Здесь водятся драконы (СИ)

Юлдашев ещё раз пробежал глазами окончание статьи и задумался. На память пришёл разговор, состоявшийся здесь же, в этом самом кабинете почти год назад — тогда они с Остелецким, обсуждая предстоящую операцию в Абиссинии, затронули заодно и события в Индокитае. Граф тогда принял во внимание мнение своего сотрудника о том, что в скором времени их ведомству придётся заняться этим регионом вплотную и со всем возможным вниманием выслушал его рассказ о противостоянии китайских полубандитских группировок. Одна из них, именуемая «Чёрные флаги» совершали с территории Китая разбойные набеги на соседний Тонкин, отчаянно при этом враждуя с «жёлтыми флагами», по сути, такими же разбойниками, оказывающими приграничным деревням покровительство — разумеется, не из альтруизма. У французов в Тонкине — как и в Аннаме, и в расположенной на южной оконечности полуострова Кохинхине — были свои интересы, и это приграничное противостояние не в последнюю очередь стало поводом к разгоревшейся около года назад франко-китайской войне. А эпизод, описание которого он только что прочитал, как раз и относился к раннему периоду этого конфликта.
Да, похоже, его эмиссарам будет там нелегко, и ещё очень большой вопрос, кто создаст им больше проблем — французы, которые отнюдь не собираются сдавать свои позиции по берегам Красной реки, или сами повстанцы-аннамиты не имеющие, похоже, никакого понятия о воинской дисциплине. А ведь начальствующий над посланным отрядом капитан второго ранга Казанков даже языков не знает, и вынужден целиком полагаться на местных толмачей. Остелецкого же, планировавшего всю эту операцию, нет, и неизвестно, когда он объявится в Индокитае — дело, которым он занят совсем в другом конце света, не терпит ни малейшего отлагательства. Заменить же его некем, да и вряд ли кто-нибудь ещё способен справиться с так не вовремя возникшими трудностями. Юлдашев небрежно отодвинул журнал от себя, покопался в ящике стола и извлёк на свет божий пакет — судя по надписи и казённому, с двуглавым орлом в углу, штемпелю российского консульства и таким же сургучным печатям по углам, он был отправлен из Вены три дня назад. Конечно, заменить Остелецкого он сейчас не может, но вот оказать некоторую помощь — это другое дело. Юлдашев извлёк письмо из конверта дважды, очень внимательно прочитал его и позвонил в колокольчик.
— Вот что, голубчик… — обратился он к вошедшему щеголеватому лейтенанту, чей мундир украшали адъютантские аксельбанты.- Отыщите-ка ротмистра Кухарева — пусть бросает всё и срочно мчится сюда. И скажите, чтобы для меня доставили ужин из «Данона» — боюсь, сегодня я нескоро смогу выбраться из этого кабинета…
* * *
Австро-Венгерская Империя,
Триест.
Состав лязгнул сцепками и остановился. Проводник — солидный, с унтер-офицерскими усами, в мундире с блестящими пуговицами и кепи, украшенном имперским орлом Габсбургов, открыл входную дверь в тамбуре — и сразу в вагон ворвалась какофония вокзальных звуков. Паровозные гудки, призывы носильщиков, звонкая трель полицейского свистка… Всё, как на Николаевском вокзале Петербурга или Москвы, подумал Вениамин, разве что гвалт, производимый толпой, заполнившей перрон, несколько иной — не российский, но и не венский тоже, а носящий неистребимый балканский отпечаток. Таким же был и воздух — сквозь неистребимые ароматы угольной копоти и горячего пара масла пробивались запахи близкого моря — и не холодного, серо-стального, подобно водам Финского залива, а тёплого, насыщенного запахами водорослей, рыбы, вперемешку с нотками буйной средиземноморской растительности. В России такой букет можно встретить разве что, в Одессе или Севастополе. Николаев, Новороссийск — это уже не то, там слишком много заводов и верфей, слишком много угрюмых, занятых своими делами мужчин, которым некогда глазеть на окружающие красоты или наслаждаться запахами моря, каштанов, свежевыловленной рыбы. Их дело — металл, огни горнов, в которых калятся заклёпки для сборки на стапелях корпусов броненосцев и коммерческих пароходов, машинное масло, нефть — и, конечно, уголь, уголь, уголь…
 
Выходя из вагона, Вениамин сунул кондуктору русский серебряный двугривенный (тот угодливо склонился в поклоне), кивнул в ответ и не спеша направился вдоль перрона к вокзальному дебаркадеру. Состав же отправится дальше — «Восточный экспресс», всего пару лет, как начавший курсировать по маршруту Париж-Берлин-Вена-Константинополь. Это стало возможным после того, как некая бельгийская фирма протянула нитку рельсов через греческие Салоники до самой столицы Южной Славии — Юго-Славии, как окрестили газетчики государство, недавно созданное трудами России на обломках европейских владений Блистательной Порты. И теперь, сев в вагон первого класса недалеко от собора Парижской богоматери путешественник, достаточно состоятельный, чтобы заплатить за плац-карту в этом самом шикарном из поездов, курсирующих по железным дорогам Европы, уже через двое с небольшим суток мог любоваться православными крестами на куполе собора Святой Софии…
Вениамин припомнил разговор как раз на эту тему, состоявшийся между ним и нынешним его патроном по пути в Триест. Тогда он ещё только раздумывал, стоит ли сменить мундир морского офицера на карьеру в департаменте разведки, и Юлдашев потратил немало сил, чтобы укрепить его в этом намерении. Между делом, они обсуждали и перспективы строительства магистрали, призванной соединить железнодорожную сеть Юго-Славии с европейской. А ведь это именно тогда впервые прозвучало «Восточный Экспресс» — из его, Вениамина, уст! Потом этот незначительный эпизод начисто вылетел из памяти, и всплыл лишь двумя годами спустя, когда он сотрудник разведывательного департамента Адмиралтейства, прочёл о только что запущенном поезде с таким названием в одной из петербургских газет. И вот теперь он сам шагает мимо зеркальных окон «Восточного экспресса», и впереди высятся кирпичные, украшенные позолоченными имперскими орлами башенки вокзала.
А ведь далеко не только о названиях будущих железнодорожных маршрутов они говорили тогда с Юлдашевым…
'…Граф щёлкнул лезвием крошечного перочинного ножика.
— Я не вполне понимаю… — сказал Вениамин. — Мне поручено произвести расследование связей Бёртона в Триесте… Но — с какой стати? Я в этом ничего не понимаю, я же не жандарм, а морской офицер, артиллерист…
Именно это предписывало ему содержимое пакета, который вручил ему Юлдашев.
— Чему? Воровать портфели с документами, резать людей потайными стилетами в подворотнях?
Юлдашев иронически усмехнулся и оставил реплику собеседника без ответа. Да Вениамин и сам понял, что сморозил глупость. Тем не менее, ему отчаянно хотелось понять, что это за должность ему предлагают — если не сказать, навязывают?
Граф, видимо, прочёл всю эту гамму чувств на его физиономии.
— Привыкайте, друг мой. В вашей новой должности ещё и не тому придётся научиться. — Дело это секретное, и посвящать в него посторонних людей никак нельзя. Так что, кроме вас никого попросту нет. да вы не переживайте: всего-то надо опросить полдюжины человечков, за неделю справитесь. Вы ведь знаете итальянский и немецкий?
— Немного. — вынужден был признать Венечка, и про себя проклял юношеское увлечение языками.
— Вот видите! Кому же, как не вам? Тем более, что тело Бёртона так и не нашли…
— Да, я в курсе. — кивнул молодой человек. — Подогнали водолазный бот, землечерпалку, обшарили обломки шхуны — ничего!
— В этом-то всё и дело. И чтобы окончательно прояснить этого господина — а может и выяснить, куда он скрылся после того, как прикинулся так ловко погибшим — надо разобраться с его связями. Ведь помните, что рассказывал тот проходимец об их тёмных делишках в Триесте?..'
Забавно, подумал Вениамин, вот он и снова в этом городе — и опять для того, чтобы расследовать нечто, случившееся на противоположном берегу Средиземного моря. Получается замкнутый круг, усмехнулся он — про себя разумеется. Вокзальная суета, паровозные гудки, толпа на перроне — не самая лучшая обстановка для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Но память подкидывает картинки с таким упорством, что отмахнуться от них решительно невозможно. Да и нужно ли отмахиваться? Вениамин привык доверять своей интуиции, и в особенности — в таких вот чрезвычайных ситуациях.