Чернильные стрелы (СИ)

Говоря умными словами, перспектив в службе у вастера Тойло не видел. Поэтому когда однажды в ресторане господина Коваршо ему пришлось разнимать дерущихся гуртовщиков и витаньери, молодой гвардеец, орудуя кулаками и половиной табурета, гуртовщиокв, которых было в два раза больше, бил от души, своротив одному из них нос практически на щеку, а вот последователей Святого Вито старался успокаивать умоляющим взглядом. И именно Тойло нашептал десятнику, что витаньери тащить в каталажку не стоит: выгоды с того никакой, а вот проблем при сопровождении семерых наемников из харчевни к замковой тюрьме… Десятник спорить не стал, сам понимая, что выпившие, разгоряченные дракой наемники добровольно под замок не пойдут, а тащить их волоком – себе дороже.
Утром Тойло улизнул из казармы, от часовых отбрехавшись разрешением десятника, а от дворовых шавок он просто проигнорировал: те и сами брехали за пятерых. В заведение Коваршо гвардеец заходил с опаской. Во-первых, могли и побить, а во-вторых, если ничего не получится, десятник в полдень сдерет с него шкуру. Ну, не шкуру, конечно, но фингал поставит точно, да и на чистку сортиров отправит к закупам и пьянчугам-штрафникам, коим не повезло быть пойманными при дебошах – это и монетку кидать не надо. Учитывая, что штрафниками сегодня будут гуртовщики, которых Тойло потчевал кулаками и табуреткой с особым рвением…
Но голова витаньери принял солдата хотя и мрачно, но выслушал.
– Потому и не бил нас вчера?
– Ну да, – опустил глаза Тойло.
Наемник почесал подбородок и оценивающе посмотрел на молодого гвардейца.
– Умеешь-то что?
Умел Тойло немногое, в чем честно и признался. Но такой ответ витаньери понравился, и гвардеец Шаэлью тем утром превратился в дезертира. По законам славного королевства Септрери за это ему грозила каторга двойным сроком от оставшегося по службе, то есть почти шестьдесят лет. И это сейчас еще время мирное, иначе четвертование без лишних разговоров. Конечно, легче было в том, что дезертировал Тойло из гвардии скромного пуаньи, потому, вздумай вастер Нарвано его ловить, отбывать наказание пришлось бы у него. Хотя шестьдесят лет закупом – такого никому не пожелаешь. А вот вздумай кто сбежать из войска короны, тут ждет полноценная каторга. Рудники, строительство дорог, волоки между реками – много где во славу короля можно зачахнуть за пять лет.
Как бы то ни было, но отряд витаньери, выходя из Нарви, увеличился на одного человека. Но кто будет пересчитывать каких-то наемников, а тем более сверять бумаги, сколько их там вчера в другие ворота заходило. И рожи-то: у всех синяки, губы разбиты, парочка так вообще тряпками замотана – хорошо, говорят, вчера у толстого Коваршо погуляли.
С тех пор, Тойло вздохнул, прошло уже больше двадцати лет. И все это время пришлось на служение Святому Вито. Как гордо звучит – служение! Святому!
На деле святости витаньери Шаэлью не видел и рядом.
Суровое обучение в отряде Гормо Тардева окупилось хотя бы тем, что в битве на реке Гвиссельи Тойло умудрился выжить, хотя войска кластаро Кресото были рассечены двумя ударами тяжелой кавалерии на три неравные части и прижаты к крутому берегу. Обидно было то, что первое же сражение для зеленого витаньери превратилось в избиение, и надо же такому случиться, что он оказался именно на той стороне, которую безжалостно вырезали. И уж тем более никто не жалел наемников. Гормо говорил, что на поле брани лучший враг для воюющего за деньги – его же собрат. Витаньери как раз с удовольствием принимали капитуляцию своих коллег. Тут и выкуп, да и в принципе: сегодня ты его, завтра он тебя, а послезавтра вы в одном строю. Нет, разное бывало под этим небом, например, Кларст Сухой однажды не принял капитуляцию отряда Голого Гасперри. Просто потому, что тот был его основным конкурентом в самых жирных заказах. Дело это было давнее, но витаньери и по сей день считали, что Сухой был в своем праве, хотя носить голову Гасперри на пике со знаменем – это уже лишнее.
А вот те, кто воюет под знаменем своего господина – будь тот простым вастером или самим королем – витаньери и за людей не считают. Наемник, бросивший свое оружие в расчете на милость солдат, лишь усугубляет свою участь. В бою он мог бы получить удар копьем в печень, и все, может быть, даже закопают вместе со всеми. А живой витаньери станет недолгим развлечением для оглушенных кровью победителей. Тут и кишки могут выкручивать из живота потихонечку, и раскаленным ножом на коже печати ставить, пока живого места не останется.
 
Обо всем этом Тойло вспомнил, когда Третий пехотный полк Его Величества Геверро Третьего прорвал переднюю линию сводного отряда, который пуаньи Кресото собрал из витаньери и каких-то непонятных вояк, большинство из которых и по-септрерски не говорили. Это было похоже на то, как вода, найдя маленькую дырочку, вдруг вмиг сокрушает плотину. Хотя положение отряда к тому времени уже можно было описать одним словом – задница. Но со спины еще никто не атаковал,  фланги пусть и были отрезаны от своих войск, но враг пока занимался кем-то другим. А тут линии, еще минуту назад державшие строй, смялись и раздались в стороны. Люди разделились на тех, кто стремился убежать, и тех, кто начал убивать. Задние ряды еще не поняли, на них напирали солдаты, в панике бросавшие мечи и щиты, все смешалось, и яростные крики победителей – в этом не было уже никаких сомнений! – заглушали истеричное «бежим!».
– Надо же как вляпались! – прокричал Гормо Тардев, и на голос к нему протиснулись оставшиеся в живых его четыре витаньери.
– Не дрейфь, малой, сейчас будет потеха! – Рыжий Бруго ударил Тойло по плечу кожаной, с железными нашивками перчаткой. Попал как раз туда, где под кольчужным рукавом уже расплылся, наверное, огромный синяк: час назад молодой наемник не успел поймать на щит булаву, когда отряд Тардева бился в свою очередь в первой линии. Хорошо вскользь прошло.
Тогда было страшно. Сейчас же витаньери Шаэлью был в ужасе.
Вокруг кричали и толкались, лица, искаженные паникой, на мгновение обретали в своих чертах следы разума, и медленно, по шажочку, бегущий поток огибал пятерых людей, ощетинившихся зазубренными, с ржавыми потеками мечами.
Тойло сегодня впервые убил человека. Потом еще одного, потом еще. Трое.
– Хрен нам нужна эта потеха! – прорычал Гормо. – Уходить надо, тут ловить нечего!
– За всеми что ли? – Бруго показал клинком вокруг, и от его движения толпа шарахнулась.
– С хренеми! Куда за ними, там река! Они ж там сейчас у воды толкаются, подавят друг друга больше, чем эти хрены их порежут. Бежать там некуда.
– Гормо, они близко! Пятьдесят шагов!
Вальда Ложка был на голову выше любого из виденного Тойло когда-либо.
– Еще немного времени есть. Им резать много еще.
Третий пехотный наконец-то встретил сопротивление. То ли солдаты сводного отряда, понявшие, что их прижали к стремнине, осознали, что обречены, и решили завершить жизненный путь хоть с каким-то весельем, то ли опомнились фланги, и теперь стремились закрыть прорыв. Но даже Тойло, впервые увидевший битву своими глазами, понимал, что это агония.
– Вправо протискиваемся! – Гормо показал рукой направление и уточнил: – Режем любого, кто мешает. Своих тут нет.
И они пошли. Уже через три минуты Тойло Шаэлью убил своего четвертого человека – одного из непонятных чужаков. Непонятно, зачем они пытались остановить витаньери, уже потом юноша предположил, что плохо вооруженным и одетым дикарям понравились их мечи и брони.
Они почти вырвались, когда правый фланг окончательно рухнул. Тойло только моргнул, и вдруг отряд Тардева уже в самом пекле.
– Вместе! – крикнул голова, и витаньери сжались в плотный кулак. Мимо Шаэлью пронесся воин в серой стеганке, но жало копья вошло ему по лопатку. Глаза еще не успели округлиться от неожиданного ужаса, а правая рука сама по себе вскинула меч, и клинок обрушился на древко. Не перерубил, но королевский солдат чуть ослабил хватку и не успел даже отшатнуться от удара в лицо – обратным махом, наотмашь, как учили.