Следующая станция – Луна (СИ)

— Сергей Васильевич, — парни меня по имени-отчеству так и кличут, — камешек нам не интересен?
Панаев глядит с надеждой, которую я не оправдываю.
— Скорее всего, это габбро, судя по цвету, — что, кстати, не сильно хорошо, эта горная порода твёрже гранита. — Железо там может содержаться, но не более пятнадцати-двадцати процентов. Впрочем, ты ж сам анализ сделаешь.
Валун серого цвета с зеленоватыми и светлыми вкраплениями.
  
Подкапываем до нужной глубины, но валун хоть и уходит косо вниз, нижнее сокровенное место полностью не открывает.
— Большой камешек, — резюмирует Куваев.
Камешек большой, а компрессора с отбойным молотком у нас нет. Пожалуй, первое, что мы не предусмотрели. Уходим на обед.
После обеда разбираемся с валуном. Отбойного молотка нет, а перфоратор есть. Железной строительной арматуры нет, а ломики есть. Есть и наждачный круг. Схема действий несложная. Затачиваем ломик, — кстати, титановый, они легче стальных, — добиваясь формы зубила. Отрезаем, получаем первый клин. Ломик небольшой, хватает только на шесть клиньев. Подбираем свёрла для перфоратора, теперь можно надевать скафандры и выходить на битву с валуном. Мы и выходим. Под напутственные слова Панаева и общее веселье:
— Берём космическую кувалду, космические лопаты и кирки, идём делать космические работы.
Космическая кувалда, применённая после космического перфоратора путём забивания в отверстия космических клиньев, с валуном справляется. Выкатываем его из ямы, предварительно обрубив ещё сбоку. Слава лунной силе тяжести, которая может оказать лишь символическое сопротивление нашим усилиям.
Масса цистерны даже с остатками кислорода вряд ли больше полутоны, так что в лунных условиях мы без особых усилий завели цистерну над впадиной. На швеллерах, которые затем вытащили, перед тем, как опустить ёмкость на капроновых тросах. Подготовленное гнездовище предварительно выстлали теплоизоляционной тканью. Больше для механической защиты от царапин, чем для теплоизоляции. Ставим так же вертикально, ориентации менять нельзя. Высота бака два метра, диаметр примерно такой же.
— Как-то неожиданно рабочий день кончился, — с лёгким разочарованием Панаев скребёт рукавицей шлем сзади. До затылка-то не добраться…
На вечерних посиделках Панаев ознакомил с результатами экспресс-анализа валуна на железо.
— Семнадцать процентов железа, четыре процента титана.
Как говориться, промышленного значения не имеет. Если считать с титаном, то на тонну стали надо выгрести из печи четыре тонны шлака. Умучаешься.
— А в том метеоритном куске сколько? — залезает любопытным носом не в свою область Куваев.
— Если считать вместе железо и никель, то больше семидесяти процентов.
— Вот бы найти такую Золушку, которая бы нам песчинки и камешки с высоким содержанием железа из реголита выколупывала, — мечтает Дима.
Через секунду все взгляды скрещиваются на Анжеле.
— Э, э, э! — в защитном жесте Куваев раскидывает руки, прикрывая свою электромеханическую королеву. Все остальные начинают ржать.
Анжела неожиданно показывает язык, что вызывает новый взрыв веселья.
24 мая, вторник, время мск 08:55.
Луна, координаты: 36о в. д., 78о ю. ш., лунная база «Резидент».
Дробинин.
Сегодня последний день лунной ночи, поэтому отпросился обследовать ближайшие крупные кратеры. Днём не очень-то походишь, солнце будет резать глаза беспощадно, хуже близкой сварки. Знаем это больше теоретически, иллюминаторы «Резидента» из толстого стекла, не пропускающего ультрафиолет. Да и среди экипажа нет дураков, рискующих смотреть на солнце без светофильтров.
Визоры на наших шлемах тоже снабжены светофильтрами, посмотрим, как они себя покажут. Пока что в светлых сумерках, подобных питерским белым ночам, намного комфортнее. Есть ещё одна причина: ночью вероятность попасть под солнечную вспышку намного меньше. Днём на открытое место лучше не высовываться. Только поэтому командир меня отпустил. И не одного. Проигнорировав недовольный вид Куваева, в напарники назначил Анжелу. Одному далеко отходить от базы строго воспрещено.
Едем на просторной тачанке рядышком. Анжела в своём белом комбинезоне выглядит сюрреалистично. Шлем у неё есть, но одежда практически земная, а вид безмятежный.
Транспорт наш тоже абсолютно не похож ни на американский лунный ровер, ни на советский луноход. Ещё будучи на «Оби» перед отлётом обсуждали его, рассматривая схему и картинку. Моментально обозвали сороконожкой, хотя ножек всего восемь, как у паука. Но динамика движений именно как у многоножки.
Собственными глазами вижу эффективность такого способа передвижения и как инженер понимаю все преимущества. Гусеничный транспорт невозможен в подобных условиях, песок обладает ярко выраженными абразивными свойствами, поэтому гусеницы быстро выйдут из строя. Колёса работают на трении скольжения, а оно на Луне крайне низкое. Из-за той же малой силы тяжести сцепление даже с каменистым грунтом слабое. Езда по Луне на колёсах это постоянный дрифт на мокром льду.
В СССР, конечно, делали луноход на колёсах с сетчато-ребристыми колёсами. Но его максимальная скорость — два километра в час. Мы движемся со скоростью энергичного пешехода — пять-шесть километров за тот же час. Уже плюс.
Поворачиваю, огибая очередную яму, мелкие, до полуметра, мы проскакиваем напрямую. Сороконожка на них только чуть покачивается. Плавность поворота регулируется, при этом на стороне, в которую поворачиваемся, шаг ножек уменьшается. Всё у природы подсмотрено.
Вот и первый кратер. Высаживаемся, осматриваемся. В поперечнике километр-полтора, глубиной до ста метров. Поглядим, что здесь есть.
— Стой здесь, — нахожу наблюдательный пост для Анжелы, плоский невысокий валун.
Помогаю ей взобраться. Ей лучше стоять, чем сидеть. Чем меньше контакт с поверхностью, тем меньше утечка тепла. Анжела не так чувствительна к холоду, но насколько знаю из летучих лекций Куваева, температура конечностей не должна падать ниже минус двадцати градусов по Цельсию. Три точки опоры намного лучше, поэтому Анжела с тросточкой.
Переключаюсь на дальнюю связь.
— База, я — Дробинин, приём.
— Дробинин, я — база, слушаю вас, — Куваев серьёзен, что бывает не всегда. Он сегодня дежурный.
— База, я на краю первого кратера, в километре на юго-запад. Собираюсь приступать к исследованию. Приём.
— Дробинин, вас понял, приём.
— База, доклад окончен. Отбой.
— Пока, Дробинин.
Спускаюсь, стараясь не лихачить, к чему тянет постоянно. Знаем ведь, что вполне можем безболезненно спрыгнуть с высоты метров десять без последствий. И ударное воздействие, как при прыжке с полутора метра, и немножко больше времени на амортизацию мышцами.
Однако, спускаюсь осторожно. К грунту присматриваюсь где-то с глубины метра два. Ничего особенного. Первую пробу беру метров за двенадцать от края. Что-то рыжеватое или красноватое. В свете фонаря не определишь, это и бурый железняк может быть и халькопирит.
Поднимаю руку.
— Анжела, ты меня слышишь?
— Да, Сергей Васильевич.
— Фиксируй. Проба номер один.
— Фиксирую пробу номер один, — дисциплинированно повторяет Анжела.
Выбитые киркой камни засовываю в мешочек с цифрой «один». Иду дальше.
Через час.
Это то, что я думаю? Замираю. Как мальчишку на первом свидании переполняет куча эмоций. Восторг, страх перед возможным разочарованием, предвкушение чуда…
Сам не понимаю, что меня заставило копаться в этом месте. Странные каверны целой группой, наверное.
  
Оглядываюсь. Вижу далёкую фигурку Анжелы, я у северного склона, что как бы намекает.
— Анжела!
— Слушаю вас, Сергей Васильевич.
— Проба номер восемь! — поднимаю руку с фонариком, тут темно.
— Проба номер восемь. Зафиксировано.
Осторожно, даже не с ударом, а нажимом, вгрызаюсь в серую ноздреватую массу, перемешанную с камнями. Похоже на лёд. Не позволяю себе думать, что открыл на Луне первое месторождение. Самое важное. Если не будет воды, не будет ничего. Метан или аммиак тоже подойдут.