Самый богатый человек из всех, кто когда-либо жил

Пока Лихтенштайн уговаривал Фуггера, Максимилиан вел переговоры с выборщиками. Снова этот наследник Карла Великого, который именовал себя кесарем, обратился к имперскому сейму и попросил денег. Совет проходил в Констанце, городе на берегу озера, недалеко от швейцарской границы. Максимилиан заявил, что ему необходима корона, чтобы узаконить свою власть. Давний противник императора, еще со времен «общего пфеннига», Бертольд из Майнца, апологет слабой империи, к тому времени скончался. Новый курфюрст Майнца, Якоб Баденский, приходился Максимилиану родственником и оказался сговорчивее Бертольда. Курфюрсты выделили Максимилиану 9000 пехотинцев и 3000 человек конных. Лишних солдат не бывает, но императору требовалось гораздо больше; значит, не обойтись без дополнительной помощи, чтобы проложить путь в Вечный город.
Кверини, венецианский посланник при имперском сейме, написал дожам, что Венеции не о чем беспокоиться. Никакого имперского вторжения не ожидается, потому что сейм фактически не дал Максимилиану войск. Однако Кверини поспешил с выводами. Ситуация изменилась, когда Фуггер согласился на предложение императора и выкупил Кирхберг и Вайссенхорн за 50000 флоринов. Сделку превратили в шоу. Вместо того чтобы привезти деньги на поле боя и заплатить наемникам, Фуггер отправил обоз с золотыми монетами, охраняемый его собственной небольшой армией, прямиком в Констанц. Обоз выехал на центральную городскую площадь, как бы показывая, насколько велики ресурсы императора. Конечно, это была фикция, но ее могло оказаться довольно, чтобы напугать Венецию и вынудить ту беспрепятственно пропустить императора.
Постановка себя оправдала. Кверини тут же переполошил дожей, а по империи поползли слухи, что у Максимилиана есть банкир, способный в мгновение ока, словно из воздуха, предоставлять императору колоссальные суммы. Макиавелли в те дни путешествовал по Швейцарии и столкнулся с двумя коммерсантами из Генуи. Те сообщили, что Максимилиан навестил Фуггера в Аугсбурге и получил 100000 флоринов. Цифры преувеличены, но суть передана верно.
Максимилиан подписал бумаги, объявлявшие Фуггера владыкой ряда городов и тысяч людей. В первый день нового, 1508 года жители Вайссенхорна, крупнейшего из фуггеровских городов, собрались, чтобы принести клятву верности своему господину. Подробности этого события утрачены. Но записи об аналогичной церемонии в австрийском городе Карнберг, недалеко от мануфактуры Фуггера в Арнольдштайне, позволяют составить общее представление о происходившем. Вот крестьянин сидит на круглом камне, украшенном резным гербом территории. Вот новый господин в крестьянской одежде подходит к камню. Они называют друг другу свои имена, потом настоящий крестьянин поворачивается к толпе зевак, указывает на господина и спрашивает: «Справедливый ли он судья? Будет ли он заботиться о благополучии нашей земли и ее свободе? Будет ли он защищать христианскую веру, помогать вдовам и сиротам?» Народ кричит: «Да, будет! Всегда будет!» Крестьянин возносит символическую молитву небесам и клянется господину в верности. Мы не знаем, участвовал ли Фуггер в подобной церемонии. Но известно, что жители Вайссенхорна передали Фуггеру ключи от своего города – этими ключами на самом деле запирали городские ворота – и прочитали клятву: «Сим обещаю и клянусь, что отдаю Фуггеру свое послушание, верность и службу». Жители Шмихена, деревни, пополнившей «коллекцию» Фуггера год спустя, сделали то же самое.
Вскоре после приобретения Вайссенхорна Фуггер написал письмо, в котором защищал капитализм и с невиданной прежде откровенностью излагал свое мировоззрение. Сегодня его аргументы воспринимаются столь же привычно, как те, которые можно услышать в любой торгово-промышленной палате. Но в те дни капитализм только прокладывал себе дорогу, и, хотя коммерсанты занимались своими делами на протяжении столетий, большой бизнес был в новинку. Доводы Фуггера шокировали его адресатов, поскольку они слышали подобное впервые.
 
Фуггер приводил свои аргументы в жалобе Максимилиану на последнюю попытку собрать средства. Императора тревожило то обстоятельство, что ему по-прежнему не хватает денег на войну с Венецией, даже после «взноса» Фуггера, и потому он решил собрать больше средств при помощи финансового инструмента, придуманного венецианцами. С 1171 года Венеция продавала обращаемые финансовые сертификаты, предлагавшие фиксированную процентную ставку. Так рождался рынок облигаций, ныне оцениваемый в 80 триллионов долларов. Эта часть истории хорошо известна. Зато мало кто знает, что инвесторы покупали облигации буквально под угрозой меча. Венецианские банкиры и купцы обладали достатком, на который правительство имело собственные виды. Вместо повышения налогов правители Венеции попросту обязали коммерсантов покупать облигации.
Максимилиан велел подготовить указ, согласно которому Фуггеру и прочим банкирам Аугсбурга, Нюрнберга и других имперских городов предстояло приобретать облигации. С точки зрения банкиров, уже достаточно плохо было то, что Максимилиан навязывал им подобный дополнительный «налог». Хуже того, обеспечением этих облигаций служило только обещание Максимилиана заплатить – ничего более. Где он возьмет деньги на выполнение своего обещания – об этом оставалось лишь догадываться. Максимилиан обосновывал свои действия рассуждениями о справедливости: мол, Фуггер и остальные, возможно, думают, что добились всего сами, однако правда в том, что они преуспевают благодаря своему положению граждан имперского города и подданных императора. Империя гарантирует им безопасность. Защита, которую предоставляет император, позволяет купцам вести мирную жизнь и делать деньги, не опасаясь вторжений и оккупаций.
Фуггер не принял этих объяснений. «Его величеству просто хочется залезть ко мне в карман», – сформулировал он. Для него намерение императора означало введение нового налога. Но ведь он уже заплатил налог на имущество. Фуггер, подобно прочим аугсбургским собственникам, ежегодно платил один процент от стоимости принадлежавшей ему недвижимости. Сколько можно?
Свое письмо Фуггер начал с того, что констатировал очевидное: фирмы вроде той, в которой он сам состоит, чрезвычайно полезны для общества – они обеспечивают рабочие места и создают богатство. Бизнес способен творить волшебство, только если правительство оставляет его в покое. Если политики начинают громоздить препятствия и убивают потенциальную прибыль, у бизнеса нет ни единого шанса. Купцы и банкиры – добропорядочные граждане, писал Фуггер. В отношениях друг с другом и с клиентами они всегда честны. Конечно, ими движут личные интересы. Но они знают, чем чреват обман клиентов. Репутация – это все, необходимость в доверии уничтожает желание солгать, обмануть или украсть. Намекая на привлекательность «налоговых гаваней» (до швейцарской границы было всего 60 миль), Фуггер указывал, что другие страны проявляют больше уважения к предпринимателям. А далее он обрушился на тех, кто осуждал торговлю и предпринимательство. Эти люди не понимают, что торговля «ведется ради общего блага и королевству на пользу, если на его территории находятся уважаемые, смелые и честные фирмы». Они вовсе не губители родины, а истинные жемчужины, и «славно то королевство, где такие фирмы есть». Заканчивалось письмо скрытой угрозой: «Разумные люди это осознают и здраво оценивают последствия».
Кто знает, что конкретно он имел в виду этой последней строчкой. Впрочем, возможно, сама «размытость» смысла была призвана сыграть определенную роль. Фуггер, быть может, таким образом «подстегивал» воображение императора, позволяя тому проявить полет фантазии. Максимилиану оставалось гадать – то ли Фуггер намекает, что больше не даст кредитов, то ли собирается перебраться в Швейцарию, то ли готовится финансировать врагов императора. Эта последняя строчка также примечательна завуалированным оскорблением. Из нее следует, что Фуггер не считал императора разумным человеком. Подобная дерзость, думается, поразила современников.