Они принесли крылья в Арктику
В Ленинграде был снят с консервации и ставился под погрузку еще более мощный корабль, рассчитанный на активную борьбу со льдами, — линейный ледокол «Красин». Была сформирована руководящая тройка Красинской экспедиции: профессор Р. Л. Самойлович — директор Института по изучению Севера, известный с дореволюционных времен работами на Шпицбергене и Новой Земле, его заместитель военно-морской инженер П. Ю. Орас и руководитель летной группы пилот Б. Г. Чухновский.
В летную группу вошли летнаб и радист А. Д. Алексеев, второй пилот Г. А. Страубе, бортмеханики А. С. Шелагин и В. Н. Федотов.
Сколь основательно готовился предстоящий поход, можно судить по тому, что вместе с трехмоторным «Юнкерсом-гигантом» (ЮГ-1), предоставленным ВВС Балтийского флота и погружаемым на ледокол по частям (фюзеляж отдельно от крыльев), были взяты два лыжных шасси и одно шасси морское с парой поплавков, Два запасных мотора, комплект деревянных и стальных винтов, мощная радиоустановка, запасы горючего и смазки, фотоаппарат с цейсовским объективом, приспособления для окрашивания морских льдов…
Погрузка припасов и снаряжения на ледокол заняла невиданно короткий срок — трое суток. 15 июня во второй половине дня «Красин» отвалил от стенки Угольной гавани в Ленинграде.
В бешеном авральном темпе шла бункеровка советского ледокола и в норвежском порту Бергене, где топливные запасы пополнялись высококалорийным кардифским углем, столь необходимым при форсировании полярных льдов. Ведь подумать только: 10 тысяч лошадиных сил развивают три машины, работая на полную мощность, добрых полсотни кочегаров трудится у раскаленных топок «Красина».
Вместе с нашими моряками бергенские портовики старались не за страх, а за совесть. Да что там портовики — все норвежцы в те дни тревожились не только об итальянцах, но и о своем национальном герое Руале Амундсене — «рыцаре века». Это он, первооткрыватель двух полюсов планеты — Северного и Южного — одним из первых отправился на помощь итальянцам. Вылетел из Тромсе вместе с французом Гильбо на его гидросамолете «Латам» и через несколько часов пропал без вести.
— Спасите Амундсена, верните нам нашего Руала! — такие восклицания раздавались со шлюпок и катеров, сновавших вокруг «Красина», пока он, распрощавшись с Бергеном, шел фиордами.
Да, большие надежды возлагались на советский корабль — по тем временам самый мощный ледокол в мире. Ведь никогда прежде в столь ранний период арктической навигации (конец июня — начало июля) другие суда не проникали в столь высокие широты…
А моряки-красинцы твердо рассчитывали на помощь авиаторов в разведке ледовых путей для корабля. Завязавшееся в Ленинграде деловое содружество (там для самолета была сооружена высокая двухметровая площадка, недоступная для волн и при шторме) еще более окрепло, когда «Красин» обогнул Шпицберген, вошел в тяжелые льды.
Как выпустить в воздух многотонную стальную птицу? Выбрали надежную льдину, стали выгружать громоздкую махину по частям по помосту, сооруженному из бревен и досок. И вскоре механики Шелагиц и Федотов уже перестали отличать ночь ото дня: благо солнце круглые сутки не покидало небосвод; работы по монтажу шли непрерывно.
Не сидели без дела и остальные члены экипажа. Алексеев тщательно выверял навигационные приборы, опробовал бортовую рацию. Страубе комплектовал запас продуктов, необходимых как для бедствующих итальянцев, так и для самих авиаторов.
А Чухновского беспокоила прежде всего надежность ледового аэродрома. Как-то еще удастся подняться с него на тяжелом «Юнкерсе-гиганте», принятом прямо со склада, никем еще не облетанном. Ни у самого Бориса Григорьевича, ни у юного «Джонни» (так ласково звали товарищи самого младшего в экипаже Георгия Страубе) не было опыта в пилотировании машин такого типа. Не споткнется ли самолет при разбеге о ропак, оставшийся незамеченным красинцами, расчищавшими площадку?
Ломали наши авиаторы головы и над другой, не менее важной задачей: как гарантировать возможно более безопасную посадку в лагере бедствовавших итальянцев. Ведь шведский летчик Лундборг, который первым достиг лагеря на маленьком двухместном «Фоккере» и вывез оттуда на Шпицберген искалеченного Нобиле, при вторичном полете потерпел аварию при посадке. А норвежские авиаторы Рисер-Ларсен и Лютцов-Хольм, так же как и итальянец Маддалена, только пролетали над злополучной «нобилевской» льдиной, даже не помышляя о посадке. Чухновскому же на ЮГ-1 предстоит там сесть.
Как же все-таки быть? С помощью итальянца-журналиста, находившегося на «Красине» в составе довольно-таки обширного «корреспондентского корпуса», Борис Григорьевич и Анатолий Дмитриевич начали составлять письменное обращение к его соотечественникам. Сообщали условные знаки, какие следует выложить на льдину. Коли посадка возможна, пусть выкладывают букву «Т», если невозможна — крест, как это принято на всех аэродромах Советского Союза. Чего проще!
Однако, кроме техники безопасности, существует еще и дипломатия. Надо уважать национальные обычаи и религиозные верования иностранцев. Ведь экспедицию на дирижабле «Италия» благословил на подвиг сам глава католической церкви. А тут вдруг этот традиционный символ христианства послужит выражением отрицательного понятия.
Все эти соображения Алексеев изложил Чухновскому:
— Заменим крест кружком, а букву «Т» — крестом. Пусть уж сами они там разбираются, что хорошо, а что плохо.
Чухновский согласился с доводами летнаба. Однако практического применения в аэродромной службе на Крайнем Севере предложение Алексеева так и не нашло. Садиться нашим летчикам на «нобилевской» льдине не понадобилось. Туда, ломая льды, лавируя в редких разводьях, подошел «Красин».
А вот разведка пути для него — корабля, уже израненного, потерявшего не одну лопасть на гребных винтах, стала достоянием мировой общественности, вошла в летописи Арктики под кратким наименованием «подвиг Чухновского». Описанию его были посвящены сначала столбцы многих газет, затем страницы книг. И нет нужды это описание здесь подробно повторять. Но приведем все же один документ — радиограмму, принятую на «Красине» в адрес Самойловича, подписанную Борисом Григорьевичем, отстуканную по морзянке Анатолием Дмитриевичем, помеченную позывными КМ («Красным медведем» именовался самолет ЮГ-1).
«Начальнику экспедиции
Карта номер 303 Мальмгрен обнаружен широте 80 градусов 42 минуты, долготе 25 гр 45 мин тчк. Небольшом высоком остроконечном торосе между весьма разреженными льдами двое стояли с флагом, третий лежал навзничь тчк Сделали над ними круг тчк Выбора посадки не было тчк Сели торосистое поле миле от берега на который ходим тчк Туман мешает точно определить тчк Конце пробега снесло шасси тик Сломано два винта тчк Самолет годен под морское шасси тчк Все здоровы тчк Запасы продовольствия две недели Считаю необходимым Красину срочно идти спасать Мальмгрена тчк» [2]
В переводе на общепонятный язык донесение означало вот что.
Во время полета экипажу Чухновского наконец-то удалось обнаружить группу, которая уже считалась бесследно исчезнувшей. Вскоре после катастрофы лагерь Нобиле покинули трое: швед Мальмгрен, итальянцы Цаппи и Мариано — они надеялись достигнуть суши пешком по дрейфующим льдам. Вскоре затем в пути Мальмгрен, раненный при катастрофе и ослабевший, был брошен спутниками на произвол судьбы. К моменту полета Чухновского его уже не было в живых: не трое, а лишь двое находились на небольшом остроконечном торосе. За третью же человеческую фигуру наши летчики ошибочно приняли разложенную на льду одежду.
Однако все эти подробности стали известны несколько позднее, когда «Красин», следуя указанным Чухновским координатам, снял со льдины и остальных пять человек во главе с лейтенантом Вильери, заменившим Нобиле.
Один из пяти — чех Ф. Бегоунек так описывает этот незабываемый день:
«В 17 часов 5 минут мы отчетливо услышали сирену «Красина». Никакая музыка в мире не казалась мне такой упоительной, как эта отдаленные звуки судовой сирены. В 20 часов хорошо виден густой дым «Красина». Нетерпеливо ожидая «Красина», все с восхищением стали следить за тем, с какой легкостью могучий корабль сокрушает лед, который так долго держал нас в плену, затем — как огромный корпус корабля то вздымается, выходя на лед, то опускается, когда лед ломается… Вместе с чувством радости я испытывал большое удовлетворение от того, что именно русские спасают от неминуемой гибели большую часть уцелевших при катастрофе «Италии» членов ее экипажа. Я все время верил в помощь русских и обнадеживал товарищей. А ведь надменная итальянская военщина как в Риме, так и на «Читта ди Милано», кичившаяся своим сомнительным происхождением от гордых древних римлян, так ничего и не смогла сделать для спасения своих соотечественников» (Ф. Бегоунек, с. 271-272).