Длань Одиночества (СИ)
Геноцид испепелил эту тварь, а потом широко размахнулся и забросил ЛПВВ в самый центр. Тот извернулся, и, не коснувшись скверны, воспарил над озером. Мелкие осколки его раздробленного колена падали вниз, вызывая шипение и треск. Они смотрели друг на друга: Геноцид с безмерной ненавистью и тоской, ЛПВВ — задумчиво, углубившись в себя.
— Встретимся у Крепости.
Титан развернулся и пошел прочь. «Боммм! Боммм! Боммм!». Божество моргнуло, словно приходя в себя.
— Я буду там.
* * *Миры по-разному реагировали на весть о приближении негатива. Чаще всего они не знали об этом до последнего момента. Все они были замкнуты на самих себе в той или иной степени. Некоторые вообще отрицали существование других реальностей. Сообщение между мирами было прерывистым, медленным, бесполезным.
Но если им все же удавалось открыть для себя темное будущее, все сводилось к нелепому и короткому сопротивлению. Чаще всего. Бывало, что защитники до последнего стояли на баррикадах, растворяясь в черной кислоте негатива, но не отступая. Иногда сущности, удручающе наивные, пытались задобрить негатив какими-то подношениями. Их сметали вместе с подношениями. Кто-то даже просил о переговорах. Пытался присоединиться.
Более объяснимым и разумным поведением, тем не менее, оставалось бегство. Большинство меньших сущностей не могли покинуть свои родные миры, так как были слишком слабы для свободных перемещений. Они становились основной пищей для негатива. И единственной формой бегства для них был старый ритуал саморазрушения.
Этот мир был частью какой-то сложной истории. Давно отколовшийся и затерянный. Небольшой, почти крохотный, он состоял из фантазий о мирной коммуне, которая сдержанно процветала среди декораций тихого городка. Здесь присутствовали странная архитектура, состоящая из округлых вытянутых форм, пластичные, похожие на резину материалы, неорганическая растительность, ползущая по всем доступным поверхностям. Дороги были обозначены колышками, вбитыми в землю. Самая широкая вела прочь, к тому месту, где собрались все жители этого микромира.
Они были облачены в широкие однотонные одежды без прорезей для лица и напоминали неподвижные колокольчики. Один из них глухо декламировал что-то, буквально балансируя на краю пропасти, которая знаменовала конец их реальности. Внизу начиналось небытие, которое привело бы более сильную сущность в открытую часть Многомирья.
Но эти бедолаги были слишком примитивны. И внизу их ждала лишь гибель.
Не было слышно плача или посторонних разговоров. Все молчаливо внимали декламации. Она продолжалась довольно долго. После чего балансирующий образ плавно повалился вперед. Медленно, но не со страхом, а церемониальной неторопливостью, остальные начали подходить к пропасти. Они следовали за своим лидером, повторяя его движение. Их развивающиеся силуэты быстро уменьшались и исчезали.
Вот рухнул последний.
Но нет.
Остался кто-то еще.
Очень похожая на аборигенов фигура, однако, видно все же, чуждая. Она продолжала стоять на своем месте. Будто бы спящая или безнадежно размышляющая о неразрешимых загадках.
Максиме отбросила капюшон и провела ладонью по лицу сверху вниз. Словно хотела выдавить из плоти усталость. Когда она смотрелась в зеркальную броню Воли, она заметила, что у нее прибавилось морщин.
Она лгала и Аркасу и Темной Иронии, показывая свое прошлое. Однако не во всем. Она помнила заточение. Помнила насилие. Но что это была за ситуация в целом? На ней были армейские сланцы. Но она твердо была уверена, что никогда не стреляла в людей. Еще она помнила, что водила вертолет, но история с групповым изнасилованием была никак не связана с браконьерами. Это она тоже знала, а не предполагала. Такие необъяснимые столпы собственной памяти, посреди зыбкого болота домыслов и полуснов, приводили ее в ярость.
Приблизившись к краю, Максиме с нечитаемым выражением лица посмотрела вниз, а потом направилась в поселение. Она брела по здешним улицам, время от времени останавливаясь и заглядывая в маленькие круглые окна на бесформенных зданиях. Стекол не было. Внутри она могла разглядеть какие-то башенки, наподобие природных песчаных образований. И стоящие то тут, то там глиняные чаши с бирюзовым содержимым.
Ей казалось забавным, что она как ЛПВВ, не может сказать, что она такое. Но кем она стала, она знала очень хорошо. Дело было не только в токсинах, которыми травил ее паразит. Пока ее не приковали часами к одному месту, она путешествовала по всему Многомирью и видела, что спасать почти нечего. Тем не менее, она искала способы избежать насилия. По началу.
Она разговаривала с лидерами позитива, до которых могла добраться, но они все твердили ей одно и то же. Борьба важна. Борьба это все, что у нас есть. При этом они не были готовы к ней. Они не ведали, что такое настоящая битва. С их точки зрения борьба — это отдавать на съедение негативу мелкие незначительные миры.
В центре этого городка, на простом черном постаменте, стояла особенно крупная чаша, заполненная все тем же странным веществом цвета моря. Его уровень постоянно менялся, то заполняя резервуар целиком, то падая к самому дну. Максиме оперлась о ее край руками.
Она больше не видела перспектив. Она не хотела, чтобы кто-то страдал так же, как она. Не хотела, чтобы этот безумный, бесцельный, болезненный цикл продолжался снова и снова! От этой мысли она скрежетала зубами и чувствовала слабость, как при отравлении. Как там говорится… Лучше мучительный конец, чем мучения без конца. Да, она чувствовала вину за то, что уничтожит остатки счастья. Она знала, что еще есть люди, по-доброму наслаждающиеся жизнью, а не бездумно жрущие ее. Но эти колоски прорастают на поле колючего сорняка.
Иными словами: они ничего не значат.
Жестоко, но правдиво.
— Если б я могла, я бы просто держала его внутри себя. Вечно.
Проекция Аркаса стояла напротив нее. Он все так же навещал ее в моменты беспамятства, потому что безошибочно находил и чувствовал в этом податливом мироздании. Но он перестал говорить. Что-то случилось. Его глаза были закрыты, а сам он висел в воздухе, словно приведение.
Вот и сейчас.
— Аркас! Ты меня слышишь?! Это я. Твоя подружка Макс из соседнего подъезда. Родители купили мне велосипед, поучишь меня ездить? Да что с тобой такое? Куда же тебя заманили твои добродетельные друзья?
По земле проскользили черные клыкастые змеи. Засуетились, то тут, то там мерзкие жуки. В небе заметались черные тени. Разведчики негатива.
— Надеюсь, ты все же меня слышишь. Потому что мне надо сказать тебе, кое-что. Последняя битва грядет. Я почти достигла Крепости. Конечно, потом будет еще долгая чистка оставшегося Многомирья. Но она рано или поздно закончится. Люди станут теми, кем должны были быть. Разумными машинами. Больше никаких страданий метафизического «я» в капкане «мы». Никаких борений внутри черепа. Поисков своего места. Утраты своего места. Тихого помешательства и взрывного безумия. Страданий касающихся привязанности, будь то любовь или просто фетишизм. И, самое главное, никакого одиночества. Ему просто не будет места в наших очищенных головах. Оно исчезнет вместе с остальными страстями.
Аркас приоткрыл глаза. Максиме, замолчав, с любопытством ждала, что он выскажется. Но тот смотрел куда-то вдаль, а потом снова сомкнул веки. После этого проекция исчезла.
Максиме задумчиво провела пальцем по краю чаши.
Вокруг нее уже бесновалось безжалостная орда. Разрушая и поедая все, включая грунт. Стоял оглушительный рев, чавканье и треск. На своем островке-постаменте, Максиме казалась пойманной в ловушку.
В уголках ее глаз блестела не ушедшая еще человечность.
* * *«Куда же тебя заманили твои добродетельные друзья?».
Аркас ничего не видел в толще воды. А если бы и видел, то не знал, как реагировать. Все его чувства будто атрофировались. Долгие, как ему показалось, века, он чувствовал страх, панику, отчаянье. Мысли о гибели не оставляли его. Он желал смерти, забытья, чего угодно лишь бы не слушать самого себя и саркастичный смех Цинизма. Но потом все прошло. Сейчас он был не жив, не мертв. Все его мысли были словно законсервированы. Он бродил внутри себя как в музее, отстраненно наблюдая за оставшимися воспоминаниями.