Правильный лекарь. Том 6 (СИ)

— Хорошо, Степан Митрофанович, — ответил я. — А какова моя роль? Я зачем нужен на заседании коллегии?
— Просто надо, чтобы ты присутствовал, — сказал Мэтр и положил трубку. — Это в твоих интересах.
Я вернулся за стол. Хоть и был весь день полуголодный, нормально поесть тупо было некогда, всё равно не был уверен, что хочу запихнуть в себя хоть что-то из вкусностей, приготовленных нашей замечательной поварихой.
  
— С Обуховым говорил? — спросил отец, накладывая в мою тарелку разносолов, не обращая внимания на то, как я морщу нос. — Надо поесть, Саша, надо.
— Да, пап, позвонил ему отчитаться и всё рассказал, — ответил я и посмотрел на тарелку с аппетитным гастрономическим натюрмортом, которая стояла передо мной. — Сказал утром приехать. Внеплановое заседание коллегии. Так и не понял, зачем я там нужен, я ведь всё рассказал.
— Раз надо, значит езжай, — сказала мама. — Значит нужен.
— Поеду, — пожал я плечами. — Куда деваться.
Потом суть вещей я поведал родителям, также изрядно подпортив им настроение. Ну уж извините, сами напросились. Пока я с трудом запихивал в себя то, что обычно ем с огромным удовольствием, родители старательно пытались отвлечь меня разговорами на отвлечённые темы. О работе, о погоде, о жизни клиники. За это я им очень благодарен, хоть немного отвлёкся от мрачных мыслей.
— Зайдёшь потом ко мне в кабинет после ужина? — спросил отец, вставая из-за стола.
— Хорошо, пап, — безучастно сказал я, не придав большого значения тому факту, что он не стал о чём-то говорить здесь и сейчас, а позвал к себе.
Мама покосилась на отца, потом на меня, но спрашивать ничего не стала, пожелала спокойной ночи и ушла вслед за отцом, а я всё сидел пялился в свою тарелку, сожержимое которой так и не смог осилить. Ведь умом понимаю, что нет повода так убиваться. Лично я и мои сотрудники ни в чём не виноваты, мы сделали всё, что могли. Умершие от тифа не были моими родственниками или знакомыми, я абсолютно ничего о них не знал. Но, как говорится, за державу обидно.
— Ты что-то хотел сказать мне? — спросил я у отца, войдя к нему в кабинет.
— Мой юрист сегодня отзвонился по делу Насти Вишневской, — сказал он. — Вроде есть кое-какие зацепки, что-то можно вернуть, дело не безнадёжное. Но, ты ей пока ничего не говори, нет гарантий пока.
— Понял тебя, — сказал я и улыбнулся. Хоть одна приятная новость за сегодня. Будем ждать развития событий.
Пока ехал домой, думал заняться перед сном доработкой очередной главы в методичке по онкологии, но собрать мысли категорически не получалось. Тогда я решил заняться развитием ядра и медитацией, а перед сном продолжил читать учебное пособие по развитию навыков бытовой магии. Может я когда-нибудь соберусь с духом и начну осваивать что-то из этого? А с другой стороны — нужно ли? Решать эту дилемму сейчас я не в духе, потом. Зато чтение помогло мне наконец уснуть тревожным сном.
Возле кабинета Обухова я сидел уже без двадцати восемь. Приехал пораньше, думал может он захочет со мной поговорить до экстренного заседания коллегии, которое должно было состояться ровно в восемь, но он меня так и не позвал, хотя прекрасно знал, что я за дверью. Дмитрий Евгеньевич сразу сообщил мэтру о моём приходе. Только когда в кабинет вошёл Гааз, а вслед за ним остальные члены коллегии, которые на заседания обычно надевали серебристые мантии, пригласили и меня. Я скромно уселся на самый дальний стул, как самая малозначимая фигура в этом кабинете.
— Саш, ты чего там на Чукотке обустроился? — спросил Степан Митрофанович. — Иди сюда садись.
Он указал на стул, который стоял сбоку его стола, ближе всего к нему. Я удивлённо посмотрел на него, но он повторил свой жест, указывая именно туда. Хорошо хоть рядом с собой не посадил, а то сейчас сидели бы как за одной партой, двое из ларца. По какому поводу, интересно, мне такая честь? Сказано — сделано, пошёл и сел.
— Список давай, — сказал Обухов и протянул руку.
Мэтр изучил переданную ему бумагу, выкатил глаза и вскинул брови.
— Это они столько не смогли обслужить? — воскликнул он, чуть ли не переходя на крик. — А мне было сказано, что с дюжину адресов объехать не смогли!
Он хлопнул по столу, откинулся на спинку своего кресла и закрыл лицо руками. Такой реакции от мэтра я ещё ни разу не видел. Он мне казался эталоном уравновешенности и невозмутимости. Он бывало проявлял и раньше эмоции, живой же человек, но далеко не до такой степени.
— Итак, господа, — сказал Обухов, положив руки на стол и приняв свой обычный вид. — Мы являемся свидетелями вопиющего случая, роковой ошибки, повлекшей за собой смерть пациентов. На выезд по адресам я отправил делегацию, прибывшую из клиники на Рубинштейна. И я не сильно удивляюсь тому, что они сдулись и не справились. После всем известных событий их потенциал значительно снизился. Да что там снизился, можно сказать рухнул. В последнее время для них настало тяжёлое время, они стараются восстановиться, но сделать это также эффективно, как смог присутствующий здесь господин Склифосовский, они не смогли. Это нисколько не оправдывает того, что произошло, они должны были просто своевременно донести до меня эту информацию, чего, к сожалению, не было сделано вовремя. Теперь мы имеем то, что имеем. Основная вина лежит на руководителе клиники, который соизволил доложить мне о том, что работа не закончена, только сегодня в семь утра. Общественность нас в покое не оставит, нас же обвинят в том, что мы допустили гибель этих людей, жёлтая пресса разнесёт новость уже с сегодняшней утренней газетой. Поэтому считаю нашей прямой обязанностью провести собственное внутреннее расследование инцидента. Сегодня к десяти часам мы пригласим всех сотрудников клиники на Рубинштейна, на внеочередное заседание коллегии в расширенном формате с участием представителей прессы в нашем зале заседаний.
— Полностью поддерживаю, — кивнул Гааз. — В первую очередь будут обвинять Склифосовского, что это он не справился с лечением. Поэтому внутреннее расследование действительно необходимо.
— Вы абсолютно правы, Анатолий Венедиктович, — подтвердил его версию Обухов. — Обвинят именно Склифосовского, а все здесь присутствующие прекрасно понимают, что его вины здесь нет.
— Будем разбираться, Степан Митрофанович, — обтекаемо ответил Гааз, бросив на меня странный взгляд. — Вину и невиновность надо доказать. Я уже распорядился, чтобы погибших привезли на экспертизу, соблюдая все меры безопасности. Причина и время смерти будет установлена, к десяти возможно успеют.
— Я не совсем понял, Анатолий Венедиктович, — сощурив глаза Обухов посмотрел на своего первого зама. — Вы что сомневаетесь в невиновности Склифосовского?
— Мы проведём расследование, Степан Митрофанович, и, основываясь на неоспоримых фактах, вынесем вердикт. Я в данный момент никого не считаю виновным или невиновным, сейчас их можно отнести только к категории подозреваемых.
Обухов ещё некоторое время сверлил Гааза глазами, понимая, куда он клонит, но в логике суждений ему не отказать. Поиграв желваками Обухов промолчал и больше не стал никак комментировать высказывания коллеги.
— Итак, сбор в главном конференцзале в десять. Оповестить всех сотрудников, явка обязательна, если только кто-то из них в этот момент не спасает человеческую жизнь.
— Оставим дежурную бригаду, Степан Митрофанович, — спокойно сказал Гааз. — Спасение жизни может понадобиться в любой момент.
— Хорошо, договорились, — согласился мэтр. — А пока все свободны.
Члены коллегии встали со своих мест и потянулись к выходу. Я сделал то же, что и все.
— А тебя, Саша, я попрошу остаться, — сказал Обухов. Я послушно сел обратно на тот же стул рядом с ним. Когда все остальные вышли, он продолжил. — Будь готов, что тебя будут обвинять во всех грехах. У нас ведь как, кто последний, тот и…
— Виноват, — закончил я фразу за него.
— Да, — кивнул Обухов. — Ты, главное, не принимай это всё близко к сердцу. Я знаю, что ты молодец и я буду на твоей стороне, но некоторые будут на противоположной.