Пошел купаться Уверлей

— Скажешь тоже! Я простой советский человек. Мне любые чувства знакомы.
Улетов засмеялся.
— Чего смешного? Вот он я, как на ладони. Простой советский человек.
— Не обращай внимания, простой советский человек. Это я так, смешинка в рот попала.
Сердитый Филин шел к своей машине и думал: ну вот, ему опять достались архивы. Он что? Специалист по архивам? А капитана Диму небось опять отправят в такое место, где поят коньяком.
Евгений не претендовал на «Багратион». Пускай это будет обыкновенный трехзвездочный, но архив?
Он посмотрел карту. Архив Трамвайно-троллейбусного управления был самым близким.
«Не факт, что там мне повезет, — подумал старший лейтенант. — Не ищи легких путей, сказано в какой-то Священной книге. Уж там не наврут», но «трамваи и троллейбусы» были рядом. Филин пошел бы туда пешком, если бы не был уверен, что после этого архива ему придется ехать в следующий. Дальний.
Но Священная книга ошиблась. «Замороженная» тетенька, начальница над личными делами, помогла ему найти нужную папку. В этой папке, во-первых, имелась фотография молоденького мужчины, очень похожего на умершего Бубнова, начальника Третьего участка пути («Он что, и родился начальником?» — подумал повеселевший Филин). А, во-вторых, был подшит к остальным документам пожелтевший от времени листок, называвшийся «Автобиография». И такой же дряхлый листок — «Характеристика».
— Я возьму? — посмотрел на женщину Евгений.
— Пишите расписку, — сказала начальница, которую звали Елена Николаевна.
— Он же помер.
— Расписку! — Елена Николаевна была непреклонна.
Филин и не сопротивлялся. Пока он писал расписку, выяснил, что Бубнов звонил недели две назад. Собирался заехать. Взять справку для стажа.
Возбужденный Филин просто ворвался в комнату. Посмотрев на немногочисленное воинство сыщиков, он сказал, едва сдерживая эмоции:
— Вот! Тут вся разгадка! — и потряс старенькой папкой.
— Тебя гаишники не задерживали? — поинтересовался полковник.
— Нет! Не задерживали, — не очень уверенно ответил Евгений. И подозрительно посмотрел на Ушана. — А почему вы спрашиваете?
— Потому!
— Вы не понимаете! Здесь ответы на все вопросы! И старая фотка того мужика! — Он опять потряс папку.
— Какого мужика? — спросил Ушан.
— Того! Где нашли «жмурика». Бубнова.
— Во-первых, не «жмурика», а мертвеца.
— Я дал расписку, что верну папку сегодня!
— А я не писал никакой расписки, — усмехнулся полковник. — Давай сюда! — Он почти вырвал из рук старлея документы. — Теперь это вещественное доказательство.
Розов краем глаза заметил, что Филин все еще стоит, и нетерпеливо показал на стул. Пролистал папку раз, потом другой.
— Ну, с Бубновым-то все ясно. — Полковник внимательно пригляделся к старенькой фотографии. — Надутый какой! И что будем делать?
Он опять стал листать старенькие бумажки в папке. А потом постучал длинным указательным пальцем по листику с характеристикой:
— Не поинтересовался, кто подписал?
— Поинтересовался. Мадам не знает. Какой-то Шубников.
— А как зовут? Тут написана одна буква: Д.
Якушевский насторожился и смотрел на Филина с явным интересом.
— Так это все разъясняет! — по инерции продолжал гнуть свое Филин. Но уже прежнего задора в нем не было — Пришел в гости к Бубнову, он его и… — Евгений сделал красноречивый жест. — А избавиться не успел. Умер.
— Кто пришел? — спросил полковник.
— Кто, кто… Этот самый и пришел, Шубников.
— Так с того времени, как этот Шубников подписывал характеристику, прошло лет тридцать! Ему что, некуда пойти было? И не факт, что они дружили.
— А что, не бывает? Люди иногда всю жизнь дружат! — огрызнулся Евгений.
— А почему убил? Об этом в твоей папке сказано?
— Нет, конечно. Но это многое проясняет. Детали…
— Детали. Это понятно. Это всегда важно. А главную деталь — почему убил? Ты можешь прояснить?
— Ну… Ну… — Евгений вскочил со стула и попытался забрать у полковника папку. Как будто в ней были ответы на все вопросы. Но тот прихлопнул папку ладонью. Он и не собирался отдавать ее Филину.
 
— Сейчас во всем разберемся, — успокоил старшего лейтенанта Ушан. — Мы тут с Димитрием Антоновичем еще не решили, что делать. А теперь и ты важную информацию принес. Правильно, капитан?
Якушевский пожал плечами. Он внимательно вслушивался в перепалку возмущенного товарища с полковником. «Не сорвался бы с цепи Женюра», — подумал он.
— Ну, так что, Димитрий, как поступим дальше?
— Когда я пришел в Институт, попугай сказал: «Пришлепал, Димон». Откуда он узнал, что я — Димон? У него ведь не спросишь? А у Шубникова подпись под характеристикой: Д. Шубников. Д. Отсюда и танцевать надо. Женя выяснил, Женя и продолжит.
— Ну-ну! — как-то загадочно пообещал Ушан…
В Институте в этот рабочий, а не «банный» день было так же уныло и пустынно. В знакомой комнате только попугай не очень внятно пробормотал, увидев Якушевского:
— Пришлепал, алкоголик.
В прошлый раз он не заметил множества небольших бумажек, накленных на канцелярский шкаф. Правда, тогда на нем сидел попугай и вещал всякую чушь. Такие бумажки с разными изречениями жена Глафира наклеивала на холодильник. Правда, были среди них и дельные. Например, «Не суй в огонь руку, обожжешься»! Здесь на бумажках красовались различные цитаты. Дмитрия особенно заинтересовала одна из них:
«Трынды, трынды, балалайка, трынды, трыкалка моя…»
Рядом стоял большой вопросительный знак. Около слов «семантика», «изобразительные средства» и «заговор» ютились маленькие вопросики. И совсем уж непонятное Якушевскому слово «диподия». Судя по тому, что попугай их ни разу не упомянул, они были ему неведомы.
Димон вздохнул. А потом вдруг сказал вслух:
— Зато я знаю латынь! Homo homini lupus est!
— Дурак! — сказал попугай и опять затих.
«Слово “дурак” — главное в его лексиконе», — усмехнулся капитан.
Он уже хотел пойти искать «профорга» Мамыкина, как тот появился в комнате и небрежно кивнув Дмитрию, достал из стола фотографию. Это была Лида.
«Вот это да! Как близко она от меня была! Руку протянуть… И… Но тогда бы это стало служебным проступком».
Посмотрев на фото, потом на Якушевского, Мамыкин никак не мог решить: отдать карточку или не отдавать. Лицо у него выглядело так, словно он проглотил что-то очень горькое. Даже попугай, чуть склонив хохлатую голову набок, смотрел на него с сочувствием. Дмитрий протянул руку:
— Давайте!
Мамыкин пожал плечами, словно хотел сказать: а что делать? И отдал фото.
На обратной стороне красовалась надпись: «Милому Котику от Кошечки».
— Я вам верну, только пересниму, — сказал капитан и, сам не зная почему, покраснел.
Мамыкин несколько секунд подумал, потом махнул рукой:
— Можете просто выбросить. — И не прощаясь, вышел из комнаты.
— Анна! Анна! — заорал попугай и опять забрался в клетку.
— Я думаю, надо распечатать и разослать по всем отделам полиции, — сказал капитан, положив фото Лидии Павловны на стол перед Ушаном. Тот внимательно рассмотрел ее, потом перевернул.
— Вот так, значит? Котику от кошечки? — потом еще раз прочитал посвящение. — Красивая, стерва, — сказал задумчиво.
— Ну, зачем вы так, Михаил Андреевич? — обиделся капитан. А почему обиделся, и сам понять не мог. И потому слегка порозовел. Ушан нахмурился.
— Ну-ну! Может, я и погорячился. Другое слово мне на ум не пришло. Ты, Димитрий, сам посуди: если бы не эта… девушка, где бы мы сейчас были? Рядом с квартирой преступника. Рядом. И никак не дальше.
Якушевский хотел возразить, но полковник остановил его, подняв ладонь:
— Представь себе на минутку: вышла эта девушка… Как ее? Девушка Лида. Вышла из квартиры и столкнулась нос к носу с молодым человеком. С лысым молодым человеком. И он ей сильно не понравился. Да еще стал клеиться. Так это у вас называется? Шуточки шутить стал всякие. И авто ей сильно не понравилось, этот его спортивный кар. А тут и ты подваливаешь. «Не видали вы здесь кого-то постороннего?» Судя по всему, эта сте… Эта девушка Лида умненькая, сообразительная.