Длань Одиночества (СИ)

И быстро ударила крыльями.
Редактор тут же поперхнулся чаем и надрывно заперхал, показывая на спину. Мария хлопнула его между лопаток. От такого участия мог бы рассыпаться бык.
— Вот дьявол, — просипел Арнаутов, пытаясь отдышаться. — Ой.
В этот момент сработала пожарная тревога. Никас обернулся на звук: звон был невыносимый.
— Это еще что такое?! — слабо воскликнул редактор. — Мария, быстро! Все узнать и доложить!
Никас вышел вслед за ней из кабинета. Лифт был занят. Он спустился по лестнице вниз, на четвертый этаж. Там все было в дыму. Что-то действительно горело. Метались люди. Кто-то убегал вниз, кто-то возился с огнетушителем. Слышались визги и мужская ругань.
Все происходило удивительно быстро, как будто заранее было спланировано и отрепетировано. На выходе Никас услышал приближающийся вой сирен. Небольшую площадь перед зданием наводнили люди. Выбежавшие работники и простые зеваки. Они смотрели, как лопаются от жара окна четвертого этажа. Подкатили пожарные расчеты.
Никас шел, проталкиваясь через сочувствующих и развлекающихся. Добрался до своей машины. Он не знал, что делать дальше. В его жизни появилось слепое пятно совершенной неопределенности.
Напиться сейчас было бы самой непродуктивной идеей, — подумал Никас. Он еще минуту, без всякого злорадства, смотрел на горящее издательство.
А потом уехал.
  
Глава 2
 
Никас надрался как пират.
Он знал, что именно этим все и закончиться. Он слишком долго, понемногу, но уверенно, совершенствовался в этом ремесле у себя на балконе.
Его самообладание стремительно падало. Сначала он пил как аристократ, рюмками, потом как работяга — стаканами. Пока, наконец, не вошел, собственно, в роль флибустьера пропивающего выручку с награбленного у колонистов какао.
Сюжетный поворот не слишком достойный сильного человека. К тому же грека, чьи предки были родоначальниками физики и философии.
А вел он себя безобразно. Особенно под конец. Никас то угрожал кому-то местью и знакомством потусторонними силами, то рыдал и жаловался на хромую судьбу. Его, то сопровождали, то оставляли наедине какие-то женщины. Разжалованный мастер географических сенсаций, призывал людей тут же, на месте, организовать издательство нового журнала под названием «Вокруг света за восемьдесят дней». И страшно оскорбился, когда ему сказали, что это название романа какого-то там Жюляверна.
Ох уж эти французы, — размышлял Аркас, каким-то образом оказавшийся посреди печального интерьера, состоящего из мусорных контейнеров, жирной грязи и пустых коробок. Он никак не мог определить, в каком положении находиться. Во всяком случае, передвигаться в текущей позе было невозможно.
Какое-то время он экспериментировал, пока, наконец, не встал на ноги. После этого Никас вернулся в бар. Бабочка сидящая на водосточной трубе почти светилась от хаотично переливающихся узоров. Ее крылья мелко дрожали, словно в тонком ритме.
Никас этого не знал, но ему уже несколько раз чудом удалось избежать сильных травм. Он посетил несколько приличных мест, везде затевая дебош и смуту. Пока не оказался в совсем уж злачном заведении, где чудом пропустил удар бутылкой. Один раз даже ножом. Сколько-то раз увернулся от кулака. Каждый раз его недоброжелателям что-то мешало. То они промахивались, то оскальзывались на ровном месте, то сами получали от Никаса в скулу.
Потом он самостоятельно приложился носом об заплеванный столик, и, вытирая кровавые сопли, добрел до раковины.
— Что ты делаешь? — спросило треснутое зеркало.
Никас, не обращая внимания, плескался в холодной водичке.
— Вернись домой. Просто выйди на тротуар и к тебе сразу подъедет такси.
— Я здоров, — пробормотал Никас, подставив голову под струю. — Я совершенно здоров.
— Ты до сих пор думаешь, что я иллюзия? — спросило зеркало утомленно. — Немедленно отправляйся домой, пока я окончательно не вышел из себя.
— Пошел ты…
— Вот так значит, да? Ну ладно.
Бабочка все еще сидела на водосточной трубе. Она перестала мерцать и вытянула вверх усики. Сигнал был принят. Она изменила узор и затрепетала иначе.
 
В эту же минуту Никас все-таки получил по морде. Его снова выволокли через служебный вход и дотащили до тротуара. Там он остался лежать, с ободранными коленями.
Стояла глубокая ночь.
Никаса заприметил какой-то мелкий отщепенец. Рассчитывая на легкую наживу, он направился к бывшему журналисту. Бабочка мигнула и чуть сильнее махнула крыльями.
Отщепенец испуганно порхнул во тьму, потому что на дороге показалась патрульная машина. Она медленно, словно карета графа Дракулы, подкатила и встала рядом с бесчувственным телом.
Из машины вышло двое. Полицейские мрачно глядели на Никаса.
— Живой? — спросил один.
— Наверное, — сказал второй. — Вроде бы дышит.
— В вытрезвитель его?
— Да, в вытрезвитель. Карманы только проверь сначала.
Из темноты показалась веселящаяся компания. Шумно обсуждая плюсы своей молодости и обеспеченности, они прошли мимо, как вдруг от общего к Никасу безразличия, отделилась неуверенное чувство узнавания.
— Ник? — негромко спросила девушка. — Никас это ты? Да что с тобой случилось?
Полицейские, с профессионализмом скульпторов, пытались придать Аркасу позу Давида.
— Знаете его? — оживился один.
— Конечно, знаю, — с грустью подтвердила девушка. — Идите, я дальше не пойду, — махнула она своим.
— Оля, да ты что? — обиженно спросил один из парней, пока остальные смеялись под светом фонаря. — Да кто он такой-то? Родственник, что ли?
— Идите, — повторила девушка, не оборачиваясь. — Это хороший друг.
Парень мгновенно взбесился, сказал что-то гадкое и увел праздник за собой.
— Так может, вы того? — неоднозначно осведомился полицейский. — Знаете, может, где он живет?
— Я знаю, знаю, мы вызовем такси, — успокоила его девушка. — Спасибо вам большое, что помогли его поднять.
— Вы теперь главное удержите, — ответили ей.
Машина с мрачными стражами уехала.
Девушка, пошатываясь вместе с Никасом, довела его до автобусной остановки и усадила на скамейку. Вызвала такси. Пока оно не приехало, Ольга сидела с ним в обнимку, время от времени смахивая набежавшую слезу.
Она довезла его до дому и за отдельную плату наняла таксиста дотащить взмыкивающего работника культуры до квартиры. Покопавшись в его карманах, нашла ключи, и Никас, наконец, оказался дома. Ольга раздела и уложила его на диван, потом умыла и приложила лед к синякам. Пробыла с ним до утра, задремав рядом. И ушла в шесть тридцать, оставив Аркасу поцелуй, о котором он так никогда и не узнал.
* * *
Никас лежал на диване, пребывая в замешательстве человека, давно не сталкивающегося с пространственно-временной магией алкоголя. Голова болела умеренно, но Никас знал, что когда тебе тридцать четыре, похмелье становиться коварной штукой. Ты просыпаешься на утро и думаешь, что все в порядке. Ровно до того момента, как встанешь на ноги. Нужно было полежать и проверить наверняка.
Никас стал строить гипотезы касающиеся своего возвращения домой. Он помнил почти все вплоть до удара в челюсть. Может быть, его нашел кто-то из коллег? Размышляя, Никас зевал перегаром, ворочался, и с отвращением водил по зубам языком.
Кто-то сунул ему в руку стакан с водой.
— Спасибо.
Никас жадно выхлебал воду. На секунду ему показалось, что от нее пахнет туалетным освежителем.
— Голова болит?
— Нет, не слишком… О, господи ты боже мой!
— Не ори… Я гово… Да не ори же ты! Заткнись, трусливая козявка! Жалкий плаксивый алкоголик!
Девел схватил извивающегося Аркаса могучими руками и потряс как куклу. Никас екнул и прикусил язык. Жалобно поскуливая, он совиными глазами глядел на винтовые рога, на которых весели гирлянды из игральных костей. Лицо Девела было мраморным, состоящим из подвижных частей. Они быстро переворачивались, собирая черты в выражение гнева и недовольства.