Перевоспитать бандита (СИ)

У забора действительно ни цветочка, как будто ураган прошёлся.
— Юля, — подзываю свою ученицу. — Умница какая, сама хлопочешь по хозяйству.
— Да просто двор замела, — смущается девочка.
— Можешь, пожалуйста, позвать свою бабушку? Не знаю, как обращаться к ней по имени-отчеству.
— А бабушки нет, — Хмурит Юля светлые брови. — С вечера её ещё не видела.
— Может, у подруги какой заболталась? Могли же вы разминуться.
— У неё ноги болят, она даже до магазина не ходит.
Странно это. Очень странно.
Не хочу гнать напраслину, но получается, что последним бабку видел Хаматов?
И куда потом дел?
Единственный ответ, что тут напрашивается, мне абсолютно не нравится! Категорически!
Дома кручу эту мысль в голове и так и этак… Стоит остановиться, но меня несёт дальше. Смотрю в книгу, а смысл прочитанного ускользает, адская шарманка в голове не умолкает даже к ночи.
Откладываю томик с детективом в сторону. Как бы я ни боролась с разыгравшейся фантазией, сосредоточиться на тексте у меня сейчас не выйдет.
Мельком бросаю взгляд в окно. Машина Павла уже на месте. Зараза, ездит бесшумно, как призрак.
Я с облегчением направляюсь в гости. Сейчас Хаматов всё объяснит, бабка найдётся, и мы посмеёмся. Но у забора мой шаг замедляется, а после вообще с головой ныряю в кусты.
У него на плече какой-то чёрный мешок, в правой руке канистра бензина, а смотрит сосед прямо в сторону леса. И это, чёрт побери, не тот случай, когда в ближайших планах барбекю.
В общем, надо за ним проследить.
 Глава 29 
Глава 29
Перспектива воочию увидеть Хаматова «в деле» здорово меня взволновала.
Я помню, что согласно криминальной этике, свидетелей в живых не оставляют. Многие знания — многие печали, об этом ещё Соломон предупреждал. Так что попасться Павлу на глаза — кратчайший путь к бабуле в братскую могилу.
Поначалу усердно копирую повадки кошек: стараюсь ступать плавно и по возможности не шуршать высокой травой. Я всё ещё помню, что на кону моя жизнь и, может быть, женская честь.
На моё счастье, у соседа тяжёлая, размашистая поступь. Шумит за двоих душегуб!
Под кваканье жаб и стрекот сверчков движемся к лесу. Луна частично уходит за тучи. Силуэт с мешком и канистрой становится призрачным. Я в своём тёмном сарафане на лямках вовсе сливаюсь с пейзажем, как ночь и чернила. Необходимость прятаться становится излишней. Увидеть сосед меня всё равно не увидит, как бы самой не потерять его из вида.
Перескочив тропинку, решаю, что нужно ускориться. И сразу же наступаю на какую-то ветку!
Сухой треск, кажется, слышно в космосе.
Хаматов замирает, мнительно оглядывается. Всё то время, что он медленно крутит головой, я сижу на корточках и даже не дышу.
Вот правду говорят, что у бандитов звериное чутьё! Мимо, совсем близко пролетает камень. Ещё немного, и утром он опознал бы меня по шишке на лбу!
Дальше идём уже медленнее. Он — прислушиваясь. Я — осторожничая.
Помимо решимости, во мне кипит азарт. Но на подходе к опушке становится тревожно. Высокий, непроглядный лес обступает нас, как бездна.
Сосед опускает канистру в траву, чтобы включить фонарь на телефоне и закрепить девайс в нагрудном кармане. Картина, что предстаёт моим глазам, не радует. Дубы растут прямо из кустарников. Никакого подстриженного газона с опятами, как я себе представляла. Опять придётся осторожно продираться через ветки, а это слишком медленно.
Единственный источник света меж тем вгрызается во тьму, всё больше отдаляясь. Я вдруг понимаю, что если он погаснет, впотьмах не отыскать обратный путь. Зря только верила, что в любой момент смогу вернуться. Хаматов, сам того не зная, взял меня в заложники.
Уже начинаю жалеть, что додумалась до следственных мероприятий. Не так уж плохо переживать в удобной и, главное, безопасной кровати. Куда лучше, чем сгинуть в пучине лесной. Ручаюсь, я даже поседела слегка, такой стресс!
 
На поляне Хаматов небрежно бросает мешок себе под ноги.
Жалко бабку. Даже не крякнула.
Может, без сознания? — уговариваю себя. Жутко-то как!
Подобравшись поближе, прячусь за дерево. Минут пять просто смотрю, как Хаматов курит. Телефон уже лежит на пне, свет направлен в небо. Полупрозрачный дым тянется ввысь, как дух убитой бабки.
Каков подлец!
Отщёлкнув окурок, Хаматов открывает канистру. По воздуху расплывается запах бензина. Ход его мыслей не оригинален. Всё как у всех: поджечь, а после замаскировать золу под след от пикника.
Вот же… не знаю, как его назвать! И что делать — вообще непонятно.
Я бы предпочла встретить Лешего или даже медведя. Кто угодно был бы сейчас милей, чем треск горящей плоти.
Щёлкает зажигалка. Если действовать, то сейчас.
Вдруг запаниковав, кусаю губы. Идея оглушить гада бревном больше не кажется хорошей. Во-первых, поблизости нет ничего подходящего. Во-вторых, нападение его лишь разозлит.
Ладно, пусть будет экспромт. Пригнувшись, прикрываю рот краешком сарафана.
— Душегуб! — завываю загробным голосом.
— Не понял?
Хаматова спрашивает… нет, не испуганно, как я надеялась. Наоборот, требовательно, с угрозой даже.
— Безбожник! — поддаю экспрессии.
— Кто здесь?
Блин, как её звать-то?
— Что, не признал, ирод? — тяну, как мне кажется, грозно.
— А должен? — отвечает он раздражённо.
— Ну конечно, всех трупов не упомнить.
Хаматов молчит. Обдумывает.
— Ну и чего тебе, труп?
Да ну? Повёлся, что ли?
Хотя почему нет-то? Вон луна какая выглянула! Тени синюшные, вытянутые, жуткие. В кронах — тревожный шелест. Очень атмосферно.
— Закрой канистру и чеши к участковому! — копирую командный тон бабульки.
— Зачем? — вкрадчиво уточняет этот упырь бессовестный.
— В убийстве признаваться! Не по-христиански людей сжигать. Тело надо предать земле.
Пауза затягивается дольше предыдущей.
— А если не пойду?
Вот баран упёртый!
— Тебя когда-нибудь кусали вставной челюстью?
Молчит. То-то же!
— Ты знаешь, что такое состояние аффекта? — вдруг раздаётся так близко, что сердце вмиг становится жидким.
В глаза бьёт свет фонаря, ослепляет, не позволяя немедленно кинуться наутёк.
Я взвизгиваю как заяц, попавший в капкан — противно и громко.
— Кричи сколько влезет. Никто тебя не услышит.
— Я тебе занозы из пальца зубами вытаскивала. Что же ты делаешь? Изверг! — вырывается у меня.
— А что я делаю?
— В частности, угрожаешь. А в целом — избавляешься от трупа!
Хаматов медленно, шумно выдыхает и за шиворот тащит меня к брошенному посреди поляны мешку.
— От этого? — уточняет, пиная тёмный полиэтилен.
Ну всё. Сейчас я рядышком улягусь.
Меня даже убивать не надо. Сама умру от раздирающих меня эмоций.
— Павел, не горячись...
— Поздно, — ухмыляется он с жутким спокойствием. В чёрных глазах такой блеск нездоровый…
Точно маньяк!
— Подожди! — Цепляюсь за его одежду, не зная, как потянуть время. — Ты что, меня даже насиловать сперва не будешь?
Боже, мне однозначно нельзя в экспромт! Это за гранью идиотизма. Просто капец.
— Буду, — без тени иронии обещает Хаматов. Джентльмен, блин! — Но сначала разожжём костёр.
— Не надо!
— Романтика же! — рявкает он злобно.
Рывок — и содержимое мешка вываливается мне под ноги: комиксы, груша для битья, какие-то приблуды...
— А бабка где? — буксует мой мозг. Он, бедолага, прям вот-вот взорвётся!
— Откуда мне знать? Наверно, рассаду стережёт. Весь день таскались по питомникам, с трудом закрыл багажник.
— А это… — Обвожу рукой гору старья.
— Воспитательный процесс. Раз шибко взрослый, не хрен играть в игры.
— А во дворе нельзя было…
— Нельзя! Так хочется дышать пластмассой и резиной? Мне вот — нет! — уже конкретно наступает на Меня Хаматов. Плохо дело.