Длань Одиночества (СИ)

Не было табу, не было границ, аскетизм — презирался. В этом буйстве отборной порнографии смешалось все, что могло разбудить основной инстинкт.
Все провоняло животными.
Сама Любовь уже долгое время находилась в низшей точке дворца. В глубоких подземельях, где злейшие и самые развращенные твари негатива, точно так же злобно и непрестанно насиловали ее, наполняя семенем зла. Прекрасное тело Любви проросло раковыми опухолями, десятки раз ее покидали зачатые злом существа, которые куда-то уносились негативом. Она не могла умереть и проклинала за это Многомирье.
Любовь очнулась от долгого забытья, когда ее грубо волокли вверх по лестнице. Эта лестница была хорошо знакома королеве, когда-то она сама восходила по ней к власти. Теперь едва могла передвигать ногами, а ступени были изгажены, их оккупировали яростно совокупляющиеся образы. Звери негатива щелкали и визжали на ее со всех сторон, глумливо играя костями стражников.
В тронной зале ее протащили мимо Разврата, дав насладиться видами неукротимого прелюбодеяния. Стены были покрыты толстым слоем слизи, пленники, посаженные на ребристые колья — содрогались от боли и удовольствия. Услаждающие механизмы щелкали, протыкая испытуемых ядовитыми иглами. Те исходили пеной и жидкостями от судорог непередаваемой эйфории.
Любовь застонала от этого зрелища. Сопровождающие защелкали и зашипели. Потом намеренно изваляли ее в нечистотах, жадно принюхиваясь к новому аромату, и выбросили Любовь на балкон.
Почувствовав свободу, она попыталась подняться, но тут ее жестоко ударили в бок, опрокинув. И пнули в челюсть.
Любовь вякнула и сгруппировалась.
— Ну, здравствуй, милая, — с отвращением произнесла Максиме. — Как твои дела? Сколько километров отборнейших членов, ты пропустила через себя, с тех пор как мы виделись в последний раз?
Прима-образ разомкнула слипающиеся веки.
— Максиме…
— Заткнись! — рявкнула Пророк. — Не смей произносить мое имя! Для вас я — Жертва. Как и тот несчастный, что вы бросили против меня.
Она подошла к перилам, и, опершись, глядела на вакханалию, простирающуюся до самого горизонта, до краев мира. На знаменитые Колыбели Любви. Целые города, висящие на шелковых канатах. Вычурные опоры, достающие до небес, держали их над землей. Подальше от низменного. В этих городах Непорочные Матери, очень старые сущности, порождали на свет незапятнанные образы. Любящие бескорыстно и легко, не испытывающие ревности, не знающие лжи.
Когда-то.
Теперь они были заражены негативом. Монстры, зачатые в чреве Любви, смогли пробраться в их святилища и надругаться над девственными Матерями. Они добавили репродуктивные камеры свое черное семя, и теперь Матери порождали темных тварей сексуального террора. Они прятались в тайных палатах воспроизведения, но недавно вырвались, почувствовав приказ Максиме. Твари нападали на беззащитных юношей и девушек, мирно лелеющих свои прозрачные привязанности. Насиловали их сворами. Проделывали дыры в чистых телах. Заражая, убивая, черня. Зеленые сады пожелтели от яда. Реки стали мутными. К изгаженным стенам приклеивали медленно умирающих, вешали нагих на ветви и столбы, чтобы растянуть удовольствие. Но не брезговали и мертвыми. Нежные, почти бесполые образы высокой любви, часто умирали на шипастых фаллосах негатива.
Когда все было очернено кровавыми обрядами смертельного совокупления, негатив пополз к границам городов. Он выбрался на шелковые канаты и принялся грызть их, пока Порочных Матерей вытаскивали наружу. Их окружали летучие чудовища, чтобы унести отсюда. Использовать дальше, для умножения армии Пророка.
— Прошу тебя, — проскулила Любовь. — Останови это.
Максиме не услышала ее.
— Никас, — позвала она негромко.
Он появился не сразу. Его разум мерцал и прерывался, с трудом цепляясь за настоящее. Пророк поглядела на него, не скрывая облегчения. Аркас, смотрел в ответ. В его глазах не осталось и следа прежней скованности. Злоба и подозрительность.
— Ты — Максиме? — спросил он далеким голосом.
— Да.
— Ты человек? Ты действительно человек? — повторил Аркас громче.
 
— Да.
Призрак сделал шаг вперед.
— Докажи.
Это требование вызвало только усталый смех.
— Извини, я оставила документы в другой реальности, — Максиме села на перила, опасно качнувшись назад. — Не понимаю, для чего тебе нужны подтверждения этого малозначительного факта.
Очевидно Аркас не смог совладать с лицом и женщина снова рассмеялась.
— Ну не смотри так. Когда я убедилась, что ты не уловка Девела, то тоже испытала ностальгию. Признаю, здесь можно найти человека. Он будет выглядеть и говорить как настоящий, но как только ты прикоснешься к нему, сразу захочешь убить. Эта эфирная плоть из мыслей и желаний. Она вызывает бешенство. Отвращение. Как это там называется… Эффект «зловещей долины»?
Перестав опасно раскачиваться на перилах, Максиме встала и приблизилась к Никасу. Стала хорошо различима ее правая рука, которую, начиная с локтя, заменяла голубоватая Рука Одиночества, обмотанная тряпицей. Максиме протянула материальную, и прикоснулась к груди Никаса.
— Не могу представить, зачем кому-то здесь изображать из себя человека, — сказала она, усмехнувшись, когда он отстранился. — Открыто об этом заявлять, да еще и в контексте уничтожения себе подобных.
— Предположим, я тебе верю, — медленно произнес Аркас. — Если ты человек, прошу, расскажи, что происходит на самом деле. Для чего ты служишь Одиночеству? Ведь я прав, вы с ним связаны? Ты прошлая жертва?
— Никас, — вздохнула Максиме. — Я не служу ему. Наоборот, я его главный и единственный враг, который может что-то предпринять. К сожалению, я не могу сделать это бескровно. Эти трусы не оставляют мне выбора. На пути к спасительному забвению, они ставят своих беспомощных воинов. Больше я ничего не скажу. Пока.
— Кто дал тебе право? — прохрипела Любовь. — Ты, отступница, отступница! Безумная…
Аркас безмолвствовал. На лице застыл гнев. Максиме слабо улыбнулась.
— Когда-нибудь я доберусь до тебя, — пообещал Никас.
— Конечно, — согласилась Максиме. — Наша встреча неизбежна. А теперь давай насладимся видом заслуженной порки.
Безупречная колыбель вдалеке покачнулась. Один из канатов медленно, давая рассмотреть то, как начинается падение, истерся и лопнул. Негатив перегрыз его.
Донесшийся хлопок Любовь встретила отчаянным воплем. Она завозилась в лохмотьях, которые когда-то были ее алым парчовым одеянием.
Колыбель накренилась, стаи крылатых чудовищ закружились над ней. И вопли их полны были жестокой радости и облегчения. Их цель стала ближе. Враги объединения — проигрывали.
— Что это? — спросил Аркас. — Что я вижу?
— Возмездие, — прошипела Максиме.
Лопнул второй канат. Выпотрошенный город неторопливо пошел вниз, словно огромный маятник. Наклон рос, колыбель переходила в вертикаль, пока держались оставшаяся пара. Когда третий хлопок заставил Любовь забиться в истерике, последняя опора, еще удерживающая город от падения, надломилась. Канат повлек обломок за обреченным гигантом.
Он врезался в землю, сотрясая мир до основания. Словно фарфоровый, гигант надломился под собственной тяжестью, и начал расползаться обломками великолепия. Преследующая глыба пробила в колыбели ужасающий кратер, разметав внутренности умирающего города. Колыбель начала складываться внутрь, вслед за разрушениями. Грохот раскалывающихся стен напоминал проклятия и стоны. Шторм из поднявшейся пыли, наступал стеной.
— Я предупреждала ее, что так и будет! — закричала Максиме.
Она затряслась, пуская слюну сквозь стиснутые зубы. Бешеный взгляд ее был искренним. Она всей душой ненавидела Любовь.
— Посмотри, Никас, на эту… богиню, что лежит перед тобой. Я несколько раз говорила, что приду за ее миром. Ты думаешь, она приготовилась? — Максиме плюнула в прима-образ. — Она сказала мне: «чему быть, того не миновать».
Пророк Одиночества не выдержала. Она сорвалась с места и начала бить Любовь, неаккуратно, вопя и промахиваясь. Жертва ее лишь скулила и сжималась.