Здесь водятся драконы (СИ)

— Вы беседуйте, Вениамин Палыч, а я с вашего позволения, тут постою, у окошка. Духота, знаете ли, жара, будь он неладен Триест этот…
Закончить фразу он не успел — дёрнулся, вскрикнул, ухватился за плечо и повалился на пол.
Кухарев, вскочил, с грохотом опрокинув стул, и кинулся к упавшему; мгновением спустя к нему присоединился Остелецкий. Поручик корчился в жесточайших судорогах, выгибался дугой, упираясь затылком в паркет. Изо рта у него шла пена, глаза закатились так, что видны были одни белки.
— Челюсти ему разожмите, челюсти! — крикнул ротмистр, прижимая бывшего кавалергарда к полу. — И вставьте между зубов что-нибудь, пока он язык себе не откусил! Там, на столе, чайные ложки — и скорее, не стойте столбом, прах вас побери!
Остелецкий вскочил на ноги. Над ухом свистнуло и на створке входной двери возникло что-то вроде крошечного металлически поблёскивающего цветка. 'Ложись! — истошно заорал Кухарев. — он, гад, через окно бьёт, с крыши напротив! Вениамин откатился к стене, извиваясь ужом, дополз до окна и, не поднимаясь, задёрнул занавеску. Снова свист, в плотной ткани возникло отверстие с рваными краями. Он обернулся — ещё один стальной цветок распустился на дверном косяке, дюймах в трёх от первого.
— Вслепую палит, сволочь… — прокомментировал происходящее ротмистр. — Ну, хоть не видит нас, и на том спасибо… а вы, голубчик, ложку-то несите, да пригнитесь, а то как бы не зацепил вас ненароком. И давайте-ка этого бедолагу перенесём, он, кажется, кончился…
Так они и поступили. Тело поручика уже обмякло, глаза начали стекленеть, пена на губах и подбородке высыхала клочьями. Остелецкий перехватил мертвеца за плечи и, вместе с Кухаревым пристроил его на кожаный диван, стоящий вдоль боковой стены — так, чтобы оставаться недоступными для неведомого стрелка за окном.
Кухарев перевернул тело, выругался и двумя пальцами ухватился за что-то, торчащее из плеча.
— Вот ты где… — пробормотал он и продемонстрировал Остелецкому тонкую, в палец длиной, стальную стрелку со стальным же оперением. — Изволите видеть, Вениамин Палыч, это его и убило. Только осторожнее, не наколитесь. — добавил он, когда Остелецкий протянул руку, чтобы взять метательный снаряд. — Голову положу, наконечник смазан сильным ядом. Что-то вроде кураре, приходилось иметь дело, картина смерти такая же.
Вениамин едва не спросил, где именно новому знакомому приходилось видеть смерть от экзотической южноамериканской отравы, но Кухарев уже оторвался от трупа и поднялся на ноги — в руках у него тускло, воронёной сталью блеснул «бульдог».
— Убийца не мог уйти далеко. Если поторопимся — можно попробовать перехватить…
И на ходу крутанул барабан револьвера, проверяя, все ли шесть камор заняты тупоносыми, в медных гильзах, патронами калибра четыре с половиной линии[1].
Спустившись на первый этаж, Кухарев в сопровождении Вениамина выскочил на улицу. Ресторанная прислуга и посетители, которых в этот вечерний час (большие ходики в гостиничном холле как раз отбили десять) было немало, шарахались при виде прилично одетых мужчин с револьверами в руках и провожали их испуганными взглядами. Раздались крики «Убийца!» и «Держи!»; метрдотель, раньше других сориентировавшийся в обстановке, отправил швейцара за полицией, а кое-кто, похрабрее и полюбопытнее, даже побежал за ними вслед. Но — всё бесполезно, убийца как в воду канул. Кухарев, послав своего спутника в обход дома, откуда велась стрельба, самолично забрался по приставной лестнице на крышу и принялся искать следы. Всё оказалось напрасно — убийца как в воду канул, не оставив никаких следов, сколько ни обшаривали квартал Остелецкий с добровольными помощниками.
Полиция в лице вахмистра и двух капралов прибыла спустя полчаса и решительно взяла дело в свои руки — для начала арестовав с полдюжины зевак и бдительного метрдотеля. Они бы и Кухарева с Остелецким задержали, но узнав, откуда они, поумерили свой правоохранительный пыл. С некоторых пор авторитет владельца паспорта Российской империи взлетел на Балканах (да и по всей Европе, чего уж там…) на небывалую высоту, и полицейские чины предпочли грозно орать на обывателей, но отнюдь не ввязываться в то, что по их понятиям могло обернуться скандалом, даже и международным. Тем не менее, пришлось ответить на множество вопросов и пообещать зайти назавтра в участок, чтобы в присутствии чиновника российского консульства в Триесте заново дать показания и оформить, как положено, все бумаги.
 
Прибывший полицейский врач (труп к тому времени уже начал коченеть) произвёл положенный осмотр, подписал протокол и увёз то, что совсем недавно было кавалергардским поручиком Симагиным в морг. Полицейские изъяли документы погибшего и тоже удалились, не забыв опечатать комнату, где произошло убийство. Оставаться в ресторане Кухареву с Остелецким было решительно незачем, и они направились в гостиницу, где Вениамин остановился после прибытия в Триест. Нужно было перевести дух, успокоиться и помянуть, как положено, безвременно усопшего коллегу — после чего обсудить в спокойной обстановке все детали трагического происшествия. А заодно — договориться о том, что делать дальше. Кухарев успел только представиться, и даже письмо от Юлдашева так и лежало нераспечатанным в кармане у Остелецкого.
— Странная штучка… — Вениамин повертел в пальцах короткую, дюймов пять в длину, трубку. Она была сделана из латуни, с дыркой на одном конце, и рукояткой — на другом. Рукоятка торчала вбок из узкой щели, чрезвычайно напоминая устройство винтовочного затвора, только гораздо меньше габаритами. Сверху имелся рычажок, утопленный в другую щель, и когда Вениамин поднял трубку на уровень глаз, направив в сторону воображаемой цели, большой палец лёг точно на него. Он надавил — в трубке звонко щёлкнуло, ладонь подбросило, словно отдачей при выстреле из револьвера. Остелецкий подул зачем-то в отверстие на торце и вернул трубку Кухареву.
— Из этого Симагина, значит, и подстрелили? Никогда не видел ничего подобного, хотя принцип и понятен. Там внутри сильная пружина, верно?
— Точно так-с… — подтвердил ротмистр. — Китайская штучка для стрельбы отравленными стрелками, называется «сюцзянь». Вот, видите — шпенёк сбоку, им взводят пружину, а потом вставляют стрелку прямо в ствол.
Он забрал оружие у Остелецкого, взвёл пружину, щёлкнул.
— «Сюцзянь» придумал лет триста назад какой-то то ли министр, то ли военачальник — он, видите ли, очень боялся наёмных убийц, и вделал такое вот приспособление в кисточку для письма — чтобы убийца не застиг его в библиотеке, когда под рукой не будет другого оружия.
— И что, помогло? — Остелецкий прикинул размеры кисточки, способной скрывать опасную диковину. Получалось что-то слишком крупно.
— Увы. — Кухарев развёл руками. — В библиотеке его, правда, не убили — ворвались без затей в загородный дом и вырезали всех, кто там находился. Но изобретение осталось, как видите. Для шпиона и тайного убийцы — чрезвычайно удобная штучка, особенно, если стрелять в упор. Стрелка-то может лететь и дальше, пружина там достаточно сильная, но мушки и прицельной прорези нет, целиться неудобно.
— В поручика стреляли с крыши дома напротив, а это шагов тридцать. — прикинул Вениамин. — На выстрел в упор не слишком-то похоже.
— Вывод — убийца меткий стрелок и прекрасно владеет этим оружием.
— И, тем не менее, он его бросил там, же на крыше. Кстати, как вы решились забрать её с собой? Если бы эти петухи нашли её при вас — так просто мы не отделались бы. Свободно могли и в убийстве обвинить!
«Петухами» в империи Габсбургов неуважительно именовали полицейских чинов — из-а чёрных шляп, украшенных пучками петушиных перьев.
— Да куда им… — отмахнулся Кухарев. — Они, как узнали, что мы из России — только что во фрунт не вытянулись, не то, что обыскивать. А штучка эта мелкая, в рукаве спрятать — так и не заметишь. Именно так, полагаю, её и принёс убийца. А стрелки отравленные — вот!