Кинжал и монета. Книга 2. Королевская кровь

Перед ее глазами теснились на мостовых мужчины и женщины разных рас – куртадамы с гладким мехом, украшенным бусинами, узколицые цинны, ясуруты в бронзово-золотистой чешуе, темно-хитиновые тимзины, розовощекие первокровные. Одни ей кивали, другие уступали дорогу, большинство не обращали внимания. Подернутое дымкой небо Порте-Оливы, взирая сверху, видело в ней не представителя одного из крупнейших банков в мире, а просто-напросто юную девушку, циннийку-полукровку в ладно сшитом платье.
  
Из дверей харчевни на Китрин повеяло теплым воздухом, ноздрей коснулись успокаивающие запахи пивного хмеля и свежего хлеба. Стянутые в комок внутренности немного расслабились. Ярость сошла на нет, обнажив скрытые под ней, как под маской, отчаяние и безысходность. Китрин едва сумела выдавить улыбку для молодого цинны, подошедшего взять у нее шаль.
– Обычный столик, магистра? – осведомился он.
– Благодарю, Веррил, ты очень заботлив.
Цинна, улыбаясь, отвесил преувеличенно церемонный поклон и широким жестом пригласил следовать за ним. В любой другой день Китрин нашла бы это очаровательным.
За столик, расположенный в глубине харчевни и наполовину отгороженный от общего зала занавесью, она дополнительно платила хозяину несколько монет. Порой, когда ей не претили сторонние беседы, она подсаживалась к общему столу и заводила разговор со случайными посетителями. В южной части города, где кипела портовая жизнь, можно было наслушаться баек от матросов и путешественников; на севере, где драконья дорога переходила в главную площадь с собором и дворцом наместника, – новостей о континентальной торговле. Однако, помимо охоты, за сведениями иногда хотелось и просто поболтать, а харчевня стояла ближе всех к ее банку – ее собственному банку, кто бы что ни думал.
Прислужница-куртадамка, обычно работающая здесь днем, поставила перед Китрин блюдо с темным хлебом и сыром, резную деревянную плошку с черным изюмом и – главное – кружку хорошего пива. Китрин коротко кивнула и постаралась улыбнуться не слишком натужно. Если прислужница что и заметила, то по лицу было не понять: кожу покрывал мягкий мех. Делая глоток, Китрин подумала, что из куртадамов вышли бы лучшие картежники: вместо лица у них всегда маска.
Дверь открылась, в харчевню хлынул поток света, который тут же перегородила чья-то тень. Лицо и фигуру было не разглядеть, вошедший не издал ни звука, однако Китрин не сомневалась, что в дверях стоит Ярдем Хейн – второй начальник ее стражи (ее собственной стражи!) и один из двоих людей, знавших ее с самого бегства из Ванайев. Теперь тот город сожжен, жители погибли, стало быть никто из живых не знаком с Китрин дольше Ярдема.
Ярдем Хейн мягкими шагами пересек зал – тралгуты, хоть и крупные телом, могли ходить пугающе тихо – и опустился на скамью рядом с Китрин. От него пахло старой кожей и оружейным маслом. Склонив вперед высокие, как у пса, уши, он глубоко, протяжно вздохнул и спросил:
– Не вышло?
– Еще бы, – ответила Китрин, пытаясь не отступать от привычной для Ярдема и капитана Вестера лаконичности. Однако слова полились сами собой. – Она меня едва выслушала! Я всю зиму готовила сделку, одни переговоры за другими. Да, риски есть, но это риски благоприятные!
– Пыкк так не считает.
– Вот именно, – ответила Китрин. – Ненавижу эту женщину.
С того самого мига, когда Китрин заключила уговор с главной дирекцией банка, она знала, что приставленный к ней нотариус будет помехой. Перед тем она несколько месяцев управляла своим филиалом Медеанского банка единолично. Брала ссуды, которые считала выгодными. Вступала в партнерства, которые считала желательными. Отпечатком надрезанного большого пальца скрепляла десятки контрактов и соглашений, получала в итоге хорошую прибыль. Загвоздка состояла в том, что учредительные документы на филиал она изначально сфабриковала, подписанные ею контракты не имели юридической силы. Сейчас до совершеннолетия оставалось еще четыре месяца. Лишь тогда она официально вступит во владение долей банка, унаследованной от родителей, и станет дееспособной в глазах закона. Но даже и после этого придется играть все ту же роль более зрелой женщины, принадлежащей к расе первокровных лишь на четверть. Банк построен на лжи и надувательстве, сомнительные контракты сменятся законными лишь через годы, и все это время придется хранить тайну. Китрин на миг задумалась, не пустить ли все прахом лишь ради того, чтобы позлить нотариуса из главной дирекции в Карсе. Нотариуса по имени Пыкк Устерхолл.
Вы ничего не подписываете. На всех контрактах ставит подпись нотариус, только он один. Переговоры ведутся исключительно в его присутствии. Если он принимает решение вразрез с вашим, вы подчиняетесь. Управление филиалом остается за главной дирекцией. Вы – номинальная фигура. Не более того.
Таковы были предложенные условия, и она их приняла. В тот миг Китрин была почти без ума от счастья, что ей оставили хоть какой-то доступ к делам, и не сомневалась, что тем или иным маневром сумеет вернуть себе власть, дайте только срок. Промежуточное время станет лишь проверкой ее терпения, и ничем другим. Все недели до приезда нотариуса она каждую ночь засыпала в мечтах о том, какой кроткой предстанет перед солидным господином из главной дирекции, какими дельными речами заслужит его интерес, как стойко будет завоевывать его доверие, пока он полностью на нее не положится. А после, говорила она себе, не будет никаких препятствий к тому, чтобы вновь взять дела банка в свои руки. Нужно всего лишь заморочить голову одному-единственному мужчине. Может, это и трудно, но не невозможно.
В мечтах все казалось простым.
Пыкк Устерхолл явилась в самый разгар зимы. Китрин сидела в кофейне напротив главного рынка – в той самой, где доплачивала маэстро Азанпуру за уединенную комнату в дальней части здания. Зимние сумерки наступали рано даже в южной Порте-Оливе, долгими темными вечерами оставалось лишь играть в кости да попивать кофе из запасов старого полуслепого цинны. Тем вечером четверо первокровных из гвардейцев ее величества, отдыхающие в кофейне после дозора, обменивались байками с купцом-тимзином. В ожидании весны и обратного пути в Элассу тимзин коротал зиму в Биранкуре, и Китрин уже который день смеялась его шуткам, надеясь мало-помалу набраться сведений о его народе. Вся шестерка посетителей, сдвинув два стола, сидела за долгой партией в кости, как вдруг дверь резко распахнулась и стылый ветер унес из зала все тепло – в прямом и переносном смысле.
В первый миг Китрин приняла женщину за необычайно разжиревшую первокровную: рослая, широкая в бедрах и в плечах, толстая и при этом сильная. Войдя в зал, она тяжело протопала по дощатому полу и размотала черный шерстяной шарф, накрученный поверх черно-седых волос. Тяжелые щеки и толстые губы придавали ей сходство с рыбой. Когда она растопырила губы, между зубами показались зазоры на месте стесанных бивней. Йеммутка.
– Стало быть, ты и есть Китрин бель-Саркур? – вопросила она. – Я твой нотариус. Найдется где поговорить?
Китрин поднялась и провела Пыкк в заднюю комнату. Как только дверь затворилась, Пыкк присела к столику, не скрывая недовольства:
– Играть в кости с городскими стражниками? Это и есть твой способ управлять банком? Доверенному лицу Комме Медеана пристало сидеть не меньше чем на дворцовом приеме или на ужине с важными людьми.
У Китрин подкатывал комок к горлу всякий раз, когда она вспоминала и сами слова, и презрение, с которым они были произнесены.
– В холодные месяцы мало что происходит, – ответила она, внутренне проклиная себя за извиняющийся тон.
  
– Для таких, как ты, – да, – провозгласила Пыкк. – А у меня забот невпроворот. Банковские книги принесешь сюда? Или для дела есть место поприличнее?
С тех пор каждый день сулил лишь новые унижения, новые язвительные слова, новые поводы напомнить Китрин, что никакой власти у нее нет. Неделями Китрин проглатывала все с улыбкой. В следующие месяцы просто терпеливо сносила. Случись в этом потоке оскорблений малейшая пауза, исчезни хоть на миг презрительный оскал, она сочла бы это победой.