Длань Одиночества (СИ)

— Мы должны поймать его, — сказал Валентин.
И фонарь погас. Эти два события произошли одновременно. Никто даже не пошевелился в наступившей тьме. Пока не пришел он. Его ждали апатичные, замерзшие, готовые ко всему жертвы. Он хотел есть мясо и пить кровь.
Он ошибался так сильно, — Аркас понимал, что улыбаться кощунственно, но улыбался.
Валентин взял Аркаса за руку.
— С двух сторон, — прошептал он.
Их опередили. Глаза, давно привычные к темноте, различили силуэты бросившиеся на убийцу. Тот был настолько обескуражен, что почти не сопротивлялся, только отчаянно заорал, породив многоголосое, бесконечное эхо, когда его начали резать собственной бритвой.
Эти тени. Кто это был? Остальные выжившие? Сколько их было? Они тоже были каннибалами? Иначе их сопротивление нельзя было объяснить. В сознании Аркаса все путалось. Они, по-видимому, питались теми, кто умирал своей смертью. У них оставались какие-то моральные ограничители. И они, естественным образом, вступили в конкуренцию с активным хищником.
Потом все было как в кошмаре, приходящем с лихорадкой.
Аркас помнил недолгие передвижения в темноте. Голос Валентина, который говорил невнятно, но успокаивающе. Он был другом. Соперником, конкурентом по работе, но все же близким человеком. Один раз он уже спасал Аркаса, и тоже в горах. Тот сорвался и пробил ступню насквозь. Камень был острый как наконечник копья. Валентин нес Аркаса на себе до лагеря. С тех пор тот едва заметно прихрамывал на левую ногу.
За ними охотились.
— Мы не будем, — говорил Валентин. — Потом мы не сможем с этим жить. Люди не смогут с нами жить. Понимаешь?
Аркас соглашался беспрекословно. Они какое-то время провели рядом с озерцом, найденном в одном из коридоров. Там была вода, а в воде плавало что-то склизкое. Похожее на миног. Вялое, почти не сопротивляющееся ловле. Никас помнил мерзкий вкус жесткого холодного мяса, которое не насыщало.
Эхо доносило крики безумцев. Дольше всех, кроме Аркаса и Валентина, продержалась другая пара. Супруги. Он — биолог, она — профессиональный выживальщик. Даже передачу, кажется, свою вела по телевиденью. Ее забрасывали в какую-нибудь глушь. В одних портках, с ножом. За неделю она находила путь к цивилизации.
Аркас тоже был не лыком шит и за свою карьеру, прошел множество курсов и тренингов. Но конкурировать с этой дикой бабой было бессмысленно. Она хотела жить.
В ванной дела обстояли еще хуже.
На белой эмали кто-то оставил грязь, отпечатки неузнаваемых конечностей, на полу стыла мутная лужа. Раковина жутко клокотала стоком. И гудели, как призраки, трубы. Аркас уже не обращал внимания. Он наступил в лужу, почувствовав только коврик. Сухой. В зеркале ничего не отражалось. Там, в этой пустоте, мелькнуло перекошенное лицо с окровавленным подбородком.
Мужа она, скорее всего, убила и объела, как и остальных. Ее уже ничего не сдерживало. Она напала на них так неожиданно, как только может это сделать опытный хищник. Аркаса оглушила камнем, а с Валентином сцепилась, вереща как пантера. Настоящая дикая пантера. Ничего в ней не осталось от человека, кроме забытого имени.
Никас пытался подняться, но они упали на него. Началась куча-мала, все боролись с темнотой, страхом и отчаяньем. Аркасу удалось схватить ее за ногу. Пятка была голой. Валентин навалился сверху. Плана у них не было. Что теперь было делать с ней?
Валентин вдруг заорал не своим голосом и в следующую секунду раздался глухой стук. Что-то влажно хрустнуло. Аркас почувствовал, что ее нога мелко задрожала и дернулась, словно рыбий хвост.
— Валя, — позвал он. — Ты живой?
Она зубами вырвала ему кусок шеи. А Валентин убил ее тем камнем, которым оглушило Никаса.
Да, он был еще жив. Но уже не отвечал, только булькал и хрипел. Аркас ощупал его лицо. «У тебя получится». Так Аркас понял его последние слова. Его хрипы и сипящие выдохи.
Зеркало надо было просто протереть. Оно было такое же грязное и захватанное, как все вокруг.
 
Аркас посмотрел на себя. Лицо острое, осунулось. Глаза запали. Были зеленые, стали блеклые, водянистые. И бурдюки под ними. Тяжелые бурдюки человека, пропускающего замечательные пробуждения.
Никас запустил пальцы в отросшие светлые волосы.
— Ты здоров, — проговорил он, следя за отражением. — Ты со всем справишься. Нечего бояться. Мучения кончились. Они в прошлом. Вдох… Выдо-о-ох… Вдох…
Он встал под душ.
Когда его нашли спасатели, он успел отползти от места этой короткой битвы на километр. Так ему сказали. А вот чего ему не сказали, так это то, как ему удалось это сделать. Откуда он взял силы?
Два месяца его держали в изоляторе. Кормили только растительной пищей. От одного вида мяса у него начинались продолжительные истерики. Он помнил еще что-то. Вкус меди во рту? Тяжелую сытость? Боль в наполненном желудке? Он ощутил этот кошмарный привкус на языке. Вода стала ледяной и ржавой. Меняли трубы. Как всегда перед началом отопительного сезона.
— Я был вкусен?
Аркас закрутил кран.
— Нет, — сказал он тихо. — На вкус ты был как дерьмо.
Никас принял прописанные терапевтом таблетки и сварил себе «кофе», просто для того, чтобы доказать себе: пока он спокоен, все идет гладко. Потом принял те таблетки, которые терапевт не прописывал.
— Главное, спокойствие, — произнес Никас, выливая «кофе» в раковину.
Вместо него он выпил немного теплого апельсинового сока забытого на столе, и полез в холодильник, чтобы сделать себе бутерброд с огурцом. Отвращение к мясу он так и не пересилил.
В холодильнике лежал окоченевший труп в синей полярной крутке. Его лицо и шея были обглоданы до хрящей. В глазницах блестела смерзшаяся масса белка.
Никас закрыл холодильник.
Странно улыбаясь, он допил сок. Через минуту его можно было найти в зале. Он искал. Открывал все двери, заглядывал за мебель. В нижнем ящике комода, он, наконец, обнаружил Френ. Девушка лежала в позе эмбриона, обняв колени бледными ручками. Она была светловолосой, худой, почти истощенной. Кожа — желтоватой, в оспинах. Глаза ее оставались вечно полузакрытыми. Лицо — острым, маленьким, совершенно незнакомым. Аркас не помнил его в своей жизни.
Когда они занимались сексом на балконе, Никас чувствовал, что Шизофрения становится тяжелее. Ее формы округлялись.
Увидев Никаса, она сжалась сильнее.
— Мы же договаривались! — заорал он. — Я не форсирую лечение, а ты следишь, что бы этой херни не было в доме!
— Я здесь не при чем, — прошептала она плаксиво. — Это… Другой.
Голос у Френ был не совсем реальным. Аркас понимал, что она говорит, скорее интуитивно.
— Кто? — вздрогнул Никас. — Здесь есть кто-то еще?
— Он приходил ночью.
— Кто?! — Никас схватил Шизофрению за голову.
— Господин.
Журналист замолчал, моргая. Это было уже слишком.
— Что ему от меня нужно?
— Я не знаю. Но ты видишь его следы.
Внутри черепа знакомо звенело, появилось ощущение нарастающей легкости. Таблетки всасывались. Одевшись, Аркас со вздохом уселся на диван, и замер. Шизофрения была здесь. Она притулилась рядом, и ткнулась ему в плечо. Журналист погладил ее по щеке.
— Ничего, — произнес он спокойно. — Никас сейчас возьмет себя в руки Ему просто нужно регулярно пить таблетки. А он не пьет.
Девушка всхлипнула.
— Итак, Френ. Кто такой Господин?
Ему никто не ответил.
Через несколько минут Никас поднялся и пошел на кухню. На плафоне, подрагивая крыльями, сидела бабочка. Та самая. У человека появилось неукротимое желание, размазать ее туго свернутым журналом.
Дверь холодильника была открыта. В нем ничего не было, даже полок. За спиной послышались шаги.
— Ты оставил самое вкусное…
Аркас понял, что сейчас он умрет от кровоизлияния в мозг. Или от инсульта. От сердечного приступа. Такое перенести было нельзя. Он будет жить, пока не обернется. Пока не увидит.