Меч Тамерлана (СИ)
Дмитрий Боброк-Волынский, воевода великого князя Московского Дмитрия Иоанновича.
Боброк с горечью взирал на то, как свежие силы ордынцев атаковали на правом крыле его рати… Атака врага началась с того, что татарский «хоровод» вдруг распался, смешал расстроенные ряды — а после поганые ринулись на булгарских лучников, заставив тех попятиться.
Следуя заранее обговоренному плану на бой, в копийный напуск ринулись многочисленные мокшанские всадники — и им удалось на время потеснить татар, отбросить ворога назад… Но уже тогда с высоты небольшого холма воевода увидел, как пришла вдруг в движение орда, как именно на правом крыле битвы вдруг уплотнились ряды поганых, как ринулись в стороны легкие конные лучники, пропуская многочисленных свежих всадников! И клин их обрушился на мокшу, мгновенно опрокинув воинов инязора Паруша…
Воевода еще не успел понять, сколь многочисленна в действительности ханская рать — ведь в бой вступили лишь первые тысячи тумена Едигея. Зато он осознал, что враг ввел в бой главные свои резервы, поставив все на кон… Но у воеводы также остался резерв пусть немногочисленных — но крепко обученных и отлично бронированных всадников. Его он и повел в сечу, надеясь если не победить, так хотя бы остановить натиск татар, не дать окружить союзников…
Дружинники последовали вперед шагом, медленно, но неотвратимо сближаясь с ворогом. Хорошо хоть, что мокша, завидев следующих навстречу русичей, разошлась в стороны, открывая воеводе врага — а поганые уже замедлились, потеряли скорость после собственного копийного напуска… Боброк однако, не погнал дружинников в непродуманную, поспешную атаку — а постарался вывести дестриэ дружинных на требуемые сто шагов перед разгоном. Заодно приказав витязям разойтись в единственную линию конных копейщиков, способных опрокинуть ворога одним тяжелым ударом!
Заметили поганые русичей, стушевались; но в спину ворога подталкивают тысячи ногайцев, еще не вступивших в бой; соратники не дают отпрянуть назад, уклониться от столкновения… А между тем уже замедлилась мокша, приостановив бегство; уже вернулись в бой уцелевшие буртасы — да и батыры Ак-Хози покуда на равных бьются с татарами на левом крыле!
Значит, есть еще шанс, еще можно выиграть…
Ну, вот и сотня шагов осталась до вражеских панцирных всадников. Хотя, кто считает кольчугу настоящим панцирем, коли русские витязи облачены в прочные дощатые брони⁈ И пусть они растянуты в единственную линию — зато теперь ширина их строя не уступает ворогу! А сколько рядов в орде поганых — так чего их считать? Таранный удар русичей опрокинет их все до единого!!!
— Вперед, за Русь! Не жале-е-еть!!!
— НЕ ЖАЛЕ-Е-ЕТЬ!!!
Дружинники отозвались на зов воеводы древним боевым кличем владимирских ратников, приводящих татар в трепет что под Коломной, что на Куликах. Да и на Чудском озере ливонские рыцари успели осознать, что за сим кличем следует неотвратимая смерть… Дрогнула земля под копытами русских жеребцов! Дрогнули сердца поганых, когда закованные в сталь витязи неудержимо устремились на них, склонив необычайно длинные пики в грудь татар!
Не осталось у ордынцев сил даже на ответный боевой клич… И все же гулямы Тамерлана упрямо подстегнули коней, бросив их навстречу дружинникам — потому как иного выхода у них уже не осталось.
Как же тяжело бились сердца нукеров, следующих в передних рядах…
Но вот, сошлись две волны всадников! В грохотом, ревом боевых жеребцов, грудью таранящих азиатских коней… И криком поганых, насквозь пронзенных гранеными копьями русичей! Один удар — и сотни гулямов Едигея, отборных восточных копейщиков разом сгинули под неудержимом катком русских рыцарей…
Но пять сотен — это тонкая цепочка всадников против десятитысячной массы тумена. Удар дружинников остановил натиск татар, выиграл мокше время — но, опрокинув три, четыре ряда поганых, русичи потеряли разгон, сломали древка копий, не выдержавших напряжения тарана. Витязи Боброка схватились с ордынцами в упорной рукопашной — но разве может хлипкий калкан остановить тяжелый, неотвратимый удар булавы? Разве может найти верткая степняцкая сабля брешь в клепано-пришивной броне дружинников⁈
Кажется, что нет… Кажется, что отчаянная атака Боброка сумела остановить ворога — и если она и не переломила ход битвы, то и не позволила хану прорваться в тыл союзникам на правом крыле.
Но Едигей не стал бы ближником самого Тамерлана и одним из лучших его полководцев, если бы не умел сражаться, если бы не умел вовремя реагировать на действия противника на поле боя… Поняв, что даже оттеснить урусов его гулямы пока не в состоянии, он изменил направление удара большей части своего тумена. Верные ногайцы и прочие нукеры темника, собранные им в Туране, ударили через центр, опрокинув легких булгарских лучников; они зашли в тыл отборным батырам Ак-Хози! И если эмир до того упрямо сражался, отчаянным волевым усилием сохраняя душевное равновесие, то после удара Едигея он бросился бежать, увлекая за собой сородичей и остатки буртасов…
Примеру эмиру последовал и Паруш; он увел мокшу вслед за булгарами… Инязор промедлил, собирая своих ратников в кулак прежде, чем прийти на помощь Боброку, дал воинам небольшой отдых. Но осознав, что битва уже фактически проиграна, он не рискнул прийти на выручку русичам, только что спасших мокшу от разгрома и истребления…
Лишь дружинники, скованные боем, не смогли вовремя отступить. Тяжело дышащий Боброк-Волынский, устало отмахивающийся от татар уже практически неподъемной булавой, осознал поражение и скорую гибель — и все же решил остаться, даже не пытаясь спастись бегством.
Пускай…
Пускай русичи в очередной раз принесут себя в жертву ради ветреных союзников — зато их совесть чиста… Пускай погибнут они в кольце окружения — но ведь часть булгар и мокши сумеют уйти!
А значит, союз против Тохтамыша все же не сгинет на этом поле. Значит, какой-никакой щит Руси уцелеет на восходе, прикрыв Рязанские и Нижегородские земли — дальние подступы к Москве… Это значит, что принесенная Боброком и его воями жертва не будет напрасна.
Очередной удар булавы воевода обрушил на голову поганого, прикрытую легким шлемом-мисюркой. Череп ворога лопнул под тяжестью металла — но и в лицо бывшего Волынского князя ударила стрела, поразив его точно в глаз… И навеки потушив свет в очах славного витязя.
Глава 13
Грудень (ноябрь) 1382 года от Рождества Христова. Трокское княжество, родовые земли Кейстута.
…- Переговоры и обмен пленных могут быть ловушкой, дядя. Что делать, если тебя схватят, а Витовта не выдадут⁈
Андрей Полоцкий внимательно посмотрел в осунувшееся, испещренное морщинами лицо явно сдавшего старика. Кейстут ответил надломленным, скрипучим голосом:
— У них мой сын… Я должен попытаться его освободить…
Андрей упрямо мотнул головой:
— Наши силы примерно равны, а Троки по-прежнему находятся в руках тевтонцев. Неужто разменяешь княжество на сына, дядя? Да и не посмеет Скиргайло нанести Витовту какой урон, пока Корибут и Ягайло в наших руках! Сразимся с ворогом, освободим родную землю от германцев — а заодно освободим и моего двоюродного брата!
Болезненно закашлялся великий князь литовский — кажется, что жизнь в его теле теплится лишь перед встречей с сыном. Наконец, поднял выцветшие, серые глаза на племянника — и неожиданно с чувством попросил:
— Прости меня Андрей… Прости. По старшинству тебе должно было стать великим князем литовским… Но я хотел лишь выполнить волю почившего брата! И удержать страну от смуты братоубийственной… Прости меня, Андрей, что поддержал я Ягайло — гнилой плод взрос от семени Иулиании.
Андрей Ольгердович, не ожидавший такого поворота событий, удивленно вскинул брови, но тотчас недовольно поджал губы. Нет да нет, но старая обида на дядю, нарушившего закон престолонаследия в пользу завещания отца, порой отзывалась в его сердце горькой болью… Но он не успел ничего ответить прежде, чем собравшийся с силами Кейстут продолжил — заговорив куда как звонче и властней: