Темные Знамения (СИ)

Заупокойная лития проходила под сводами городского собора. Храм Святого Аремиля воздвигли из серого камня. В округе это единственный дом таинств таких размеров. И хотя имел всего один купол, в здании могло собраться до тысячи человек – настолько огромен он был.
Строение появилось ещё до начала эпохи Пяти Лун. Так давно, что помнят лишь Тьма и Свет. Церковь Равновесия бережно относится к столь древним храмам. Поэтому его состояние постоянно поддерживали.
Альдред внутрь заходил нечасто. Инквизиторы обязаны молиться, обращаясь к Свету и Тьме. И для этого им вполне хватало часовни при Янтарной Башне.
А в Город приходили по случаю религиозных праздников, либо аутодафе. Тогда надевали капироты и устраивали факельные шествия.
Бытует мнение, что публичное сожжение еретиков укрепляет единство Инквизиции, укрощая при этом строптивые умы зрителей-мирян. В идеале…
Именно на похороны Альдред явился в первый раз. Поэтому всё для него здесь было, в общем-то, в новинку. Певчие антифонно декламировали псалмы на клиросе. Их голоса проносились над головами паствы и уходили вверх, под купол. Туда, где художники кропотливо изобразили сцены из древности, когда мир стал Равновесным.
Там Свет и Тьма снизошли к людям, являя новую истину. Неофиты приняли единственно верную религию, сбросив оковы языческих заблуждений. Ангелы с белыми и чёрными крыльями вились над священной горой Мидал, строя чёрно-белый оплот Равновесия. Божественный дворец, подняться куда не каждый живущий допускается.
Чуть поодаль, у алтаря стояло две статуи.
Одна – прекрасная и стройная дева в вуали. На ней было лёгкое платье с глубоким декольте. Руки распростёрты. Она символизировала человеколюбие и благоденствие. На губах её застыла снисходительная улыбка. Это образ Света, рождённый из перифраза.
В народе её называли Светлейшей. Она положила начало Церкви Равновесия.
Сбоку от неё, опираясь руками на меч, стоял дюжий и рослый мужчина в тунике. Короткостриженый и с курчавой бородой. Он глядел на паству строго, будто бы видя их насквозь. Судья всем живущим.
Это очеловеченная Тьма. Покровитель Инквизиции, которого звали Темнейшим.
Церковный хор молил Равновесие о милости к душам тех, кто его защищал ценой жизни. По собору гулял терпкий запах благовоний, вводя в лёгкий транс. Некоторые идейные инквизиторы действительно чувствовали единение со Светом и Тьмой. Они покачивались, будто их сущность устремлялась прямо к подножию далёкого Мидала.
Это вызывало у Альдреда некоторые опасения. У него в голове не укладывалась такая самоотдача религии. Для него она в первую очередь являлась образом жизни, который избрал он постольку-поскольку. Практик никогда бы не подумал, что у него хватит вдосталь ширины души, чтоб ощутить подобное блаженство.
И тем не менее, совокупность хорового пения, благовоний, статуй и масляных росписей вселяло в Альдреда некоторое чувство внеземного.
Он стоял в первых рядах паствы, оставляя позади под восемьдесят остальных инквизиторов. Главным образом, здесь собрались те, кто лично знал усопших. Друзья, сослуживцы, учителя. Альдреду казалось, в этом кругу ему не место.
Панихиду сестра Кайя не посетила. После инцидента в Рунном Зале её в срочном порядке отправили в лазарет. Насколько он слышал, у неё сместился один из шейных позвонков и до кучи образовалась пара гематом. Все эти дни она проходила лечение. Но воспитанник её так и не посетил. На то были веские причины.
Бойню пережили только они с ментором. И раз уж последняя оказалась недееспособна, по допросам таскали её подопечного. Даже спокойно к новой работе приступить не давали. Бюрократия в местном корпусе обретала нешуточные обороты. В канцелярии точно хотели Альдреду плешь проесть. Они раз за разом его звали, спрашивали одно и то же, слыша всегда одно и то же.
Руководство не могло себе и представить, как одержимая вырвалась из барьера. Казалось бы, всё в Инквизиции работает, как часы. Но нет. Канцеляры мерно записывали показания, затем сверяли их с уже данными, затем задавали вопросы с подковыркой.
 
Ясное дело, им был нужен виноватый. Кто-то, кто понесёт ответственность за случившееся. Альдреда это не на шутку злило. Упрямый, как баран, им он втолковывал всё, что знал. Раздражённый, добавлял, что, если кто и ответственен, уже погиб.
В конце концов, от него канцеляры отстали. Как понял практик, его показания передали Верховным. Те должны были с ними ознакомиться, приложить комментарии, а после – передать пакет документов прямиком в главное ведомство Священного Города.
Уже там чиновникам следовало доработать правила безопасности во время Ритуала Начертания. Но Альдред почему-то сомневался, что их голову посетит нечто путное, или что на местах инквизиторы перестанут смотреть по ситуации.
Люди как умирали, так умирают и будут умирать. Это Инквизиция.
К пастве мерным шагом вышел архиепископ Габен – тучный и слегка горбатый. Если не борода до груди, все бы увидели, насколько у него заплыло жиром лицо.
Священник нарядился в белую мантию, расшитую золотыми нитями. С бычьей шеи свисал символ веры того же металла – весы, олицетворяющие баланс мира. Плешь укрывал высокий клобук. В руке он держал позолоченный посох с канделябром.
Поросячьи глазки забегали по первым рядам инквизиторов. Альдред стоял, обхватив одной рукой запястье другой, и смотрел на него. Сам выглядел чернее тучи. Габен остановил взгляд на практике. Рот его дёрнулся. Поколебавшись, пошёл дальше.
Хор к тому времени как раз прекратил песнопения. Едва голоса певчих смолкли, заговорил уже архиепископ:
– Братья и сестры, сегодня мы собрались в храме Святого Аремиля, чтобы проводить усопших на суд Света и Тьмы. Пусть не льются по ним слёзы долго, пусть улыбки озарят наши лица. Ибо сии мужи верой и правдой поддерживали Равновесие, поддерживали Власть Людей. На свете нет более праведного дела, чем дело Церкви…
Губы Альдреда скривились. Он считал сюром слова Габена.
Уж кого-кого, но его праведником было не назвать. Жир, свисавший до колен, говорил о чревоугодии. Загородная вилла под стать местному феодалу – об алчности. Пышные званые вечера среди аристократов – о гордыне. А частые визиты в монастыри к подрастающим послушникам и послушницам из сирот – о грязном, нечестивом прелюбодеянии. И это лишь то, о чём доходили слухи!
Только никто и не думал его смещать. Доносы приходили, но все бумаги терялись в канцелярских папках. Церковный закон был не писан архиепископу. Закон светский – тоже: феодала вполне устраивал Габен. С его рук тот кормился, готовый всегда замолвить за него словечко перед папской курией. Нерушимый союз – чудовищный и порочный.
Естественно, в среде инквизиторов его не любили. Но и воздать по заслугам не могли. А может, и вовсе не хотели. Жирный архиепископ – случай не единичный. Альдред подозревал, смерть Габена, в сущности, ничего не изменит. Придёт новый – и быть может, ещё хуже прежнего. Поэтому монстра в рясе рассудят лишь Свет и Тьма.
– В то время как смиренный клир замаливает грехи простого люда и наставляет его на путь истинный, вы – священная Инквизиция – блюдёте порядок в извечной борьбе за Равновесие. Без вас Власть Людей канула бы в небытие, и Хаос одержал бы верх над Порядком. Вы есть соль земли праведников!
Речи архиепископа вызывали у Альдреда горький смех, который он подавлял только чудом. Даже если Габен верил в то, что говорит, эта позиция была идеалистична. Практик давно понял, что он и ему подобные – просто меньшее зло, сдерживающее куда большее.
– Оттого путь ваш по жизни особенно труден, – продолжал священник. – Ежедневно, денно и нощно, Инквизиция пресекает произвол чародеев, укрощает еретиков, сдерживает чудовищ и ввергает обратно в Серость демоническое отродье. Свет и Тьма благосклонны к вам в жизни, как ни к кому из нас. И будьте уверены, они не оставят вас в смерти, даря блаженство, о котором в миру вы не могли и помыслить.
Альдред хмыкнул украдкой. Габен представлял инквизиторов чуть ли не святыми во плоти. Отнюдь. По-настоящему идейных людей здесь кот наплакал. Вовсе не фанатики составляют костяк Инквизиции. Пришедшие из религиозных соображений праведники – случай единичный.