Люцифер

Люцифер замер, как изваяние, в самом центре своего замка. Вокруг бушевала буря сомнений, однако в глубине бездны бывшего места души зарождалось слабое, но неугасимое пламя надежды. Он знал, что этот выбор – не просто вопрос личного спасения или проклятия. Это выбор между вечной стагнацией и возможностью преобразиться, между тьмой и светом, между рабством и свободой. И он, Люцифер, князь тьмы, Владыка ада впервые за вечность почувствовал, что готов рискнуть всем ради мгновения истинного счастья.
  
Беспредельная тьма, густая и осязаемая, будто саван, окутывала это место. Воздух, пропитанный зловонием серы и гнили, обжигал лёгкие, в ушах непрестанно звучал хор проклятий, переплетающийся со скрежетом разрываемой плоти.
Ад – это не просто место мучений, это сама квинтэссенция страданий, воплощённая в ландшафте и самой атмосфере.
В центре этой кошмарной реальности, возвышаясь над морем лавы и горами истерзанных душ, парило невероятное сооружение – Стеклянный Замок Люцифера. Вопреки ожиданию, это не мрачная цитадель из костей и черепов, а сияющее чудо архитектуры, сотканное из бесчисленных граней кристально чистого стекла.
Лучи адского пламени, проходя сквозь эти призмы, расщеплялись на мириады цветов, создавая жуткую, гипнотическую иллюзию. Кажется, что замок живёт своей собственной жизнью, пульсируя и меняя форму, будто отражая изменчивую природу самого Князя Тьмы.
Внутри, за кажущейся красотой, таилась холодная, расчётливая жестокость. Залы, выложенные отполированным до блеска чёрным обсидианом, служили сценой для бесконечных пыток и извращённых развлечений. Стеклянные стены, прозрачные как совесть падшего ангела, позволяли наблюдать за страданиями грешников, заключённых в вечные оковы.
Трон Люцифера, выкованный из чёрного льда и украшенный осколками душ, возвышался в самом сердце замка, напоминая о его абсолютной власти и бескомпромиссной воле. Здесь, в этом царстве обмана и боли, он плетёт интриги, планируя падение человечества и наслаждаясь вечной местью.
Дьявол внезапно вспомнил Лику. Те бурные ночи, проведённые с ней. Страсть, захлёстывающую обоих как цунами. Её бездонные глаза цвета ранней зелени, пухлые зовущие губы, смыкающиеся на его члене и восторг… восторг, что эта женщина, любимая всеми, кто вкушал сладкий плод её женского нектара и мечтал о гибели только от мысли о разлуке с ней, была когда – то его. Мгновение. Мираж. Но такой сладостный, что эти воспоминания будоражили всё его нутро, переворачивали все внутренности и заставляли шевелиться мужское достоинство.
Ему пришлось уступить. Отдать любимую женщину верному бывшему инкубу Илиасу. И закрыться в себе на долгих сто лет, утонуть в своих страданиях пустоты, одиночества и власти. Власти, которая брала слишком большую оплату. Любовь! Вернее, то чувство окрылённости, тот аромат эмоций, кружащих как летучие мыши во тьме.
– Лика… ты стала счастливой. Матерью, женой, как хотела. Ты… бесценная женщина. Идеальная демоница, заслужила это счастье.
Его, как всегда, безупречный костюм отразился в стеклянных стенах. Услужливые тени пытались поднять хозяину настроение, однако им это не удалось. Слуги – бесы попрятались, чувствуя, что буря нарастает. Когда хозяин начинал сердиться, стеклянные стены его готического замка тихо дребезжали. Бесы боялись, потерять рога, что являлось в адском мире смертью всего существования – унижением таким, какое приводило их к низине на самые чёрные работы.
Владыка поднял руку, и хрустальный бокал дрогнул, наполняясь кроваво – красным вином.
– Счастье… иллюзия, мираж в пустыне вечности, – прошептал, обжигая горло терпкой жидкостью. Вкус вина отзывался горечью утраты, тысячами осколков боли, впивающихся в его бессмертную душу или ту рану, которая осталась вместо неё. Он, повелитель тьмы, властитель легионов, оказался бессилен перед этим простым, человеческим желанием – любить и быть любимым.
Сейчас в памяти всплывали картины прошлого: Лика, смеющаяся под луной, её волосы, рассыпающиеся золотым дождем по его плечам. Раскосые глаза, зовущие лишь взглядом туда… откуда не хочется уходить. «Безумие – вот цена нашей любви» – говорила она, обвивая его шею тонкими руками. И он заплатил эту цену сполна, погружаясь в пучину отчаяния, где каждый вдох отзывался эхом её имени. Лика… Ликушка.
Илиас… Даже имя этого бывшего инкуба вызывало приступы ярости. Он, укравший его солнце, оставивший лишь бесконечную ночь.
Однако дьявол и его любил и уважал, поэтому сразу подавливал ярость и успокаивал себя тем, что и тот – верный бывший инкуб, ставший воинственным демоном, благодаря истинной любви к Лике, заслужил это золотое счастье. Золото её волос, золото безумной страсти с ней.
Люцифер вышел на балкон, и горячий ветер адских глубин обвил его тело, будто призрачные объятия. Внизу, в бездонной пропасти, клубились души грешников, их стоны доносились до его ушей, как заунывная мелодия проклятия. Именно по этой причине окна замка всегда были завешаны тёмными портьерами. Ещё одна мука ада, стоило их открыть и в окнах виднелись души мучеников, лица, искажённые болью, кричащие рты и вывалившиеся языки от жажды.
Пусть замок станет моей тюрьмой – прорычал он, обращаясь к тьме. – Пусть мои страдания станут вечным гимном утраченной любви.
В его тёмных глазах вспыхнул огонь, отблескивающий в стеклянных стенах. Владыка был готов к новому акту своей драмы, к новой битве с самим собой. Ведь даже в самом тёмном сердце ада всегда остаётся место для искры надежды, для слабого лучика веры в то, что однажды он снова сможет коснуться её руки, вдохнуть аромат волос, ощутить жар зовущих губ. И тогда, возможно, сможет простить себя за то, что отпустил. За то, что позволил ей стать счастливой.
– Нет! Я никогда более не позволю себе тронуть её! Лика – чужая женщина, верная жена. Чистая как слеза. Я… хочу вновь испытать это чувство с редкой «невинной птичкой». С этой девушкой, что показало моё зеркало. Невинная, прекрасная, темноволосая ангелица. Человечешка. Захочет ли она отдать свою душу мне и прийти в ад? Надо направить её на путь самоубийства, а тут вытяну душу из топки и… нас будет ждать страсть безумия, а может… даже и Любовь.
Разум лихорадило. Мысли, будто стая бешеных адских псов – дарингов, грызлись между собой, разрывая остатки здравого смысла в клочья.
Тут Люцифер узрел в одном из своих адских зеркал, как его даринги поднялись на дыбы, в ожидании «корма», который привезли слуги – бесы, едва успев отскочить от тележки.
Багровый закат сочился сквозь мрак адского простора, будто кровь из вспоротой глотки. Даринги дьявола, адские псы, выползали из загона, глаза зверей – два уголька преисподней, отражали агонию умирающего дня. Они чуяли смрад разложения, гнилостный дух отчаяния, которым были пропитаны души, погрязшие в грехах, тех, что им привезли на съедение.
Первый вой, низкий и утробный, прорезал тишину, будто лезвие мясника. За ним последовали другие, нарастая в какофонию звериной жажды. Даринги срывались с привязи тьмы, когти как кинжалы скреблись по скалистой поверхности, оставляя за собой искры серы. Они чувствовали души, прогнившие до основания, пропитанные ложью и предательством. Грешники, охваченные ужасом, выскочили из тележки и побежали, спотыкаясь и задыхаясь, но тщетно.
  
– Беги, крыса, беги! – шептал Владыка ада, – от своей тени не убежишь!
Даринги настигли грешников у замка дьявола, чьи стены хранили молчание веков. Один прыжок – и первый грешник повален на землю. Хрип, мольба, но адские псы не знают милосердия. Зубы, острые как обсидиановые клинки, вонзились в плоть.