Призыв ведьмы. Часть четвертая (СИ)

— А не должна была? — тихо проговорила Хэла.
— Не знаю. Я не могу ничего сказать. Я просто… это было очень несправедливо. Даже если он… если он делал это, — Миле было физически тяжело говорить. Не только из-за отсутствия голоса, но и потому что обида за женщину, за то, как с ней обошлись, душили, причиняли боль. 
— Спасая мне жизнь, — сказала спокойно Хэла. 
— Всё равно, — всхлипнула девушка. — Это было неправильно.
— Справедливости нет, — ответила чёрная ведьма, вздыхая. — Ни в нашем мире, ни здесь. Справедливость это миф, сказка для маленьких детей, солнышко.
Милела хотела возразить, но тут спустился Брок. Увидев его, Хэла расцвела и сильно обрадовалась, увидев птицу.
— Брок, здравствуй, котик, — поприветствовала его чёрная ведьма. — Кто это тут такой славный. Афина?
— Какая большая, — воскликнула девушка, когда сын ферана подошёл к столу. — Просто не верится.
Мила не очень разбиралась в птицах — отличить сокола от ястреба она навряд ли бы смогла. А уж что говорить о здешних пернатых? 
Гвирга сидела у Брока на руке в перчатке. И девушке напоминала орла, наверное. У неё были очень внушительные лапы с огромными когтями. Оперение было пёстрым — серые с, боже, фиолетовыми перьями сверху и почти голубыми на груди. Клюв был закруглённым, на голове был небольшой хохолок. Птица посмотрела на Милену невообразимо красивыми чёрными глазами с белым зрачком.
— Это она ещё маленькая, — улыбнулся юноша. — В течении тира станет в полтора раза больше. 
— У неё чёрные глаза и белый зрачок, — удивилась белая ведьма. — Как странно.
— Правда? У всех дневных птиц такие глаза, — ответил Брок. — Правда у халовок вон глаза цветные. Белые бывают, серкие, шеркие.
— А? — Милена нахмурилась. Она никогда кажется не выучит названия здешних цветов.
— Серкий — жёлтый, а шеркий — фиолетовый, — пояснила Хэла, улыбаясь и показывая на перья птицы характерного цвета. 
— Ну да, как трава, — согласился юноша.
— Никогда в этом не разберусь, — мотнула головой Милена и заметила, что в комнату зашёл феран.
— Что с голосом? — спросил он у белой ведьмы.
— Не знаю, — прошептала девушка, потому что при нём она всегда смущалась до дрожи в ногах. Хорошо, что сейчас сидит.
Феран слегка повёл головой и бровью, перевёл взгляд на Хэлу.
— Она не болеет. Ну, в смысле с горлом всё хорошо, — хмыкнула чёрная ведьма и тоже повела бровью. — Магическая побочка? 
— Скажу Зеуру, чтобы посмотрел, — ответил ей мужчина, потом кивнул на птицу. — Дай-ка.
И феран сделал жест рукой, подошёл к столу, встав напротив всех троих — Хэлы, Брока и Милены. Юноша протянул отцу гвиргу, тот подставил руку, кажется вообще не переживая об огромных когтях птицы. 
— Помнишь? Клюнешь, — проговорил очень серьёзно феран, обращаясь к птице, — и я сверну тебе шею.
И несколько секунд он стоял и пристально на неё смотрел, потом слегка кивнул, словно птица ему что-то ответила, а он с этим согласился. А дальше аккуратно осмотрел оперение, проведя пальцем против роста перьев. Подхватив крыло за край потянул в сторону и осмотрел крыло внутри — сначала одно, потом второе. Дальше лапы.
Осматривал очень внимательно и со знанием своего дела. Потом одобрительно хмыкнул и, погладив птице шею, отдал Броку.
— Пора учить летать, — сказал сыну феран.
— Скидывать с башни? — спросила Хэла иронично.
— Нет, — и мужчина одарил её таким невообразимым взглядом, что у Милены защемило сердце. Столько в глазах было нежности и мягкости, что белая ведьма смущённо отвела взгляд.
— Я думал про ленту, — сказал Брок.
— Лучше кожаный ремешок, чтобы не сорвалась и не улетела, — ответил ему отец. — Ей к своим пока никак нельзя. Закажи у мастера. С твой рост или в полтора раза больше. И, Брок, если пока она живёт в башне — ей нужно туда камней с реки натаскать. Гвирги о них точат клюв и когти, и складывать их любят. Дерево слишком мягкое для них. А стены из другой породы — не подходят. Не хотелось бы, чтобы она расковыряла стену.
— Хорошо, — отозвался юноша и кивнул.
 
— И добавь в мясо вярый порошок, или рыбу, — заметил феран, а Брок снова кивнул.
— Почему мне кажется, что ты, достопочтенный феран, знаешь о птицах больше, чем делаешь вид? — промурлыкала Хэла.
Мужчина повёл головой и улыбнулся. Вполне возможно даже ответил бы что-то, но тут в дом влетел Тёрк. Он видимо собирался подниматься наверх к ферану, потому что увидев его внизу, резко остановился и повёл головой. Старший мужчина был зол, взвинчен. 
— Что? — спросил феран, напрягаясь.
— Дэшая пришла, — ответил Тёрк и Милена кожей почувствовала его неприязнь.
— Мы её ждали, — заметил глава дома.
— Мать Шерга? — спросила Хэла, словно не у них. Глаза её, обращённые туда, в сторону улицы, были пусты. 
Милена видела, что чёрная ведьма или творит заговор или смотрит сквозь стену.
— Да, — ответил Тёрк, потом посмотрел на ферана и зло ухмыльнулся. — Голову остригла, надела белые одежды, волосы в ятсае на шее.
— Как интересно, — отозвалась Хэла и на лице расцвела весьма устрашающая, хищная улыбка. 
Феран вздохнул и вышел вслед за Тёрком на улицу. За ними вышла Хэла. 
Милена видела, что Брок тоже хотел пойти, но остался.
— Ты не пойдёшь? Не надо? — уточнила Милена.
— Ничего нового, — недовольно ответил парень, — да и смотреть на неё никакого желания нет. С детства не люблю.
— Почему? — поинтересовалась ведьма, но спросив, отругала себя за излишнее любопытство.
— Потому что, если ты считала Шерга ужасным, то это только, потому что не видела его мамушку. Дэшая всегда пыталась влиять на мою мать, чтобы через меня добраться до ферана. Она вообще, — он запнулся, явно сдерживаясь, чтобы не сказать лишнего или выругаться, — мерзкая. И люди для неё, все, без исключения, как грязь под ногами. Равных ей нет. Есть только те, кто заслуживают её драгоценного внимания. Но только когда ей что-то нужно.
— А почему Тёрк сказал, что она голову остригла? И? 
— Есть такой обряд. Когда умирает главный мужчина дома, то его мать, сестра, супруга — одна самая старшая женщина дома, состригает волосы, сплетает из них верёвку такую, она называется ятсай, и надевает на шею. Так же надевает белые одежды. И скорбит. Она должна одна, — он задумался, — горевать, ну чтобы видели. Понимаешь? 
— А другие женщины? — спросила Мила. — Им нельзя?
— Они могут горевать только внутри дома, — пояснил Брок. — А она может плакать при людях, а ещё говорить, каким этот мужчина был хорошим, но чаще всего это молчаливое действо. Женщина ходит так то количество дней сколько было мужчине тиров на момент смерти, а потом сжигает одежды и ятсай, а пепел высыпает под порог дома. И сейчас, если Дэшая сделала это, то, — он криво и зло ухмыльнулся, — это прямое оскорбление ферана. 
— Потому что главный мужчина дома он? — с трудом проговорила белая ведьма свою догадку.
— Да. А ещё она не имеет право на этот обряд, потому что его делают свободные женщины, а она наложница. И если это можно было ей простить, как матери в горе, но вот такого явного оскорбления старшего мужчины дома… это, — он вздохнул. — Но от Дэшаи другого и не ждали, я думаю.
— Там случится что-то плохое, — прохрипела Милена. — Надо пойти. 
— Тебе точно не надо, — возразил сын ферана.
— Если буду с тобой — всё будет хорошо, — ответила она. 
— Уверена? Вот за это мне точно от Роара влетит, — улыбнулся Брок.
Милена покраснела и стушевалась: 
— Прости, я не подумала. 
— Ладно, давай, мне самому интересно, как её Хэла приложит. Так — я выхожу, а ты после меня. Только старайся на Шерга не смотреть, договорились? 
— Буду в твою спину смотреть, — пообещала белая ведьма.
Ей не хотелось идти и смотреть на труп посреди двора, но казалось, что нужно, очень нужно быть там, потому что иначе было никак. А объяснить эту тягу Мила не могла. Но похоже было как тогда, когда попала в Зарну и её звали тени. Или когда тянуло в дом перед наказанием Хэлы…