории, несмотря на то, что понимал, что не создан для семейной жизни.