Охота на Лань. История одной одержимости (СИ)

– Прости меня, пожалуйста, за злые слова и за то, что подвел и отвернулся от тебя.
– Это даже лучше, – подняла она на него решительный взгляд. – Я действительно причинила неудобство вашей семье. И в тот момент, на берегу… я хотела быть только с братом. Я не обижена.
– Почему ты не сказала мне? – его сильные пальцы нежно погладили ей запястье, и она забрала руку, повернувшись к нему в профиль. А потом пожала плечами:
– Сначала в этом не было необходимости. Я скрывалась. Потом… Потом не хотела. Джованна Альба слишком много страдала. Франческа Орсини могла начать новую жизнь. А вот Джованну я предпочла похоронить… Как видишь, неудачно. Но и ты никогда не говорил мне…
– Моя семья отказалась от меня. Частично из-за моего свободолюбия, частично из-за скандала – ведь я спас брата сбежавшей невесты. Отец даже думал… я мужеложец. Так что меня больше знают по имени и морским прозвищам, чем Торнабуони.
Она молчала, Рауль мучительно подбирал слова, чтобы спросить главное. Оказавшись рядом с ней, он понял, что излечение невозможно, его так и тянет обнять ее, прижать к себе, поцеловать…
Она вдруг бросила на него короткий взгляд и покраснела. Смущает ее его восхищенный взгляд или она думает о том же, что и он? О тех ночах, что были у них?
– Ты обещал мне, – вдруг заговорила Джованна, соединив кисти в красивом жесте, – что я буду работать. А я пока лишь праздно гуляю по острову.
– Я решил дать вам с Валентином время. Да и не так-то просто обжиться в новом климате и новых условиях.
– Но здесь у меня есть семья. И я так благодарна тебе за то, что ты не дал мне умереть, – она коротко пожала ему руку, Рауль хотел удержать ее, но она оказалась проворней и ускользнула к брату.
За столом было веселее, чем раньше. Валентин смешил жену и сестру, и когда Джованна смеялась, Рауль улыбался, прекрасно осознавая, как глупо выглядит со стороны. Но ничего не мог поделать. Он был счастлив за них.
Рауль не мог понять, что за пелена застила ему глаза: ведь очевидно, что Джованна и Валентин – брат с сестрой. Их глаза, хоть и разные по цвету, имели одинаковую форму, улыбки были похожими. Он знал, что его сестра – рыжая. Но, конечно, тот факт, что Джованну похоронили, спутал все. Сейчас он отчетливо видел связь между ними. И она была такой явной, что всякий раз колола ему глаза. Едва их руки встречались, они уже не говорили, а просто смотрели друг на друга. И смеялись. Или плакали. Не было похожей связи, эти двое казались необыкновенными. Несмотря на их анормальную близость друг к другу, заподозрить их в чем-либо аморальном было невозможно: он и Кат слишком хорошо знали историю Валентина. Заново дышать в одном ритме: вот чему они, казалось, пытались научиться. Снова слиться мыслями и душами, снова ощущать присутствие друг друга не в кошмарах, а в реальности.
Катарина вдруг наклонилась к нему и тихо сказала:
– Иногда я боюсь, что они и спать захотят вместе.
– Они уже не дети, Кат. Не глупи.
– Она так смотрит на него своими зелеными глазами… мне страшно. Словно она его может сожрать.
– А по мне, так он смотрит на нее… Но их можно понять. Столько лет вдали друг от друга. Дай им время, Кат.
Но он прекрасно понимал кузину. Она сильно любила Валентина и не хотела терять его внимания. Пока что другу удавалось убедить ее, что любви не стало меньше – наоборот, в разы больше.
После ужина Рауль вышел в сад, кузина выскользнула за ним следом. Ее любопытство только разгорелось за столом: между Раулем и Джованной иногда пробегали такие искры, что казалось, дом вспыхнет и запылает.
– И что же? Ты собирался жениться на ней? – спросила она, взяв его под руку и прогуливаясь по саду.
Рауль усмехнулся:
– Собирался. Дважды. Но, видимо, такова наша судьба, Кат. Я оставил ее в покое.
В этот момент ему вспомнился мягкий, влажный рот Джованны, блеск ее прикрытых глаз, ее дыхание и стоны. Воспоминание оказалось болезненным.
– Мне-то ты можешь сказать, в чем дело? – Катарина с любопытством посмотрела на него. – Клянусь, никогда не видела тебя таким.
 
– Я тебе завидую, Кат, – Рауль постарался прогнать тоску из голоса. – Ты можешь быть уверена, что Валентин, привыкнув к Джованне, вернется к прежней жизни и к семье. Но я ума не приложу, что делать с Джованной.
– Она непременно останется на острове. Возможно, найдет себе мужа. Уверена, что все холостяки нашего города выстроятся в очередь перед этой вдовушкой.
Это было совсем не то, что он хотел услышать. Катарина с улыбкой отметила: Рауль не задумывался о таком развитии событий.
Он помрачнел. Посмотрел в сторону. Усмехнулся горько и задумчиво.
– Надеюсь, это не приведет к беспорядкам.
Катарина чувствовала, что Джованна смогла добраться до самой сердцевины Рауля. Пустить корни в его душу. Она надеялась, что эта рыжая незнакомка не задушит его, как ядовитый плющ. Дьяволица, амазонка? Или лань, сестрица? Что умерло и что осталось жить в этой мутной и потревоженной болью душе? Катарина понимала, что только время сможет ответить на эти вопросы. Пока что Джованна принесла с собой боль и яркий, режущий глаза свет для Валентина. Не ослепит ли она его этим светом?
В церкви было пусто, но Джованна увидела, как женщина вышла из исповедальни, и потому смело зашла и преклонила колени.
– Я согрешила, – произнесла она.
– В чем же, дочь моя? – раздался тихий и спокойный голос.
– Я влюблена, святой отец. Но я не могу быть с ним, потому что боюсь.
– Греха здесь нет, дочь моя. Ты пробовала разрешить свои страхи, поговорив с ним?
– Не знаю, как начать разговор. И не уверена, что смогу его провести. Я не знаю, о чем думает он.
– Лучше поговорить, выяснить. Даже если исход будет печальным, вы – два корабля, которые вправе решать, плыть ли вместе или в разные стороны. Но в любом случае, ваши паруса будут надуваться небесным ветром.
Слова священника ее озадачили. Валентин говорил ей, что среди всех священников отец Ансельм выделяется мудростью и спокойствием, но не могла быть уверена, что по ту сторону решетки находится именно он.
– Но я сгораю от плотского желания к нему. Разве это не греховно? – попыталась она вызвать у него негодование.
– Прочитаете три раза «Отче наш», – она слышала смех в ответе священника. – Испытывать влечение к человеку, которого любишь, естественно. Ты же не только желаешь его, но и любишь, так?
– Да.
– И только твой страх мешает вам быть вместе? Или он не свободен?
– Он мой жених. Был им. Дважды.
Джованна замолчала, обдумывая сказанное.
– Не желаете ли прогуляться, дочь моя? – вдруг предложил невидимый священник.
– Это странно для исповеди, – заметила Джованна.
– Мне лучше думается, когда я хожу. К тому же, если моя интуиция меня не обманывает, вы – сестра нашего губернатора. И предполагаю, что наш разговор будет долгим. Его лучше проводить в прогулке.
– Мой брат исповедуется у вас? Вы отец Ансельм?
– Да.
Джованна почувствовала себя увереннее: сначала неожиданное предложение о прогулке ее немного насторожило.
– И куда мы пойдем?
– Поднимемся на гору до креста и обратно.
Джованна знала, где это. Это было возвышение напротив холма, где стояла крепость.
– Хорошо, – она поднялась.
Священником оказался пожилой, худощавый, но подвижный мужчина с коротко стриженными волосами. У него были голубые глаза и ясный, спокойный взгляд.
Они вышли из храма и пока шли по улице, священник просто рассказывал ей о городе и жителях. Когда же стали подниматься по извилистой тропке, отец Ансельм замолчал. Через некоторое время Джованна заговорила сама, рассказав ему свою длинную и запутанную историю.
Священник покачал головой.
– Невероятно, дочь моя… Знаете ли, я был в той комиссии, что рассматривала тезисы графа делла Мирандола. Блестящий ум, потрясающие знания! Я был поражен. Еще тогда я понял, что этот человек войдет в историю. Я был против осуждения его тезисов, но Святому Престолу не нравится, когда кто-то считает себя умнее, чем сборище церковников. После осуждения философа я был вынужден под давлением уехать. Моя карьера в Ватикане была окончена. И спустя много лет скитаний оказался здесь. Но до сих пор помню наизусть цитату из его "Речи о достоинстве человека", где сказано словами Бога человеку: "Ты же, не стесненный никакими пределами, определишь свой образ по своему решению, во власть которого я тебя предоставляю. Я ставлю тебя в центре мира, откуда тебе удобнее обозревать все. Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и славный мастер, сформировал себя в образе, который предпочтешь. Ты можешь переродиться в низшие, неразумные существа, но можешь переродиться по велению своей души и в высшие божественные". Выбор, дочь моя. Вот в чем он прав. Человек волен выбирать. Мне кажется, что сам он, зная, что на все его воля, не смог справиться с собой, потому что не захотел. И вот так он и жил. Раскачивая свои возможности от низших и страшных до возвышенных и мудрых. Так же, как и многие просвещенные люди нашего времени, он дал в себе приют чистым ангелам и мерзким демонам. Но выбор был его. Не твой. И это не твоя вина, дочь моя. Ты не виновата, что он так решил. Но теперь выбор в твоих руках. Мы все выбираем. Каждый день. Каждый час.