Крепостная (СИ)

Уважаемые читатели. Благодарю, что тепло встретили новую героиню. Интересны ваши реакции на героев! 
  
Глава 10
 
Пока я бежала, влекомая Глашей в какую-то боковую улочку от людских глаз, пока сердце заходилось боем, вдруг отчетливо почувствовала себя счастливой. Молодость, веселье, ноги, несущие туда, куда хочется, и так быстро, как хочется.
  
— Хватит! - выпалила я, притормаживая Глашу своей остановкой, - Хватит. Никто за нами не гонится.
— Ой, и попадет нам с тобой от барыни, как расскажут ей про нашу прогулку… - Глаша, тяжело дыша, смотрела назад, туда, где после поворота улочки площадь была уже и не видна. Она словно ожидала погони.
— Где там эта лавка с шерстью? – все еще прислушиваясь к себе, спросила я Глашу.
— Айда, тут маленько еще, - Глашка махнула вперед и, все еще сопя, двинулась дальше.
Улица из полутораэтажных домов явно населена была купцами. Невысокий первый этаж, выложенный из камня, служил лавкой, куда, нагибаясь, входили редкие прохожие. А дальше им приходилось спускаться по лестнице на пару шагов вниз.
Я смотрела по сторонам, словно турист, впервые попавший в незнакомую страну, населенную туземцами, живущими в невиданных жилищах. Глаша не торопила меня, пользуясь во всю прогулкой: грудь у нее снова округлилась, растрепанные на висках космы она подобрала и пригладила руками от мокрого лица к началу тугой косы.
— Веселая ты больно стала, Надьк. Как не ты, - в который раз повторила эту фразу Глаша.
— Так тебя и не понять, какая я тебе больше нравлюсь: невеселая не нравилась, сейчас ты тоже недовольная, - поняв, что запнулась, сделала несколько быстрых шагов вперед и уткнулась в грудь подруги.
— Башкой-то не вертай, под ноги гляди. Чего ты там не видела?
— Ничего не видела. Не помню ничего, Глаша, - тоже в который раз соврала я.
Лавка купца Дерюгина выглядела несколько иначе, чем я себе могла представить: за хорошим дощатым забором высотой чуть выше груди, было целых три постройки. Дом был поменьше, чем у нашей барыни, но тоже красивый: с резными окладами вокруг окон, выкрашенными белой краской, почти что кружевными деталями, собирающимися в узор над каждым окном и под коньком крыши. Большие, что можно было заехать на лошади с телегой, ворота примыкали к дому. А дальше тянулся забор.
Ворота сейчас были распахнуты, и двор представал во всей своей красоте и чистоте. Казалось, даже куры тут не гадили, терпя до курятника. Все было выметено и выскоблено, словно не двор деревенский предстал перед нами, а военный плац.
Я прошла за Глашей внутрь. Тут и там суетились мужики и бабы. Кто-то нес мешки на плечах, а кто-то раскладывал по деревянным настилам шерсть. Она блестела под солнцем, как нефть, разлитая тут и там прямоугольными дорожками.
— Чаво изволите? – мужичок в черных, блестящих от затиров штанах и серой рубахе с косым воротом, завидев нас, направился прямиком ко мне.
— Мы от барыни, - начала я, и он принялся меня осматривать, будто несла я полную чушь.
— От Домны Палны мы от Митрошиной! – вышла вперед Глашка.
— Чаво изволит барыня? – мужичок щурился на солнце, но я видела, что глаза его были голубыми, как небо, а на солнце и вовсе казались прозрачными, бесцветными на фоне очень уж загорелого лица.
— Она три мешка черной шерсти заказывала. Битой, – уточнила Глаша. – Вот, пришли забрать.
— На себе ли, чо ли понесете? – мужичок глянул за наши спины, будто надеялся увидеть за воротами телегу.
— Свихнулся, старый? – бесцеремонно ответила Глаша. Куда нам с барыней, - она мотнула головой на меня. – Чичас заберем, а там коляску поймаем.
Мужичок странно обвел нас недоверчивым взглядом и пошел к дому. От крыльца он неожиданно громко закричал в сторону открытых настежь дверей в дом:
— Матвей Демидыч, это к вам, видать. Выйди, а то, не ровен час, огрею чем эту бабу. А мне в кандалы нельзя: у меня деток малых полон двор.
— Огрей сначала, потом хвастай, мол, управился, - не сдавалась Глаша. Мой веселый настрой вроде даже начал подниматься, несмотря на ситуацию. Она была больше смешной, чем опасной.
Из дома показалась сначала бородатая черная голова. Потом вышел мужчина лет пятидесяти. Зыркнул на нас, и я заметила, как Глаша задрала подбородок.
«Неужто и тут она собралась искать себе суженого?» - подумала я. И не ошиблась. Словно лебедушка, девица подплыла к крыльцу и совершенно чужим голоском вывела:
— Матвей Демидыч, ну что у вас за работники, коли девушек обижают? Мы вот за шерстью от Домны Палны. Забрать, значица, шерсть. Только черную, без единого белого али серого пятнышка требуется, - она теребила бусы и водила бедрами так, будто по дороге у нее лопнула резинка на трусах, и сейчас она хотела незаметно их скинуть.
Я прыснула от смеха и отвернулась. Мой смешок не остался незамеченным, и мужик вдруг будто очнулся от Глашкиного нелепого жеманства.
— Иван, принеси мешки, что позавчера били. На их черные ленты. Это для Митрошиной, - крикнул он в сторону, а потом, зыркнув на нас, вроде как хотел что-то добавить, но не стал.
Тот же мужичок, у которого с Глашей началась и не закончилась перебранка, вынес мешки из добротного, хорошо сколоченного сарая, где ровно и четко работала машина, звуками походящая на паровую.
— И хто тебя за язык-та тянул, дура? – Глаша недовольно сопела, неся пару мешков на плечах. Я несла один, держась обеими руками за те самые черные завязки. Глаша несла пару и пыхтела не хуже той машины в сарае.
— Глань, ну прости, смешно было, правда. И чего ты так виляла там? Неужто и он тебе сойдет за мужа? Старый вроде для тебя, - я чувствовала вину, но смешно было сильнее, чем стыдно.
— Блаженная ты, Надька, правильно барыня говорит. Как есть блаженная. Ни ума, ни хитрости. Так, глядишь, он бы пожалел нас, да коляску свою отправил. А может, и сам бы нас отвез. Ехали бы чичас, как барыни, а в нашем околотке девки бы обзавидовались вовсе.
— А потом бы тебя его жена за космы оттаскала, - успела я вставить между ее причитаниями.
— Нету у его жены. Помёрла. Прошлым летом. Трое детишек у их малолетних осталось. Знаешь, сколько к ему баб сватается? Даже молодки не против на такое-то хозяйство. Глядишь, выкупил бы меня, зажили бы, - мечтательно замурчала Глаша, будто уже представляя себе, как нежится на белых простынях да чай на веранде попивает.
— Так во-от, чего ты так вырядилась. Я-то думала для молодых парней, а ты старика заприметила, - говорить на ходу было тяжело, но я не промолчала, потому что в начале нашего похода Глаша ничего не рассказала о видах своих на Матвея Дерюгина.
— Заглохни и иди себе, барыня деланная, - не зло, но стараясь поддеть, ответила Глаша, а через несколько секунд добавила: - Не старый Матвей Демидыч. Ему до тридцати ишшо жить и жить. Только после смерти жены своей вон как поплохел. Все не оправится.
— А ты, значит, решила, что сердце его сможешь растопить? – тихо сказала я.
— Чаво ты тама под нос урчишь, как кошка? – поинтересовалась Глаша.
— Ничаво, иди. Скоро уже дома будем, - заметив поворот к нашему околотку, ответила я.
Не обедая, мы переоделись и бросились на реку. Половиков, набухших в воде, оказалось очень много. Деревянные штуковины, единожды виденные в моем детстве в бабкином сарае, оказались средствами для стирки таких вот половиков и грубых полотен. Похожие на скалку валки с тупыми зубцами вместо плоской поверхности приходилось катать, предварительно намылив.
Я радовалась, что можно было ополоснуться, но Глаша следила за мной, предупредительно поставив меня у плотика со стороны, выше по течению. Видимо, сообразила, что если снова юркну под плот, сможет меня поймать.
  
Я поливалась водой между делом, а потом, несмотря на косые взгляды Глаши, начала мылить свою мокрую рубашку, шею и руки.
— Запылилась? – поинтересовалась она.
— Вспотела с этой шерстью. Слушай, а мы ее не проверили. Вдруг там и правда не черная? Домна нас самих тогда дочерна побьет, - предположила я.