Властитель свободы (ЛП)

Он провел ладонью по ее животу. Вниз по ноге. Он все время держал ее за руку, как бы уверяя ее, что даже когда ей не видно, он рядом.
Между ее раздвинутыми ногами что-то появилось — щетка с жестким ворсом. Он ухватил ее за бедра, заставив подпрыгнуть от неожиданно жесткой хватки.
Она смотрела в темное ночное небо, на котором убывающая луна всходила над деревьями. От каменного кострища доносился звук потрескивающего огня. Мерцающий желтый свет танцевал над черными стволами деревьев.
Она качалась, подвешенная, массивная ветка над ее головой скрипела. Мягкое покачивание завораживало, уютная сеть из веревок на теле успокаивала, и отчасти… отчасти потерялось чувство реальности. Мысли уплывали, как воздушный шар, взлетающий к верхушкам деревьев.
Послышался звук расстегиваемой молнии, и она почувствовала, как Аттикус ткнулся стоящим членом в ее влажную плоть. Пальцами он рисовал круги вокруг клитора, и словно крысы за Гамельнским крысоловом, вся кровь устремлялась к его руке на ее киске.
— Пожалуйста, Сэр, — ее мольба прозвучала как стон. — Я хочу вас внутри. Пожалуйста.
Ветка заскрипела, когда он склонился над Джин, опершись рукой на веревки.
Он потерся грудью о ее чувствительные соски, и она резко вдохнула.
— Пожалуйста.
Он смотрел на нее властным темным взглядом, лицо было решительным:
— Когда я решу, милая.
Пальцем свободной руки он провел по ее щеке.
— Ты такая красивая.
Он смотрел на нее таким взглядом… как раньше. Взглядом, выражение которого она боялась признать.
Сегодня, от осознания того, что он ее любит, её сердце разрывалось от счастья.
Подавшись вниз, Аттикус осваивался. Его член разделил ее складочки, вошел в нее, твердый, толстый и неспешный, словно радовался каждому миллиметру, тому, как она растягивалась и как внутри нее все просыпалось.
Куда более интимным было то, что он не отводил глаз от ее освещенного луной лица, входя все глубже.
Изысканная пытка. Она попыталась пошевелиться… не смогла. Он скользнул еще на дюйм дальше, и она закрыла глаза. Оооох.
— Смотри на меня, детка, — сказал он нежно. Твердо.
Она с трудом подняла тяжелые веки и вздрогнула от его пристального взгляда. Он улыбнулся.
— Аттикус, — прошептала она, желая лишь сказать вслух его имя.
— Шшшшшшш.
Он продвигался с мучительной медлительностью. Она тяжело дышала. Внутри все пульсировало вокруг его толстого члена.
И вот он вошел полностью. Его жесткие лобковые волосы касались её киски, яйца легко качались рядом с её ягодицами. Он крепко ухватил сабу за подбородок — еще один способ ее обездвижить, еще один символ ее капитуляции.
— Ты моя, Вирджиния, — сказал он низким голосом. Хриплым голосом, — по собственному желанию. Я разрешал тебе избегать признания. Но это время прошло, — он прикоснулся губами к ее губам, глядя ей прямо в глаза. — Я люблю тебя, Джин.
Он подождал пару секунд, она сглотнула, попытавшись выдавить ответ.
— Скажи мне, — как такой тихий голос может быть твердым как сталь? — Скажи это.
Он вышел из нее, и она отвлеклась, снова вошел. Сделал круг и скользнул глубже.
Его. Она его. Крепко связанная. Удерживаемая веревками, его руками и его волей. Еще одна защитная стена рухнула, и обломки, как облачка, улетели в небо.
Безжалостно его член наполнял ее, выходил из нее и снова наполнял. Ее опухшие груди прижимались к его груди. Руки связаны и неподвижны. Он не отводил взгляд от ее лица, не упуская ни одной эмоции.
— Я…
— Произнеси эти слова, Вирджиния, — на этот раз он поцеловал ее глубже, захватывая ее рот так, как он захватил ее тело.
Когда он поднял голову, слова прозвучали просто и легко:
— Я люблю тебя.
На его щеке появилась ямочка. Исчезла. Он вышел из Джин, вонзился глубже, пробуждая невероятное желание. Она задрожала.
— Еще раз. Скажи это еще раз, — прошептал он. Он удерживал рукой ее лицо. Удерживал веревками ее тело. Удерживал взглядом ее разум. Движение горячего скользкого члена, входящего и выходящего, было самой интимной из ласк.
— Я люблю тебя, Аттикус, — плотина прорвалась, эмоции хлынули на свободу, заполнив иссушенные уголки души. — Я так сильно тебя люблю.
  
— А теперь трахаемся, — шепнул он и удивился, когда она захихикала.
Он широко улыбнулся. Аттикус отпустил ее лицо, выпрямился и схватил ее за бедра.
— Я возьму тебя, детка, — он наклонился над ней ровно настолько, чтобы она могла видеть его лицо. В уголках его глаз появились морщинки, — я бы сказал, держись, но… какая жалость, ты не можешь шевельнуть руками.
Он констатировал то, что она остро чувствовала — что она полностью обездвижена и он ее контролирует — и она задрожала всем телом.
Он замер, откровенно наслаждаясь ее реакцией. А потом взял ее, жестко входя, используя раскачивающийся подвес, чтобы прижимать ее к себе.
Ее мышцы сокращались вокруг ее члена. Море чувств пробуждалось в ней от веревок, стягивающих ее груди, тепла его рук на бедрах, шлепков плоти и, помимо всего этого, стальной синевы его непреклонного взгляда.
Подобно горной лавине, приближался оргазм… и его было не остановить. Ее мышцы напряглись, ноги дрожали. Она вошла в ритм, он ускорился, пропустил бит, еще один.
Он вышел медленнее, нырнул внутрь, вышел наружу, подводя ее к вершине…вот…вот уже.
А затем в глубине запульсировали волны изысканного удовольствия, поднимаясь в реках ее тела. Беспомощная, связанная, она тряслась и дрожала, не в силах это остановить, не в силах сделать что-либо, кроме как утонуть в этом удовольствии.
— Умница, Джин, — мягко сказал он. И глубоко вошел в нее. Пальцы больно ухватили ее за пояс, его глаза затуманились, и он достиг кульминации.
Его стон удовольствия — самый лучший в мире звук.
Он наклонился и прижался лбом к ее лбу.
— Я люблю тебя, магнолия. И знай, я развяжу тебя, но я никогда не отпущу тебя.
Она прижалась поцелуем к его рту и прошептала:
— Хорошо, — потому что чувствовала всей душой, что даже самые тесные путы не могут помешать ее сердцу разорваться от счастья.
Конец