Упал. Очнулся. Папа! (СИ)
Проклятые шелковые простыни! Тот, кто придумал их, явно хотел усложнить мне жизнь!
Я был зол на Дашку, но все равно смог уснуть лишь после того, как насмотрелся на ее фото в смартфоне, который она купила для меня, хотя вряд ли могла себе позволить лишние траты. Включил видео и раз десять пересмотрел…
«… Андрей, только посмотри, какая большая сегодня луна! Ой, что ты делаешь?!
— Снимаю тебя на камеру, а что?
— Зачем?
— Хочу. Улыбнись, Даша! Завтра покажем детям, они будут в восторге! Я обещал Рите наше селфи.
— Правда? И когда ты успел?
— Успел! Иди сюда, Рыжик! Ну же, улыбнись!..»
Улыбка у Петушок была мягкой и немного смущенной, но глаза не врали. Они светились и отвечали.
И, нет, не остыло.
Я по-прежнему ее хотел.
Спал плохо. Во сне вновь привиделся здоровый черный кот, внезапно бросившийся на грудь, визг шин и машина Куприянова, несущаяся на меня. Напряженное лицо брата, дрифт колес, глухой удар багажника о стену и звук разбитого стекла…
Проснулся в холодном поту и в раздражении отбросил одеяло. Сев за стол, включил Макбук и весь остаток ночи посвятил подготовке к предстоящему совещанию, с головой зарывшись в деловые файлы и переписку. День обещал быть жестким и сложным, но теперь, когда я все знал, я намеревался довести начатое дело до конца.
Пора было возвращаться и возвращать. Свое имя и свою жизнь.
В самолете тоже не удалось сомкнуть глаза. После встречи и разговора с Петушок, все совещание чувствовал ее рядом. Продолжал злиться, терять терпение, но стоило ей пропасть из виду, как под ребра тут же вгрызалась тревога. Никогда со мной такого не было, чтобы каждый брошенный на женщину мужской взгляд — на женщину, с которой я был — вызывал в груди ревность и тихую ярость до скрипа на зубах.
Значит, «Прости»? «Сотри все из памяти и забудь?» «Я уволюсь, и ты меня больше никогда не увидишь»?
Как же легко у нее получается все зачеркнуть. Уйти и забыть меня не оглянувшись. Она мне тут душу вынула, до сердца достала, а это, оказывается, все было игрой?!
Ну да, она мне ничего не говорила и ни в чем не признавалась. Это я ее хотел. И лип, да, как последний дурак лип к белокожей, уютной ведьме, признавая за собой вину за прошлое, потому что чувствовал и любил. А получил: «Прости, я хотела тебя спасти»…
Спасла. Корпорация устояла, и «Сезам» остался в собственности Вороновых, как и хотел дед, а после работы адвокатов я был намерен вернуть и незаконно выведенные из активов средства. Неважно, сколько на это понадобится времени. После напряженного и жесткого разговора с директорами, перепалок и обвинений, кровь бежала по венам горячая и злая. Я все прокручивал в уме последние решения и события, надеясь, что ничего не упустил. И думал, что сегодня уже ко всему готов…
Но оказалось, что ошибся. Уйдя мыслями в себя, я точно не ожидал увидеть здесь своего делового партнера по Франкфурту. Поэтому опешил, заметив на пороге кабинета Анну.
Но не сразу. Сначала открылась дверь и показалось растерянное и бледное лицо Петушок с удивленно вскинутыми ресницами. Сделав шаг, мой секретарь остановилась и неуверенно выдохнула:
— Андрей Игоревич… к вам посетительница. Г-говорит, по личному вопросу.
Ее голос дрогнул, и я тут же повернул голову от окна.
— По какому еще личному? Мне сейчас не до встреч. Скажите, что я… занят.
Я не сразу понял в чем дело, но увидев за спиной Петушок знакомые темные глаза и уверенную улыбку, замолчал, прервавшись на полуслове.
Анна. Здесь.
Не скажу, что когда-нибудь испытывал к ней негативные чувства, скорее напротив, но сюрприз не стал приятным. Я точно ее не ждал.
— Неужели, Воронов? Занят даже для меня?!
Она обошла Петушок и направилась ко мне быстрым шагом… Подойдя почти вплотную, обняла за шею и поцеловала в щеку. Тут же заботливо вытерла помаду пальцами.
— Привет, Андрей! Как же я рада тебя видеть! Ты улетел так надолго, что я успела не на шутку соскучиться, а ты все не возвращался…
Я поймал ее пальцы своими и опустил вниз, отводя от своего лица. Признался, и не пытаясь скрыть удивления.
— Здравствуй, Анна. Вот так встреча. Не ожидал тебя тут увидеть.
Она легко рассмеялась, рассматривая меня. Но наконец-то оглянулась вокруг.
— Так вот она какая, берлога твоего деда? Впечатляет! Я еле пробилась к тебе сквозь охрану. Когда ты упоминал о «Сезаме» в Германии, ты никогда не говорил, что эта корпорация настолько огромна! Мне пришлось использовать все свое обаяние, чтобы попасть к тебе, но это того стоило! Я выкроила пару дней выходных, и вот теперь здесь!
Петушок продолжала стоять у двери и смотреть на нас, открыв рот и, похоже, позабыв обо всем.
Черт, вот так ситуация. Нарочно не придумать. Но что же она не спешит бежать и стирать меня из памяти, как собиралась?
— Анна, садись, — я отошел от молодой женщины и предложил ей стул. Изображать радость не стал — я никогда этого в наших отношениях не умел. — Тебя дела привели в город, ведь так? — спросил, уже зная ответ.
— Да, но не только. Скорее, наш неоконченный разговор. Ох, Андрей…
Я не знал, чего ждать от Анны после ее сообщений, и не выдержал.
— Петушок! — попросил. — Вы не могли бы оставить нас одних!
Я постарался сказать это мягко, но Дашка уже и сама опомнилась и исчезла за дверью.
Тут бы самое время выдохнуть и поговорить с Анной начистоту — хотя мысли и крутились совершенно в другой плоскости, но раз ситуация требовала решения, я был готов еще раз внести в наши отношения ясность. Однако оставшись с гостьей наедине, тут же понял, что легче не стало.
А ведь чего доброго, Петушок, и правда, возьмет и сбежит. Ведь догадалась же, что Анна не просто посетительница, по глазам понял. Теперь, когда нас разъединила дверь, я находился скорее в приемной — сердцем и мыслями, чем в своем кабинете, даже понимая, что лучше Даше ничего не слышать.
— Андрей, ты пропал и не отвечал на звонки. Извини, но у меня возник резонный вопрос: почему ты меня избегаешь? Да, твои ребята неплохо справляются без тебя, и мы с ними ладим, но я надеялась, что ты хотя бы прилетишь домой на Рождество. А ты просто взял и исчез.
Домой? Я не был уверен, что понял ее верно. Последние два года мы отмечали Рождество громким корпоративом в ресторане, собираясь всем офисом. А то, что происходило после, не было продолжительным и чем-то особенным ни для нее, ни для меня. И теряло всю яркость с новым днем. Мы готовы были брать, но ничего отдавать друг другу.
— Подожди, Анна… — я поспешил перебить своего делового партнера, чтобы вернуть в кабинет своего не менее делового секретаря. — Дарья, я вас не отпускал, слышите! — повысив голос, крикнул в сторону двери. — Будьте добры, принесите нам кофе!..
… и после двухсекундной паузы:
— Петушок! Эй!
— Хорошо, Андрей Игоревич! Я слышу… Сейчас!
В моем распоряжении было не так много времени, чтобы найти слова для Анны. Настроение не располагало быть приветливым, и разговор выходил излишне сухим. Я понимал, что она не заслужила, но ничего с собой сделать не мог. Я больше не хотел ее касаться, и она это заметила. Жаль, что и на этот раз не услышала моих последних слов.
Или не захотела услышать.
Я стоял у окна, и Анна сама встала со стула и подошла ко мне. Прильнула к груди, как раз в тот момент, когда бледная, как тень, Петушок вошла в кабинет с подносом в руках, на котором стояли две небольшие чашки кофе. Увидев эту сцену, стремительно развернулась и врезалась лбом в дверь. Конечно же, с шумом опрокинув чашки и поднос на пол.
И замерла, бессильно опустив руки, не поворачиваясь к нам.
В сердце горечью отозвалась не то надежда, а не то упрек: «Ну, что же ты не бежишь, Петушок? Если я тебе совсем не нужен?»