Чертов дом в Останкино
Через две недели Сенат решил – за измену и покушение на государство царевича Алексея предать смертной казни.
А для полного разоблачения масштабного заговора – подвергнуть его пытке кнутом.
Санкт-Петербург. 29 июня 1717 года
Пушки грохотали, россыпи фейерверка освещали стоящий на середине Невы только что спущенный на воду военный корабль «Лесной», построенный по чертежам самого Петра Алексеевича. Гремело пьяное «Виват»! Сам царь сидел в большом кресле, установленном прямо на берегу, закинув ногу в ботфорте на ручку. Позади стояли длинные столы, накрытые малиновыми бархатными скатертями. Бутылки, блюда с пирогами и нарезанным мясом, – все это плыло в дыме фейерверков и больших костров, разожженных по границе поля. Барабанщики и флейтисты, все уже пьяные, играли не переставая. Царь смотрел на корабль, поставив на колено серебряный кубок. В другой руке – тонкая голландская трубка. Иностранные послы ходили с озабоченными лицами.
– Почему не объявляют траур? – спросил резидент австрийского двора у графа Меншикова.
– Какой? – откликнулся тот.
– По царевичу.
– По преступнику, – твердо ответил граф. – По преступникам траур не объявляют.
– А почему тогда гроб с телом преступника стоит в Троицкой церкви под охраной двух сержантов и открыто для прощания?
– Потому как преступник – царский сын, – чуть раздраженно ответил Меншиков.
– Какая интересная логика у вас! Когда же похороны?
– Завтра утром.
– Я должен составить донесение своему императору, – сказал вежливо резидент. – Какую причину смерти царевича я могу указать? Говорят, он не выдержал пытки?
Меншиков раздраженно посмотрел на собеседника.
– Преступник умер от чувства глубокого раскаяния, – сказал он.
Резидент кивнул.
– У вас вежливые преступники, – сказал он, слегка улыбнувшись. – Избавляют своих судей от необходимости совершать казнь.
Он поклонился и отошел в сторону.
12. Тайная комната
Москва. 1794 г.
Крылов наконец расправился с яблочным пирогом и, отдуваясь, откинулся на спинку скрипнувшего стула. Агата Карловна сидела над чашкой чая, все такая же тихая и задумчивая.
– Что с вами? – спросил Крылов.
– Так, ничего… – ответила Агата нехотя. – Мне немного дурно.
– Вы больны?
Агата криво усмехнулась:
– Если вы знаете, то не надо спрашивать. А если не знаете, то вам не следует и знать.
Крылов понял, что у Агаты Карловны, вероятно, начались женские дни. «Что же, – подумал он. – Это даже кстати».
– А я вот приободрился. И хочу нанести пару визитов московским знакомым.
– Кому? – спросила Агата.
– Зачем вам? Моя личная жизнь вас не касается.
– О, – удивилась Агата. – Речь идет о даме?
Иван Андреевич кивнул.
– И кто же эта счастливица?
Крылов тяжело вздохнул:
– Это племянница брата моего отца. Только и всего. Конечно, мы с ней седьмая вода на киселе, но, при отсутствии других родственников, стараемся поддерживать отношения. Я попрошу Афанасия, чтобы он подождал меня у ворот – заодно и постережет, чтобы я не убежал.
Агата слабо улыбнулась, потом извинилась и ушла к себе – вероятно, недомогание сильно ее измучило. Крылов же, выпив полбутылки вина, послал Гришку к кучеру, велев запрягать, прошел к себе в номер и, убедившись, что камердинер успел срисовать план, спрятал блокнот в карман. Одевшись, он вышел во двор и, усевшись на скамью в бричке, велел отвезти его на Мясницкую, к дому Кусовниковых, а когда Афанасий заявил, что не знает, где это, Иван Андреевич в сердцах плюнул и обещал показать дорогу. А если и он заблудится, то, как известно, язык до Киева доведет.
До Мясницкой улицы добрались быстро, москвичи ввиду позднего времени уже сидели по своим домам и каморкам, готовились ко сну. По сравнению со Сретенкой Мясницкая была вдвое уже, большие дома тут теснились ближе к центру, а в сторону Садового стояли сплошь деревянные двухэтажные строения, потемневшие от непогоды. В окнах едва теплились огоньки свечей, а кое-где и лучин. И отовсюду из труб в небо поднимались дымы печей – жители протапливали пожарче на ночь, потели, чуть не угорали, – а все равно тепло под утро почти уходило, несмотря даже на двойные рамы и тщательно законопаченные щели. Иван Андреевич, кутаясь в пальто, надвинув поглубже свою шляпу, с тоской думал, что вот и он сейчас мог бы надеть теплые подштанники, плотный халат да колпак и залезть под толстое ватное одеяло с грелкой в ногах. Камердинер Григорий хоть и был шпионом, но заботился о Крылове от души.
– Здесь, что ли? – указал кнутом Афанасий на большое строение в конце улицы.
– Да, здесь. Останови у парадного.
Через минуту Крылов вылез из брички, приказал Афанасию ждать его и прошел в двери. Оказавшись в длинном темном коридоре, Иван Андреевич зажег спичку и, прищурившись, посмотрел вперед. Все точно, как ему и говорили. Он дошел до самого конца коридора, где начиналась лестница наверх. Тут под лестницей была небольшая дверь. Иван Андреевич дернул ручку на себя – не заперто. Полусогнувшись, кряхтя, он втиснулся в каморку. Там было совершенно темно и пахло кислым. Крылов неуклюже зажег еще одну спичку. Грязная лежанка с наброшенной черной овчиной, от которой и шел кислый запах.
– Черт понес меня сюда, – пробормотал Иван Андреевич, поднимая спичку повыше, чуть не задевая скошенный потолок. – Где же оно? А! Вот!
В стене у самого угла было вделано старое латунное кольцо. Иван Андреевич взялся за него, бросил погасшую спичку на пол и потянул в сторону – стенка отъехала с тихим рокотом, открыв черный прямоугольный проход. Крылов сделал шаг вперед и закрыл за собой фальшивую стенку. Здесь он зажег третью спичку и медленно пошел вперед, оглядывая стены и потолок тайного хода – чтобы не наткнуться случайно на какой-нибудь острый выступ или не попасть лицом в паутину.
Ход закончился узкой деревянной лестницей. Пришлось потратить еще несколько спичек и, главное, собственных сил, чтобы вскарабкаться на уровень третьего этажа. Тут Крылова ждало последнее препятствие – запертая дверь. Он остановился, чтобы отдышаться, понимая, что люди за этой дверью уже услышали его шаги по лестнице. Вероятно, у них были и другие способы узнать о незваном госте – скрытые механизмы в лестнице или стенах. И сейчас один или двое стояли по ту сторону – с заряженными пистолетами или обнаженными кинжалами. Крылов поморщился – а вдруг условный стук, которым он собирался открыть эту дверь, уже не действителен в качестве ключа? И что тогда? Выстрел через дверь? Или просто настороженное молчание? Но молчание ли? Если уж люди с той стороны решат, что незнакомец слишком близко подобрался к их тайне… Место тут секретное, удар в грудь – и никто никогда не узнает, куда же сгинул тучный литератор!
Крылов нерешительно поднял руку и прислушался. Тишина. С гулко бьющимся сердцем он стукнул три раза, потом два быстрых, а потом еще два с промежутком.
Ничего. Крылов подождал, а потом повторил условный стук. И снова – ничего! Похоже, план не сработал. Иван Андреевич снял шляпу, вытер вспотевший лоб и привалился к стене, горько раздумывая, что теперь делать. По всему выходило, что надо возвращаться обратно к Афанасию, ехать к себе в номер и выдумывать что-то новое. Но тут за дверью скрипнули половые доски, раздался тихий стук отпираемого засова, и дверь отворилась.
На пороге стоял коренастый мужчина в коричневом кафтане и с редкими прилизанными волосами на лысеющем черепе. Он молча посмотрел на Ивана Андреевича, а потом посторонился, пропуская его в комнату, тускло освещенную камином.
Крылов вошел и огляделся. Комната была почти пустой – не считая двух кресел, стола с початой бутылкой и корками хлеба да шкафа с книгами. Окна были плотно зашторены. Впрочем, в дальней стене виднелась еще одна дверь.
С кресла поднялся второй мужчина – длинный, мосластый, с рыжей коротко стриженной бородой. Одет он был во все черное.