Ось ординат

— Баллотироваться! — передразнил Слава. — Слова умные знаешь, а соображать… Ну, и трясите своего фотографа до победного конца. Что ж вы бросаетесь на кого ни попадя с дубинами?
— Да, старик… Похоже, ты прав… Черт, как же мы не подумали! Мы ведь тебя не видели, и ты нас. Но мы ведь не знали, на кого и подумать, вроде как все пострадавшие. А тут так все складно разложилось, когда фотография эта…
  
— Складно! Разложилось! Сыщики хреновы!
— Старик, — студент приподнялся со ступенек, опасливо косясь на только что пнувшую его ногу, — похоже ты прав. Похоже, облажались мы…
— Мне бы ваши проблемы, — усмехнулся Слава.
— Старик, — студент неуверенно протянул ему руку, — ты уж… так что мы… давай…
Слава задумчиво посмотрел на протянутую ему руку, цыкнул зубом и молча двинулся мимо, к лифту. Он слышал, как за спиной переступил с ноги на ногу деморализованный противник, чувствовал на себе растерянный взгляд, но не хотел мириться. Вообще не хотел больше вспоминать об этой истории с выпускной фотографией. Хотя бы эта страница его новой биографии осталась в прошлом; даже шишку не набили. Эх, кабы все нависшие над ним проблемы разрешались столь быстро и легко! Слава готов был вытерпеть по паре ударов палкой по башке за то, чтобы отделаться от Рамиза и полоумного шпиона, и еще три удара — за Фрегата. А вот если бы пришел добрый дядя волшебник и предложил отмотать время вспять, забрать все карточки, призы, дипломы и прочие понты, вернуть Славино блеклое существование на излете коммерческих сил… О, такому чародею не грех подставить голову под дюжину шишек! Только не пришел волшебник…
Слава в полном недоумении оглядывался по сторонам, недоумевая, как занесло его на Красную площадь. И не собирался вроде ехать. Давненько он тут не хаживал, давненько…
Парень сделал было несколько шагов, но остановился: куда он, собственно, идет? Зачем он здесь? Куда направляется? Какой сегодня день?
Слава оглянулся по сторонам и отметил нечто странное. Площадь была необычно запружена народом, но не праздными зеваками или туристическими стайками, которые обычно составляют основную фауну подобных мест. Не то чтобы площадь была запружена народом под завязку, никому даже не было нужды касаться соседа локтем, но вздумай какая-нибудь деятельная бабуля прокатить по мостовой свою двухколесную торбу — вряд ли она смогла бы не проехать кому-то по ногам. Площадь заполнили самые разные люди: взрослые, дети, гражданские, военные, пенсионеры, бомжи и публика весьма матерая. В первый момент Слава даже не сообразил, что его насторожило, а потом понял: все эти люди стояли. Не прогуливались, не шли по площади, не толпились, а стояли неподвижными истуканами, как некогда застывали у входа в Мавзолей кремлевские гренадеры. Кстати сказать, все взоры обратились именно в сторону мавзолея, так что стоявший у самых торговых рядов Слава поначалу наблюдал в основном спины да профили, неподвижные, как на монетах; никто даже не вытягивал шеи и не переступал с места на место, чтобы лучше видеть происходящее впереди.
Подчиняясь то ли инстинкту, то ли просто неистребимому зуду любопытства, Слава медленно двинулся вперед, старательно обходя стоящих и искоса заглядывая в отчего-то бледные лица. От этих сжатых губ, немигающих глаз, устремленных в одну точку, делалось не по себе. Единственное, что как-то утешало: шелест неразборчивых слов, трепетавший среди этого необычного собрания. Слава пытался понять, о чем шепчут, временами даже казалось, что он улавливает фрагменты слов, даже обрывки фраз, но все же смысл ускользал. И нельзя было понять, кто шепчет; чье бы лицо ни находил взгляд — оно оказывалось неподвижно и немо. Как будто стоявшие нарочно замолкали при Славином приближении, как шаловливые ученики смиреют с приближением учителя.
Поглощенный лицами, Слава неожиданно быстро оказался у дверей склепа.
«А ведь никогда не посещал!» — мелькнуло в мозгу прежде, чем парень шагнул под гранитный свод.
Внутри усыпальница оказалась неожиданно просторной. Впрочем, Славе стоило труда войти, ибо здесь народ стоял куда плотнее. Непонятно зачем, пробираясь вперед, парень добрался до саркофага, в котором…
— Вот те на! — от неожиданности Слава даже произнес это вслух, заставив стоявших рядом вздрогнуть, а стоящих по ту сторону одра обратить на себя внимание.
Саркофаг был пуст. Подушка еще хранила форму от затылка самого беспокойного мертвеца, покрывало еще лежало, словно мумия сама откинула его в сторону, поднимаясь с ложа.
— А где же он? — Слава хотел задать этот вопрос чуть слышно, одними губами, а вышло громко, будто хриплый крик дневального.
Стоящие рядом тотчас отступили, возмущенно и испуганно воззрившись на посмевшего нарушить тишину нахала, и Слава оказался в плотном кольце потревоженных им людей.
Из толпы тотчас выступил пожилой человек в белом халате; из нагрудного кармана торчала старомодная трубочка-фонендоскоп.
— Я хотел только… — Слава с самым покаянным видом обратился к этому странному лекарю, но осекся, сообразив, что опять кричит, вместо того чтобы оправдаться и тихонько ретироваться вместе со своим досужим любопытством.
Только любопытство умудрилось выбраться, как шило из мешка:
— А где он?
— Где он? Где он? Где он? — приглушенное эхо покатилось по темному залу, выплеснулось наружу и разошлось по площади.
Слава нервно оглянулся.
— Вам лучше прилечь, — говорит человек в халате, показывая на саркофаг.
— Чего?! Офонарели?
— Его нужно немедленно уложить и сделать инъекцию, — говорит человек в халате, неизвестно к кому обращаясь.
— Кого уложить?! — уже не стесняясь шума, кричит Слава. — Сунь свою трубку в ухо: ЭТО НЕ Я!
Докторишка извлекает из внутреннего кармана сложенный листок, разворачивает, читает, шевеля маленькими седыми усиками, поднимает на Славу печальный взгляд:
— По документам все сходится!
— Каким еще документам!
Слава разворачивается и бросается к выходу. На мгновение сердце замирает при мысли, что столпившиеся люди не пропустят его, но толпа расступается с неожиданной легкостью, хотя и тянутся к бегущему руки, хотя и несется вдогон зловещий шепот:
— Это он. По документам сходится!
Слава вырывается на улицу и одновременно падает с кровати, вываливаясь из сна. Минут пять сидит он, дико озираясь по сторонам, потом постепенно успокаивается, шлепает в ванную, пускает в унитаз тонкую прозрачную струйку, брызгает в лицо из-под крана, вытирает влажные руки о виски и возвращается в постель, чтобы забыться тревожным сном, полным кошмаров и просто несуразиц.
Проснулся Слава от звонков и требовательного стука в дверь.
Невероятно, но с первого дня этого чудовищного эксперимента Слава ни разу не проснулся сам и ни разу не лег, не получив на ночь хорошую встряску вместо колыбельной.
На часах — половина одиннадцати. Утро. Почти день.
Слава поплелся к дверям, прихватив «любимый» топорик:
— Кто?!
— Славка! — радостно забасил из-за двери Кинг-Конг. — Живой, кошачий ершик! Открывай давай!
Не ожидая от соседа подвоха, Слава открыл.
Перед дверью столпились и теперь пялились на заспанного парня собственно Кинг-Конг, Андрей Юрьевич, две бабушки, старичок с мопсом, почтальонша и дама с девочкой.
— Ну, здоров ты спать! — отбойным молотком грохочет Кинг-Конг и ржет непонятно чему. — К тебе тут вот гражданин. А я вроде слышал, что ходит кто-то ночью.
Кинг-Конг добросовестно выбивает пыль из Андрея Юрьевича, которого аж качает от этих дружеских хлопков.
  
— Да, я хотел поговорить, — лепечет «обхлопанный» делец.
Между делом Слава вспоминает, что стоит перед публикой в одних трусах, и как-то автоматически прикрывается руками, позабыв, что в одной из них зажат топорик. Вряд ли молодой человек, прижимающий к гениталиям орудие для разделки мяса выглядит пристойнее, нежели просто юноша в трусах, но сравнивать некогда.