На острие ножа
Я даже не стал смотреть на него. Лежал на своей койке в камере и считал, сколько на потолке еще осталось чешуек краски. Суд должен начаться через несколько дней. Сделано все, чтобы процесс пошел полным ходом. Я хотел еще раз попытаться выйти под залог, но шансы на это были минимальные. Скорее всего, я останусь под стражей до конца процесса. Так всегда поступают с нулями вроде меня. Тюрьма будет моим домом до самой смерти, которой теперь недолго ждать.
Я повернул голову. Охранник смотрел на меня.
— Что? — рявкнул я.
— Посетительница говорит, что ее послал твой брат, — сказал треф.
Тут я невольно дернулся. Мама… Я не хотел снова с ней говорить, особенно после прошлого раза. Не хотел видеть боль на ее лице, когда она смотрит на меня. Я уже одной ногой в могиле. Всем будет лучше, если мама просто уйдет. Но как раз когда я открыл рот сказать, что не хочу ее видеть, слова застряли на языке. Я попробовал еще раз. То же самое. А как же четвертое правило Джуда — любовь равна беззащитности. Никогда не показывай ни того ни другого? Я украдкой вздохнул.
— Ладно, я с ней поговорю, — неохотно проговорил я, сел на койке и свесил ноги.
Чутье подсказывало, что я совершаю большую ошибку, но, кроме мамы, у меня не осталось родных, а это что-то да значит. Я встал и направился к двери камеры. Замок щелкнул, лязгнул, и дверь открылась.
— Мне надо опять надевать на тебя наручники? — спросил треф.
Я мотнул головой. Не хватало еще, чтобы мама видела меня в наручниках.
— Будешь нормально себя вести?
— Я же сказал — буду! — прорычал я.
Если этот треф не перестанет ко мне прикапываться, он пожалеет. Я, может, и лечу под откос, но еще успею прихватить с собой кое-кого из этих ублюдков.
Словно из ниоткуда возник другой охранник-треф, они отконвоировали меня по коридору и первыми вошли в зал для свиданий. Для таких закоренелых преступников, как я, разговоры один на один исключались. Более того, посетителей от заключенных отделяла перегородка из пуленепробиваемого стекла от пола до потолка. Перегородка разделялась на открытые кабинки, так что создавалась иллюзия приватности, но охранники постоянно расхаживали из стороны в сторону, смотрели и слушали. Я прошел мимо нескольких других заключенных, прежде чем один из охранников указал мне на стул. Я еще не успел сесть, когда поднял голову и увидел наконец, кто ко мне пришел. Это была не мама.
Это была Персефона Хэдли.
А она что тут забыла?! От неожиданности я опустился на стул медленно, не сводя с нее взгляда. На миг я подумал, что это зрение откалывает со мной всякие фортели. Мы оба сели и уставились друг на друга. Во мне вскипела ярость. Теперь, когда меня ждала смерть, я страшно жалел, что не пристрелил Сеффи, когда была возможность. Единственное, в чем я мог себя упрекнуть, — это что я сорвался на Каре, а не на Сеффи. Вот была бы радость.
— Привет, Джуд, — тихо сказала Сеффи.
— Покуражиться надо мной пришла?
— Нет. Я пришла спасти тебе жизнь.
Вот уж чего я не ожидал. Сеффи не смеялась — но я засмеялся, и еще как.
— Смешная шутка! — сказал я, когда сумел подавить хохот. — Спасибо, хоть поржал.
— Я серьезно, — мрачно сказала Сеффи.
— Ты собираешься спасти мне жизнь? И как, интересно? — спросил я.
Она наклонилась вперед, и я едва-едва расслышал ее шепот:
— Я обеспечу тебе алиби.
И тут все сразу перестало быть смешным. Я сдвинул брови и посмотрел на Сеффи: неужели она и правда говорит серьезно? После чего заставил себя поверить, что да — хотя бы на секунду.
— Ты… это ты убил Кару Имега? — спросила Сеффи. И тут же добавила, так быстро и тихо, что я едва разбирал слова: — Нет, не надо. Не отвечай. Я не хочу знать.
Я промолчал. Сеффи покосилась по сторонам. Слева женщина-нуль пыталась успокоить плачущего ребенка, справа и заключенный, и посетитель были поглощены своими секретными разговорами и наклонились друг к другу так близко, что соприкоснулись бы лбами, если бы не перегородка в кабинке.
— Сколько времени ты пробыл в доме Кары? — спросила Сеффи, понизив голос.
Я внимательно смотрел на Сеффи и пытался по выражению ее лица, по позе, по одежде — вплоть до длинных висячих серебряных серег, которые выделялись на темной коже, — определить, насколько серьезно она говорит. Сеффи сидела молча и ждала, что я отвечу. Ну ладно. Подыграю ей — пока.
— Ты к чему клонишь? — спросил я.
Сеффи ответила не сразу — подождала, пока пройдет охранник. Когда он дошел до дальнего конца цепочки кабинок, она снова подалась вперед и спросила:
— Если я обеспечу тебе алиби, ты подтвердишь мои слова или скажешь, что я вру?
Я не ответил.
— Мне надо знать, — сказала Сеффи.
— Зачем ты это делаешь?
— Ради Мэгги.
— А что — Мэгги? — резко спросил я.
— Если ты умрешь, то потащишь ее за собой. — Сеффи встряхнула головой. — Я не могу этого допустить.
— А что? Она для тебя никто, — отмахнулся я. — А я никто для нее.
— Ты ни за что не согласишься признать, что был неправ хоть в чем-то, да? — сказала Сеффи. — Ты давным-давно запер собственную голову на замок, а ключ выбросил и теперь не откроешь, даже если захочешь. Пе- чально.
— Не нужна мне твоя жалость. Засунь ее себе знаешь куда? Ты что, пришла сюда учить меня жить? Если да…
— Успокойся, — тихо проговорила Сеффи.
Я ощерился на нее, но моя ярость была направлена на себя самого. Как только я допустил, чтобы она задела меня? Больше этот номер не пройдет. Нет.
— Скажи-ка, — начал я, — мой брат по-прежнему тебе снится?
Сеффи не ответила, но вся напряглась, а взгляд стал настороженный.
— Он для тебя был такая эротика-экзотика, да? — Я улыбнулся. — Наверное, много перепробовала нас, нулей, с тех пор как Каллума не стало? Как говорится, «Если с белым переспишь, то увидишь белый свет».
— Там есть продолжение: «Если с черным переспишь, то назад дороги нет», — сказала на это Сеффи. — Раз уж мы решили обменяться стереотипами.
— Ты не ответила на мой вопрос. Каллум тебе еще снится?
— Мы здесь не для того, чтобы обсуждать твоего брата, — ровным голосом сказала Сеффи. Стрельнула глазами в стороны, проверила, что охранник далеко и не слышит ее. — Я считаю, нам надо вот как поступить. Ты не можешь отрицать, что был дома у Кары, потому что там везде твои отпечатки, поэтому мы скажем, что ты там был, но потом пришла я и ты ушел со мной. Тогда я смогу подтвердить, что Кара была жива, когда мы уходили. С чеками все просто, никто не докажет, что она не дала тебе их сама.
— И что, ты ради меня выйдешь на свидетельскую трибуну и дашь ложные показания ради меня? Ради меня рискнешь тюрьмой, если тебя разоблачат?
— До суда дело не дойдет, — возразила Сеффи. — Нам нужно посеять обоснованные сомнения еще до суда, чтобы суда не было.
— Никто никогда не поверит, что мы с тобой вместе ушли от Кары, — сказал я. — Все знают, что мы друг друга ненавидим. Я вообще-то стрелял в твою сестру.
— Последнее известно только нам с тобой и Минерве. А она ничего не скажет, иначе возникнет вопрос, почему, собственно, она до сих пор молчала. А что касается взаимной ненависти, мы можем всем сказать, что именно поэтому договорились о встрече в тот вечер. — Сеффи наклонилась ближе и заговорила быстрее: — Мы скажем, что решили забыть о разногласиях и объединиться ради того, чтобы восстановить доброе имя твоего брата. Мы скажем, что договорились, что я зайду за тобой к Каре. Ты представил нас друг другу, но мы с тобой почти сразу же ушли.
— Полиция не согласится так просто отпускать меня, если не сможет обвинить кого-то другого, — сказал я.
— Конечно, но…
И тут меня осенило. Я откинулся на спинку стула. Можно ли доверять Сеффи? Если мой план сработает, мне придется полагаться на нее, быть уверенным, что она сыграет свою роль, а вот этого-то мне как раз и не хотелось ни за что на свете.
Но другого выхода не оставалось.
— Как ты собираешься это провернуть? — осторожно начал я. — Пойдешь в полицию с этим так называемым алиби?