Смерть и возвращение Юлии Рогаевой
— У мальчика с отцом сложные отношения, — объясняет у него за спиной Консульша. Накануне, когда они с мужем приехали за парнем, им сказали, что тот уже несколько дней не ночует дома. Ни инженер, ни его новая жена понятия не имели, куда он ушел и когда вернется. Вообще, с тех пор, как мальчишка вернулся из Иерусалима, он почти всё время проводит на улицах, забросил школу и, похоже, связался с подозрительными людьми. Он мне не поверит, если я скажу ему, что мать погибла, заявил инженер. Он только вам поверит. Им пришлось ждать чуть ли не до полуночи. А когда Консульша сообщила ему о смерти матери, он заявил, что ей не верит. Это явная ошибка. Он всего пару дней назад получил от матери очередное письмо. Он даже показал вынутый из кармана мятый конверт. Действительно, письмо было он нее. Она ищет новую работу и поэтому откладывает свое возвращение на весну. Но дата отправки была за день до взрыва на базаре. Тогда он замолчал и вообще как будто перестал слушать. Но когда услышал, что через два дня должны доставить гроб и ему придется расписаться за него, потому что он единственный кровный родственник, вдруг побелел, изменился в лице и начал кричать, как безумный. Он не распишется ни за какой гроб. Пусть валяется где угодно. Пусть его увезут обратно в тот город, который ее убил. Пусть ее похоронят на том рынке, где они ее убили, сволочи еврейские. Пусть сожгут, ему ее не жалко. Пусть развеют ее пепел над своим вонючим Иерусалимом. Он не хочет иметь с этим делом ничего общего, пусть они привезут его бабушку из деревни, пусть она расписывается. Кто послал его мать в Иерусалим? Вот тот пусть и расписывается, что получил ее кровь…
— Он хочет сказать, что это бабушка послала его мать в Иерусалим? — удивляется Кадровик. — Как это понять?
— Кто их знает, что тут у них творится! — Консульша пожимает плечами. — Он мог и сам это придумать.
Парень явно не в порядке, даже отец не может объяснить. Не удивительно, что и мы с ним застряли.
— Сколько ему?
— Тринадцать, четырнадцать, но развит явно не по возрасту, и умственно, и физически, и к тому же в Иерусалиме почти всё время оставался один, мать, как я понимаю, работала у вас в ночную смену, вот он и связался с какими-то уголовниками.
— Да, в ночную, она сама об этом просила, потому что ночная смена лучше оплачивается. Но что это за история с уголовниками?
— Я не знаю подробностей. Может быть, муж знает. Это он разговаривал с его отцом, а не я, и вообще он в таких делах больше понимает.
— Откуда?
Она усмехается:
— Всю жизнь занимался животными, вот и в людях научился неплохо разбираться.
— А он смазливый паренек, этот ее сыночек, — перебивает их вдруг Журналист. Кажется, он уже видит себя законным участником миссии. — Девочки, наверно, по нему сохнут. Мой Фотограф так и ходит за ним с аппаратом. Думаю, не далее как в следующую пятницу, его портрет уже украсит первую страницу нашей газеты.
— Первую страницу?! — удивляется Консульша. Она не знает, что речь идет о маленькой местной газетке. — Как интересно!
Кадровик поворачивается к Змию спиной. Отсюда он хорошо видит паренька. В морозном ясном свете еще резче видны чистое, почти детское лицо, застланные слезами красивые глаза, легкая морщинка над веком.
— Не понимаю. — Он снова поворачивается к Консульше. — Почему же вы не разыскали его бабушку и не привезли ее сюда? Можно было бы сегодня же покончить со всей этой тягомотиной!
Она явно удивлена. О чем он говорит?! Это ему не Израиль. Здесь огромные расстояния, а связь очень плохая. Им с большим трудом удалось вообще разыскать, кто бы согласился передать ей сообщение. У них тут, у местных, близится старый Новый год, многие старухи отправляются в это время на поклон в ближайшие монастыри. Эта его бабушка, видно, пошла тоже. Раньше чем через два-три дня ее назад ждать не приходится. Нужно придумать что-то другое.
Может, подождать, пока она вернется, и доставить ее сюда на самолете?
Консульша смеется. Нет, он, видно, никак не может понять, в какую страну он прилетел. В тех местах, где живет эта старуха, не то что аэропорта нет, там и самолета, наверно, никогда в глаза не видели.
А нельзя ли в таком случае послать за ней вертолет?
Вертолет? Откуда здесь вертолет?
Ну, у военных, например.
У военных? Даже если бы удалось выпросить вертолет у военных, кто за него заплатит? Расстояния тут огромны. Это чудовищные расходы.
— Ну, пожалуй, наша фирма могла бы взять некоторую часть расходов на себя, — осторожно предлагает Кадровик. Ему вдруг позарез приспичило встретиться с матерью Юлии Рогаевой.
Вот он читал недавно, что американцы послали специальный вертолет на нефтяную вышку в море, чтобы отец убитого солдата успел попасть на похороны.
— Что вы сравниваете! — В голосе Консульши уже звучит легкое нетерпение. — Во-первых, то был павший солдат, а во-вторых, прошу вас, учитывайте все-таки, что вы прилетели в другую страну и порядки здесь другие. Здесь жизнь тяжелая, особенно зимой. И то, что вам кажется возможным, здесь попросту фантастика. Давайте не будем больше фантазировать…
— Почему фантазировать? — Получив выволочку, Кадровик слегка краснеет. — Я всего лишь пытаюсь удовлетворить законное требование ее сына. Согласен, его мать — не то, что павший в бою солдат, но она погибла во время теракта вместе со многими другими иерусалимцами, и мы ответственны за нее, хотим того или не хотим. Поэтому мы обязаны постараться, чтобы все члены ее семьи присутствовали на похоронах. Я не вижу иного выхода. И не вижу необходимости оправдываться, если у меня болит сердце за этого паренька.
— Я вполне разделяю ваши чувства, — примирительно говорит Консульша. — Но никакое сердце не поможет нам доставить эту старуху сюда в обозримое время. Тем более зимой. Лучше сразу выбросить это из головы.
— Вот как — выбросить из головы?! — Кадровик насмешливо смотрит на нее. А почему, собственно? Его прислали сюда не за тем, чтобы выбрасывать из головы свои обязанности. И он не может примириться с тем, что его страна будет выглядеть в глазах здешних жителей жалкой и бесчувственной. Напротив, он хочет повысить в их глазах ее престиж. Он управляет человеческими ресурсами на своем предприятии, он работает с людьми, и он знает, что значит для такого мальчика смерть матери. Даже если паренек и притворяется, что он сильный и ему на всё наплевать. Как так — не привезти сюда его бабушку, чтобы ему было полегче?! Если нельзя вертолетом, так можно просто привезти ее сюда на машине!
— Машину я вам тоже советую выбросить из головы, — недовольно говорит Консульша. — До ее деревни добираться несколько дней, причем нет никакого регулярного сообщения. Даже если она согласится приехать, то не доберется в одиночку, это глубокая старуха, ей понадобится чье-то сопровождение. Сколько еще, вы думаете, можно тянуть с этим вашим гробом?
— Во-первых, это не мой гроб! — Его голос уже дрожит от возмущения. Его прислало сюда наше государство, такое же мое, как и ваше. Он сопровождает его по своей доброй воле, только и всего. А во-вторых, да, он полагает, что захоронение, безусловно, можно отложить еще на несколько дней. Он в этом убежден. Он получил копию медицинского заключения из Абу-Кабира, и хотя он не мог его расшифровать, но уверен, что за сохранность тела можно не беспокоиться. Как это — уверен?
Уверен в том смысле, что знает еще со времен своей армейской службы: во всех таких случаях перед отправкой тела для захоронения его подвергают специальной обработке, чтобы оно могло сохраняться несколько дней.
— Ну и что? К чему вы это рассказываете?
— К чему рассказываю? — переспрашивает Кадровик и вдруг ощущает непонятное возбуждение, хотя жуткий мороз по-прежнему вгрызается в его голову и леденит тело. — К тому, что если уж наша фирма решила искупить свою вину и возместить ту небольшую бюрократическую оплошность, которую этот вот газетный Змий превратил чуть ли не в преступление против человечности, и если уж я приехал специально для того, чтобы лично вручить денежную компенсацию этому мальчику, — он указывает на паренька, который переводит взгляд с Кадровика на Консульшу и обратно, словно догадываясь, что речь идет именно о нем, — то неплохо было бы подумать не только о том, как поддержать его материально, но и о том, как помочь ему в его горе. И поскольку он просит, чтобы рядом с ним была бабушка и эта его просьба не противоречит закону, почему бы нам ее не удовлетворить?