Лягушка Басё

Фандорин улыбнулся, как будто я угостил его настоящим сдобным кренделем.
- П-превосходно. У нас появился аппетитный подозреваемый, притом, как говорится на полицейском жаргоне, саспéктус примус. Вы знаете, где искать Коку Кренделя?
- Знать-то я знаю. У нас не такой большой город, и Кока скрывается от полиции, а не от евреев. Но искать Коку Кобылянского мы с вами не будем, потому что лично мне жить еще не надоело. Пускай его арестовывает пристав, которому за это царь жалованье платит.
- Этот К-Крендель так опасен?
Он еще спрашивает!
- Или вы не видели, что он сделал с бедным глупым Либером? – поинтересовался я.
- Почему «глупым»?
Я вздохнул.
- Давайте я вам всё расскажу, чтобы вы уже перестали задавать вопросы. История ясная, как божий день. Элементарно, Ватсон. Кока приехал из Одессы дней десять назад и начал форсить по всему городу. Швыряет деньги направо и налево, пускает пыль в глаза, чудит. Например, вылил в фонтан для извозчичьих лошадей несколько ящиков шампанского, и коняки потом носились по улицам с ржанием и храпом, а ездоки с визгом выпрыгивали из колясок. И вот Либер Горалик приходит в синагогу и говорит: «Евреи, этот сукин сын Кобылянский смущает нашу молодежь, которая теперь тоже хочет в Одессу. Он кружит головы нашим женам и дочерям, которые начинают задумываться о глупостях. Давайте дождемся, когда Кока упьется до потери сознания, свяжем его и сдадим в полицию, которая давно его ищет».
- А почему нельзя было просто сообщить в п-полицию, где скрывается Крендель?
- Потому что еврей на еврея в русскую полицию не доносит. Это трефное, - объяснил я приезжему человеку, не знающему наших обычаев.
- Но при этом сдать связанного еврея в полицию не т-трефное?
Пришлось еще объяснить.
- Нет. Еще в древние времена законники постановили: евреи могут осудить еврея, если он очень плохой человек, но наказывают его пускай гои, потому что наказывать - очень грязная работа.
- Как Иисуса Христа отдали на казнь римлянам?
Б-же, как они надоели со своим Иисусом Христом! Почти две тысячи лет прошло, а всё не успокоятся! Если мы начнем перечислять всех евреев, которых христиане замучили-погубили за эти века, они поседеют – столько это займет времени!
Но вслух я сказал лишь:
- По крайней мере  Иисус Христос не лазил в форточки и не поил еврейских лошадей шампанским.
- Почему же евреи не связали Кренделя и не сдали в полицию? – спросил Фандорин.
- Потому что люди стали говорить: начнешь его связывать, а вдруг он проснется? И достанет свой кастет или даже револьвер? Он ведь из Одессы, а там знаете как? В общем евреи пошумели и разошлись. Но кто-то, видно, рассказал Кренделю, какая Либеру пришла в голову фантазия. Это ведь Брест-Литовск. Тут кто-то чихнет на Перевозе, а в Шпановичах - это чтоб вы знали другой конец города – кричат «Доброго здоровьичка!». Крендель, конечно, обиделся на Либера, и вот вам результат.
Мой доктор Ватсон немножко подумал и спрашивает:
- Вы сами были в синагоге, когда там обсуждалось предложение Либера Горалика?
- Г-дь с вами! Это было в синагоге на Белостокской, я туда отродясь не хожу.
- Хорошо бы опросить человека, который там п-присутствовал. Кто это может быть?
- Кто-кто, - отвечаю. - Ханан Стефанович. Он при хозяине, как хвост при собаке. Куда собака, туда и хвост.
- Значит, нам все равно на мужскую половину. Пойдемте к Стефановичу.
Мы поднялись по правой лестнице на второй этаж.
Там всё было синее: обои, шторы,  ковры. Как будто ты нацепил на нос синие очки.
Вот так, прямо по коридору дверь в комнаты хозяина, а налево – конурка Ханана Стефановича. Там шкафы с бухгалтерскими книгами и за ширмочкой кровать, на которой тоскливый Стефанович видел свои тоскливые приказчицкие сны. Но Фандорин повернул голову направо, где находились спальня и мастерская Кальмана. Там в полумраке вдоль стен густо стояли глиняные уроды.
- Господи, что это?!
- А это и есть произведения Кальманчика, которые взорвут бедный Париж, - не то чтоб очень добро улыбнулся я. - В мастерской они уже не помещаются. Набожные евреи в штраймлах и в жизни-то не сказать чтоб были сильно красивые, а в исполнении нашего горе-скульптора они страшнее Голема. Помяните мое слово - дело кончится тем, что всех уродов скупит «Союз русского народа», чтобы пугать жидами православных.
 
Подходим мы к двери Стефановича, вдруг слышим голос Кальмана, легкого на помине:
- Как это пуст? Почему пуст? А где ж они?
Я постучался.
- Мосье Стефанович, это я с моим помощником. У нас до вас дело.
Входим. Стефанович с Кальманом  сидят у стола, над какими-то конторскими книгами.
Эге, думаю, художнику не терпится поскорее получить наследство.
- Боже мой, - застонал молодой Горалик, едва мы вошли. - Сейчас эти люди снова начнут меня мучить!
- Успокойтесь, - говорю, - Кальман, мы не к вам. У нас вопрос до Ханана. Скажите, вы были с хозяином в синагоге, когда он пытался напустить евреев на Коку Кренделя, а евреи решили, что лучше не надо?
- И что? – насторожился Стефанович. - Мне уже нельзя сходить в синагогу? Это доказывает, что я убил Либера Горалика?
- Вы тоже успокойтесь, - говорю я. -  Тут никто никого не убил. То есть убил, но не те, кто тут. Скажу вам по секрету, что мы с господином Фандориным нашли под окном следы. И знаете чьи? Вы не поверите. Коки Кобылянского! Теперь соображаете, что к чему?
- Папочку убил Крендель?! – проблеял бегемот Кальман (не знаю, правда, блеют ли бегемоты). - Ну так я вам вот что скажу! Нанес удар, может, и Крендель, но подговорила его эта гнусная Иезавель, чтоб ее загрызли собаки! Теперь я всё понял! Всё!
- Что вы поняли? – быстро спросил Фандорин.
- Я вам скажу, что я понял. Тут и понимать нечего. Кока был у мачехи неделю назад! Я видел их обоих у окна! Я побежал к папе, я сказал ему: «У твоей так называемой супруги Кока Кобылянский! Они стоят и разговаривают!». Говорю: «Что будем делать, папа?». А папа говорит: «Я знаю, что я буду делать!». И побежал на перекресток, к городовому. Вы знаете нашего городового Пров Потапыча, реб Арон. Государь император ему платит двадцать рублей в месяц, а папа для ровного счета еще четыре раза по стольку, и Пров Потапыч работал на папу в четыре раза больше, чем на государя императора. Но пока папа бегал туда-сюда, Коки след простыл. Так вот зачем приходил Крендель! Мачеха наняла его убить папашу! Ах, гадина!
Стефанович схватился за пейсы.
- Ай! Теперь я понимаю, из-за чего хозяин так взъелся на Кренделя! Мне-то он не сказал, что Кока был у мадам Леи. Но ты, почему ты мне ничего не рассказал, Кальманчик?
- Папа взял с меня слово. Он подумал, что у жены от одесского ферта тоже закружилась голова. Папа и Пров Потапычу дал червонец, чтобы помалкивал. А то, говорит, пойдет молва, и будут все говорить не «Либер Горалик», а «Либер Рогалик». Ах, это я, один я виноват, что папочку убили! – И всхлипнул. - Если бы я не был тряпка, я бы ворвался к мачехе, схватил бы этого недомерка за шиворот и выкинул бы из окна!
Тут он совсем расстроился, заплакал. Художники, они такие.
Ханан стал его утешать.
- Ты весишь, как шесть Кренделей, но кто кого выкинул бы, это даже не вопрос. Он бандит, страшный человек, а ты мальчик из приличной семьи. Перестань плакать, Кальманчик, не разрывай мое бедное сердце.
Но Кальманчик не то чтоб перестать, а разрыдался  пуще прежнего. Повалился на колени, стал стучаться головой об пол, как положено набожному еврею, когда он кается или душевно страдает.
- Господи Боже во Израиле, смилуйся надо мной, ничтожным! Почему Ты сотворил меня такой мокрицей, как Тебе не совестно? Разве ты не мог сделать меня храбрым, как лев? Что Тебе стоило?
Увы. У нас, евреев, всегда во всем Г-дь виноват. Хотя, если вдуматься, разве не Он создал слабого человека слабым, подлого подлым, а глупого глупым?