Atomic Heart. Предыстория «Предприятия 3826»

Останавливающаяся центрифуга окончательно замерла, и часовой перевёл взгляд на сидящего рядом с ней Сеченова. Учёный спал, сидя на стуле. Офицер шагнул к нему и остановился. Пусть поспит ещё минуту. С тех пор как Захаров заразил сам себя коричневой чумой, в чистой части НИИ Сеченов всё делает один и почти никогда не спит. Ему, конечно, натаскали сюда всяких помощников, но толка от них мало. Даже он, офицер НКВД, больше понимает в полимерах, чем все эти помощнички. Потому что он охраняет эти лаборатории четвёртый месяц, а они о полимерах впервые слышат. И даже не скрывают, что это нечто сродни фантастике, понять это сможет далеко не каждый, а досконально разобраться и вовсе годы требуются.
Так что судьба СССР сейчас целиком зависит от двух человек. А если Захаров умрёт, то от одного. Офицер вспомнил, как неделю назад генерал-лейтенант Хрущёв, член Военного совета, оставшийся в Москве за главного после того, как всё правительство эвакуировали в Куйбышев, примчался сюда, бросив всё. Потому что ему доложили, что Сеченов с Захаровым решили заразить себя коричневой чумой. Переполох поднялся такой, что Берия с Маленковым не примчались сюда только потому, что от Куйбышева до Москвы 800 км с гаком. К счастью, выяснилось, что заразить себя учёные решили не вдвоём. Инфекцию себе занёс только Захаров.
— Зачем?! — Хрущёв был бледен как полотно. Он стоял у стеклянной перегородки, которую 2 месяца назад установили между чистой и грязной зонами в центральной лаборатории, и переводил ошарашенный взгляд с Сеченова, стоявшего рядом, на Захарова, невозмутимо глядевшего на него из-за стекла. — Зачем вы решили испытывать вакцину на себе?! Харитон Радеонович, у нас что, людей не хватает?! Только скажите, я притащу сюда тысячу подопытных!
— Таскать сюда никого не нужно, — хмуро заявил Сеченов. — У нас есть подопытные. Все они добровольно откликнулись на наш зов, как вы, надеюсь, помните. Их никто не заставлял, они знали, что, скорее всего, погибнут, но пришли сюда ради того, чтобы все остальные могли спастись.
— Тем более! — нервно парировал генерал Хрущёв. — Для чего было заражать себя?!
— Это с самого начала была моя идея, — Захаров безразлично пожал плечами, мол, ну и что с того? — Стало быть, мне и испытывать финальный вариант вакцины. Если сработает — мы будем точно знать, как действует механизм антивирусной химеры.
— А если нет?! — воскликнул Хрущёв, но Захаров оборвал его, отмахнувшись:
— А если нет, то всё это станет уже неважно. Потому что других вариантов прекратить эпидемию у нас нет. И уже не будет.
В общем, Хрущёв уехал в тот день, держась за голову и пребывая в полнейшем шоке. С тех пор от него сюда ежедневно приезжает офицер связи майор Муравьёва. Нормальная такая тётка, даром что под сорок, бойкая бабёнка и симпатичная! Будь сейчас всё по-старому, без смертельных эпидемий и гор трупов, он был бы не прочь рискнуть её закадрить. А так… тут бы живым остаться. Эпидемия уже здесь, половина Москвы вымерла, вторая половина не заразилась лишь потому, что Садовое оцепили заранее, ещё тогда, когда шла подготовка к эвакуации в Куйбышев товарища Сталина. Как только она началась, пересекать Садовое стало запрещено. Те, кому это было позволено, сдавали кровь на анализ, и только потом их пропускали через оцепление.
Оцепление, кстати, тройное. Первая линия стоит на внешней стороне Садового кольца, вторая — на внутренней. А третья — это пулемётные заградотряды НКВД, расположенные в домах за второй линией. Их задача расстреливать всех, в том числе солдат оцепления, если кто-то нарушает размеченные границы или снимает противогаз либо защитный балахон. Противогаз и балахон на улице снимать запрещено. Впрочем, лично он ещё ни разу не видел своими глазами идиота, который бы снял всё это добровольно.
Вместо одной минуты прошло две, и офицер подошёл к спящему учёному.
— Товарищ Сеченов! — он осторожно потряс его за плечо. — Дмитрий Сергеевич!
— А? Что? — встрепенулся учёный, неуклюже вскакивая со стула и замечая неподвижную центрифугу. — Вот дьявольщина! Центрифуга всё-таки сломалась!
 
— Не сломалась она! — пробубнил через противогаз офицер, повышая голос, чтобы его было слышно лучше. — Открутила положенное время и остановилась!
— Сколько я проспал? — сообразил Сеченов, бросаясь к центрифуге. — Реакция могла начаться и уже прогореть!
— Всё в порядке, Дмитрий Сергеевич! — заверил его часовой. — Ровно две минуты прошло после остановки. У вас есть ещё четыре минуты до начала активной стадии.
— Действительно. — Сеченов вытащил из центрифуги колбу, до середины заполненную прозрачным бесцветным желе. Он удивлённо посмотрел на офицера: — Откуда вам известны сроки?
— Вы называли их при мне раз сто пятьдесят, Дмитрий Сергеевич! — донеслось из-под противогаза. — Запомнилось само собой!
— Извините, — смутился учёный. — Признаюсь, я не различаю вас в противогазах…
— Ничего страшного, товарищ Сеченов! — успокоил его офицер. — Служба такая!
Сеченов поблагодарил офицера, подхватил колбу и понёс её к мощному микроскопу. Минут тридцать он возился то с микроскопом, то с желе, что-то добавляя туда шприцами из разных пробирок, изучая в микроскоп полученный результат и повторяя всё это вновь. Затем он подошёл к селектору и вызвал к себе ассистентов.
Те явились из соседней лаборатории вчетвером, маститые такие дядьки в строгих лабораторных халатах, с умудрёнными опытом лицами и с растерянностью во взглядах. Все они были серьёзными учёными, но разобраться в полимерах Сеченова оказалось гораздо сложнее, чем они считали изначально. Офицер не раз слышал, как они в сердцах сетуют друг другу на то, что полимеры есть абсолютно нестандартная субстанция, доселе не рассматриваемая ни физикой, ни химией, ни медициной.
— Товарищи, финальная структура противовирусного полимер-генератора готова, — Сеченов протянул им две колбы с разными надписями: — Это первый каскад. Это третий. Приступайте к монтажу химеры, я займусь вторым каскадом, если он… — учёный осёкся и поправился: — …когда он появится.
Матёрые ассистенты покивали, понимающе хмурясь, забрали колбы и покинули помещение. Сеченов открыл холодильник, извлёк оттуда стерильную герметичную коробку из хирургической стали с заранее заряженными шприцами и тоже вышел из лаборатории. Офицер НКВД немедленно двинулся следом.
— Товарищ офицер, — Сеченов обернулся к нему. — Пожалуйста, пригласите в лабораторию испытаний товарища Кузнецова!
— Есть! — отчеканил офицер и поспешил к ближайшему селектору. Добравшись до него, чекист наклонился к раструбу и произнёс: — Капитану Кузнецову явиться в лабораторию испытаний! Повторяю! Капитану Кузнецову срочно явиться в лабораторию испытаний!
Офицер заторопился обратно. Оставлять Сеченова одного нельзя. Это приказ товарища Сталина. Тут, в НИИ мозга, охрана сперва была расставлена на каждом этаже и через каждые десять метров. Но с приходом эпидемии в Москву Сеченов заявил, что такое количество людей лишь увеличивает потенциальное количество жертв. В итоге всю охрану переместили к входным дверям на этажах, и с Сеченовым теперь приходится передвигаться по одному. Непорядок! Мало ли что может случиться! Тут и научные ассистенты — или как их там правильно, — и добровольцы. Кто знает, что у них на уме?!
На этот раз он как в воду глядел! Не успел офицер добежать до лаборатории испытаний, тяжело дыша через противогаз, а там уже возникла чрезвычайная ситуация! Сеченов с медицинской коробкой подходил к стеклянной стене, а сзади к нему по коридору бежала та самая майор Муравьёва.
Офицер узнал её даже в противогазе, других женщин сюда не пускали, тем более в майорской форме. И следом за ней бежали двое его сослуживцев, офицеры охраны НИИ из НКВД, с пистолетами в руках!
— Майор Муравьёва! — рявкнул один из них, вскидывая пистолет. — Стоять! Последнее предупреждение! Ещё шаг — и открываю огонь!