Вонгозеро. Живые люди (СИ)

Он поморщился — почти досадливо, вероятно, ему сложно было слушать все это еще раз — вряд ли они говорили о чем-то другом все это время, которое провели вдвоем в машине; он не стал прикасаться к ней, а просто словно слегка отодвинул ее, оттер в сторону и сказал:
— Вы простите, мы слегка на взводе, этот чертов мост — мы сто километров без остановки мчались, пока вас по рации не услышали.
И тут они наконец рассказали нам — перебивая, почти перекрикивая один другого, о том, как, сменяя друг друга за рулем, ехали полдня и всю ночь, задержавшись только под Тверью — купить бензина; о том, что когда они подъезжали к злополучному мосту, за рулем как раз была Наташа — это была ее очередь. Андрей спал и ничего не видел, а она не сразу поняла, что происходит — сначала они проехали короткий мост через какую-то небольшую речку, где было тихо и пусто, и она вообще не обратила на него внимания — мост и мост, тем более что сразу за ним дорога была замечательная — несколько километров чудесного, безлюдного леса, они тоже ужасно устали от напряжения, от которого невозможно было отделаться, проезжая населенные пункты, и так же, как мы, радовались всякой передышке; а как только лес закончился, начались поля — деревень здесь не было (были, вмешался Андрей, просто чуть в стороне от трассы — не важно, закричала она тут же, ты вообще спал, дорога была пустая, и было темно, просто поле, и все — хорошо, просто поле, согласился он, там километр от силы до моста, он освещен, ты могла увидеть — не могла, до моста еще было далеко, дорога была темная, и потом, я подумала, может, она больная, она шла прямо по дороге, посередине, я чуть ее не сбила!) — и посреди этих полей свет фар вдруг выхватил из темноты человеческую фигуру; Наташа резко ударила по тормозам, из-за тяжелого прицепа пикап занесло, но она справилась и не вылетела с дороги. Она не успела толком ничего разглядеть, но вроде бы это была женщина; на лице у нее была кровь, и шла она как-то странно, зигзагами, а еще через несколько метров в кювете обнаружилась машина — смешная, маленькая, женская, опрокинутая набок, словно черепашка, вокруг которой на снегу расплывалось темное пятно — масло, наверное — и везде по дороге были разбросаны вещи, какие-то сумки и разноцветные тряпки, которые было сложно объехать, особенно после того, как пикап почти потерял управление, и тут Андрей наконец проснулся. Он предложил ей остановиться — ее трясло, но она отказалась, было непонятно, что тут случилось, и останавливаться было страшно, они едва успели поговорить об этом, как впереди показался мост — ярко освещенный, длинный, на массивных бетонных сваях; всякий раз, проезжая подобные места, они прибавляли скорость — поэтому сейчас она тоже нажала на газ и влетела бы, наверное, прямо в засаду, если бы навстречу неожиданно не вынырнул едущий задом автомобиль — она не сразу поняла, что он едет задом, если бы не белые, ярко светящиеся даже сквозь залепившие их комья грязного снега задние фонари, — от которого ей пришлось уворачиваться, и потому она снова притормозила, и тогда они оба одновременно увидели это — перегородивший противоположный конец моста грузовик с вяло трепещущим на ветру грязно-серым тентом и синей неразборчивой надписью, пять или шесть легковых машин с распахнутыми дверьми и несколько человеческих тел, лежащих на асфальтовом покрытии моста — почему-то они сразу догадались, что это именно тела, хотя на асфальте лежало еще много всего — мост был широкий, как минимум в четыре полосы, а может, и больше, и ближе к грузовику весь был усыпан вещами. Андрей уже кричал «задом, Наташа, задом», когда они увидели людей — много, бежавших им навстречу — вероятно, эти люди гнались не за ними, а за теми, кто ехал задним ходом и уже скрылся далеко позади; бегущие люди стреляли — выстрелов почему-то не было слышно, но видны были вспышки, и это было страшно — очень страшно, а Наташа поняла, что с тяжелым прицепом, прикрепленным к пикапу, ни за что не сможет дать задний ход, и поэтому она резко крутанула руль вправо, забирая как можно ближе к решетчатой светлой ограде, а потом бросила пикап налево, от всей души надеясь на то, что ширины моста хватит для разворота — на мгновение ей показалось, что места не хватает и что прицеп, пробив ограждение, утянет пикап за собой — вниз, в скованную льдом, холодную черную воду, но прицеп только слегка чиркнул по вертикальным прочным балкам, и пикап, виляя и ускоряясь, с визгом рванул в обратную сторону. Они ехали так быстро, что, видимо, не заметили, как проскочили место, где в кювете лежала маленькая машинка; женщину с окровавленным лицом, попавшуюся им по дороге к мосту, они тоже больше не видели.
 
На этом их рассказ закончился — оба они умолкли, и теперь, в наступившей тишине, все мы стояли посреди этой узкой, разбитой дороги — в месте, которое едва подходило даже для короткой, на несколько минут, остановки; три груженные доверху машины со спящими в них детьми у обочины и четвертая, стоящая на встречной полосе, — и пытались свыкнуться с мыслью, что опоздали. Убегая от опасности, догоняющей нас со стороны города, бывшего нам домом, города, которого больше не было, мы не подумали о том, что движемся навстречу такому же хаосу — нам казалось, что достаточно просто ускользнуть от волны, наступавшей нам на пятки, как вдруг стало ясно, что впереди еще много точно таких же волн, распространяющихся со скоростью, намного превышающей наши возможности, словно круги по воде, расходящихся вокруг каждого крупного города, каждого большого скопления людей, и для того, чтобы спастись, нам теперь нужно было придумать способ, как добраться до места, которое мы выбрали своим укрытием, уклоняясь и лавируя между ними, не зная заранее, где они перекроют нам путь.
Никто не говорил ни слова, но я уверена, что все мы думали именно об этом — я нашарила в темноте Сережину руку и сжала ее, и он тут же встрепенулся, поднял голову и сказал Андрею:
— Знаешь, отгони-ка ты машину с дороги и иллюминацию выключи тоже, тут недалеко одна нехорошая деревенька — как бы им не пришло в голову поинтересоваться, что это тут происходит у них под носом. Я схожу пока за картой — нам надо подумать над маршрутом. Пойдем, пап, ты только карабин далеко не убирай.
Возможно, и не было никакой паузы между Сережиными словами и моментом, когда Андрей не спеша повернулся и направился к своей машине — может быть, мне только показалось, что он какое-то время раздумывал, стоит ли ему подчиниться немедленно, просто ты его не любишь, сказала я себе, а точнее — ты не любишь видеть, каким в его присутствии делается Сережа, а теперь — неизбежно — его придется взять с собой, вместе с его чрезмерно улыбчивой женой, которая в день знакомства взяла тебя за локоть, отвела в сторону и произнесла слишком много слов, ни одно из которых не показалось тебе искренним — ни тогда, ни потом, когда ты вспоминала этот странный разговор.
Чтобы никто не увидел моего лица, я пошла к Витаре за сигаретами — Мишка по-прежнему крепко спал, и я не стала будить его — а когда я вернулась, пикап уже стоял у обочины с выключенным двигателем, развернутый в обратном направлении, на его капоте была разложена карта, и все стояли вокруг, склонившись над ней. Подходя, я услышала обрывок Сережиной фразы:
— …вот оно, это озеро, Андрюха, видишь? Мы хотели в обход Питера через Кириши уйти на мурманскую трассу, и дальше наверх, — в одной руке он держал фонарик, а пальцем другой водил по карте, — это самый простой и короткий путь. Через Новгород нам не пройти — теперь придется сделать крюк, у Валдая свернем направо и рванем в объезд через Боровичи и Устюжну, а там выскочим на А-114 и вернемся на мурманскую трассу.
— Тут крюк километров в пятьсот, — вмешался папа, отодвигая плечом стоявшего между ним и Сережей Леню, — где мы столько топлива возьмем, застрянем на полпути.
— В Киришах должно что-нибудь быть, — убежденно сказал Сережа, — там завод перерабатывающий, найдем. Пап, вариантов у нас нет — ты же знаешь, нам даже по прямой топлива не хватило бы.