Беглянка. Найти (и наказать) и полюбить (СИ)

— Ваша мать так и не полюбила вас, — говорил он едва слышным умирающим голосом, — но я-то люблю вас за всех…
Это была правда, и каждый из них знал это.
— …Я очень надеюсь, что когда-нибудь вы оживете. Я верю, что вы восстановите нашу династию. Верю, что наш род не пропадет. Но я вас прошу. Я вас заклинаю. Если только вы меня слышите, не судите свою мать. Она в том не виновата. Простите ее.
Не зная, что его дети все еще слышат, чувствуют и видят его, он обнял каждого, прижался к каждому своей слабеющей с каждым мгновением грудью.
— Я не хочу, чтобы вы спали в каменном мешке. Я хочу, чтобы вы могли видеть звезды, а они могли смотреть на вас.
Из последних сил погибающий дракон летит вверх. Отдавая последние силы, он пробивает своей грудью скалу, сносит своим телом камень, который до него не смог разрушить никто.
Лунный свет ворвался в огромную пещеру через образовавшуюся дыру. Сев у той дыры, глядя на своих замерших далеко внизу сыновей, дракон испустил дух. Его тело не сгнило, не рассеялось на ветру, а тоже превратилось в камень.
Много тысячелетий старый окаменевший дракон охранял сон своих спавших, как думали все, сыновей.
И Хоор, и Басс видели, как возвращались к жизни на короткий срок их старшие братья. Первый, самый старший брат ожил всего спустя несколько сотен лет. Как дикий, бешенный зверь, он пытался вырваться из огромной скалы. Ее стены сотрясались от ударов могучего дракона, в разы превосходившего и размерами, и мощью современных драконов. Все двенадцать дней он метался и звал свою истинную пару. В ужасе жители древнего мира наблюдали за сотрясавшейся скалой. И лишь на двенадцатый день у зиявшего чернотой входа в пещеру приземлилась драконица. Она дрожала от страха, но не в силах была устоять перед зовом своего истинного. Она вошла в пещеру.
Только одиннадцать каменных братьев, замерших в одной и той же каменной позе на многие тысячелетия, видели, как неистово набросился на испуганную девушку дракон. Как он бросал ее на священный алтарь, как, обращаясь человеком, набрасывался на нее. Грубо, жестоко, торопливо. Первый дракон призвал свою истинную. Овладел ею. Но на исходе двенадцатого дня рассыпался в каменный прах. Истерзанную и еле живую, так и не зачавшую дитя, девушку вернули родным.
Никто не знал, откуда взялись разукрашенные жрецы, появившиеся после того пробуждения возле несчастной невесты. Они преподнесли ей сундуки, полные несметных богатств. История умалчивает, что стало с той девушкой. Но ходят по миру байки, что именно та, первая невеста родила первого каменного дракона. Правда, не от проклятого рассыпавшегося в прах дракона, а совершенно от другого отца.
Именно после гибели первого брата в пещере вдруг появилась женщина. Одетая в черные одежды, она долго стояла над прахом дракона. Затем вдруг подняла к звездам лицо и глядя на окаменевшую статую мертвого отца-дракона сказала:
— Как жаль, что твой сын пошел по твоим стопам.
Женщина по очереди подходила к окаменевшим драконам. Темная накидка надежно скрывала ее фигуру, ее лицо.
Когда же очередь дошла до Хоора и Басса, спавших рядом, прижавшись друг к другу каменными боками, женщина неожиданно протянула к их мордам руки.
— Ведь вы и мои чада тоже. Неужели и вы будете столь же жестоки, как ваш отец?
Впервые в глазах женщины, в которой драконы узнали свою мать, они увидели боль и переживания. Не за ее горькую судьбу. А за них.
Все те тысячелетия, что Хоор и Басс ждали своего часа, они вспоминали слова своей матери:
— Жестокость никогда не позволит прорасти семени.
Много лет Хоор и Басс наблюдали, как пробуждались и рассыпались в прах их братья. Кто-то попросту не дождался своей истинной. Кто-то так и не решился, дождавшись ее, дотронуться до невесты. Кто-то просто не смог остановить на ком-то свой выбор. Кто-то и вовсе насиловал всех девушек подряд…
С каждым разом появлялось все больше и больше девушек, мечтавших стать истинной для древнейших драконов. С каждым годом древняя легенда обрастала выдумками и небылицами. Их седьмому брату пришлось вылавливать из пещер их тюрьмы сорок две девушки! Кое-кто из них, услышав песнь дракона, решили, что это именно их зовут. Некоторых девушек и вовсе родственники насильно приволокли в пещеры, надеясь, что именно там их драконы запоют песнь истинной.
 
Но ни одному из их старших братьев так и не удалось зачать наследника. После гибели каждого брата перед ними появлялась мама. Все такая же прекрасная. Все такая же несчастная.
К тому времени, когда пришла очередь Хоора оживать, он уже в конец отчаялся и разочаровался. Наверное, отец не правильно понял смысл проклятия. Наверное, в том проклятие и заключалось, что чтобы они не делали, сколько девушек они не покрыли бы своим семенем или, наоборот, сколько бы их вовсе не отпустили, исход — один. Смерть.
И вот однажды одним ясным днем, когда стены их темницы были расцвечены солнечными зайчиками, Хоор почувствовал что-то странное. Это было такое странное и давно забытое ощущение, что ему на короткий миг даже подумалось, что это всего лишь разыгравшаяся фантазия. Его сердце забилось чаще, затрепетало, словно пойманная в силки птица. Он мысленно встрепенулся. Не раз за последние тысячи лет ему казалось, что он сходит с ума.
Его спасали лишь воображаемые разговоры с его последним живым братом. Задавая ему вопросы, Хоор представлял себе, что тот ему отвечает. Он делился с братом своими мечтами о том времени, когда они оживут и заживут нормальной жизнью. Думать о том, что после пережитого за тысячелетия о нормальной жизни не может быть и речи, он не хотел.
В сверкавшее в высоте отверстие в скале то и дело вниз падали драгоценные дары и подношения. Мимо иногда мелькали тени особо смелых драконов, пролетавших в опасной близости над той дырой. Драконий мир все еще существует, с облегчением и радостью думал Хоор.
О них еще не забыли, не смотря на то, что очередной дракон так давно не оживал.
Пытаясь привести странно ведущее себя сознание к обычному состоянию, он стал мысленно повторять имена давно умерших братьев. Это не особо помогало. Там, где будь он жив, у него были бы ребра, заныло и запекло. В ушах постепенно нарастал гул. Да что же это такое происходит? По стопе, поднимаясь все выше и выше, закололи тысячи острых иголочек.
И только когда его скучный мирок вдруг качнулся перед его глазами, он понял — он оживает. Оживает?!
Он был готов рычать от радости. Но из все еще онемевшей глотки вырвался лишь глухой стон. Более того, ему показалось, что рядом простонал кто-то еще. Прошло совсем немного времени, и мир перед его глазами вновь качнулся. Он попытался поднять ногу — и у него получилось! Затерпшее за тысячелетия тело постепенно оживало. Кровь все быстрее и быстрее бежала по венам, обжигая и возвращая к жизни каждую клеточку.
Он вдруг стал улавливать запахи. Сквозь запах вековой сырости и пыли ворвался будоражащий, повергающий в экстаз запах океана и цветов. Хоор вытянул нос к отверстию вверху и, что есть сил, вздохнул. Грудная клетка, наливаясь силой и мощью, раздувалась, как кузнечные меха. Впервые за тысячелетия ощутив себя сильным, как и прежде, он поднялся на задние лапы и заревел. Этот рев заставил задрожать скалы и поднял высокие волны. Он испугал круживших вокруг остроконечной голой скалы птиц. Своим ревом он оповестил мир о том, что предпоследний древний дракон проснулся.
Еще не успев до конца осознать того, что ему, пусть и временно, снова дана жизнь, Хоор услышал позади себя не менее грозный рев.
 
Поспешно повернувшись и сметая нервно бьющим хвостом лежавшие на земле толстым слоем сокровища, он онемел от радости. Одновременно с ним возвращался к жизни и его брат.
Братья бросились друг к другу, обнялись когтистыми лапами, радостно хлестали друг друга хвостами и крыльями. Хоор был благодарен судьбе за то, что вскоре его мучения должны закончиться. И пусть он так же, как и его старшие братья, вскоре превратится в прах, но все же перед смертью он сможет поговорить с родным ему и близким существом.