Стальная сеть (СИ)

— Она? — шеф поморщился. — Мы дамочек тоже крутить умеем. Молод ты ещё, Найдёнов.
— Она… дамочка эта ещё с прошлого дела у меня в подозрении, — прокашлялся я, вроде отпустило. — С той, эльвийской девушкой.
— Ты о проститутке, что ли? Дело закрыто.
— Как закрыто?
— А так, закрыто, — отрезал шеф. — Я уже бумаги в столицу отослал. Виновные признались.
— Как признались?!
— Что ты заладил: как, как? — зло сказал шеф. — Матвей, бывший офицер, что у Филинова служил, признался в преступном сговоре. Назвал твоего дружка по банде, полукровку Альфрида. Ещё гоблина описал, да они все на одно лицо. Так что твой дружок покойный туда же пришит, к делу.
— А жена Филинова? Вдова, то есть? — ну ничего себе. Матвей признался…
— Вдову Филинова признали помешанной. Причастна косвенно, будет в клинике до смерти. Хотя семья хлопочет — на поруки. Под домашний присмотр.
Вот так дела. Что-то мне вдову Филинова жалко стало. То муж ей изменял как хотел, то Матвей, любовник, убийцей оказался. Есть от чего кукухой поехать.
— Ну так что с Рыбаком? — спрашивает шеф. А сам смотрит, глаз не сводит.
Хотел я сказать, как вычислил полицмейстера. Как догадался, что он это. Вспомнил слова буфетчика: «Они ж на корабле служили. На флоте служба тяжкая. Их высокородие и ранен был, с тросточкой ныне ходят».
— Есть у меня подозрение, что он моряк, — отвечаю. Ох, засомневался я. До этого уверен был на все сто. А как до дела дошло, что сказать? Одни догадки.
Шеф усмехнулся.
— Потому что Рыбак, что ль? Я тоже моряк. Мы с Иваном Витальевичем вместе служили. На одном корабле. Тонули вместе. Летучих рыб жрали с голодухи.
Посмотрел я на него, и мурашки побежали. У шефа трость в руках — как буфетчик сказал. Вот про кого он? Про этого полицмейстера, что в кровати лежит, или про того, что на стуле сидит? Про старого или нового? Блин, вот попал… Может, это сам шеф? Тогда зачем он сам себя ищет? А затем — узнать, найдёт Найдёнов чего или нет. Не найдёт — дурак Найдёнов. Найдёт — так ему и надо…
Тут в дверь постучали. Елизавета Ивановна крикнула:
— Господа полицейские, пойдёмте к нам! Что вы всё о деле, да о деле! Больного замучили!
Шеф встал со стула, тяжело на трость опёрся, ответил:
— Идём, Лизанька. Батюшке вашему покой нужен.
Ко мне повернулся, сказал:
— Ищи, Найдёнов. Ищи. Свидетелей, доказательства ищи. А не это вот, пустое… Найдёшь — приходи.
И в дверь вышел.
А я стою, рот разинул. Елизавета Ивановна. А рядом на кровати лежит Иван Витальевич. Так это дочка полицмейстера. Может, Рыбака. А может, моего отца. Подозреваемая в краже динамита. Привет, сестрёнка.
  
Глава 22
 
Шагал я по улице усталый и злой. Самое то для вечеринки. Наводку на место, где подозрительные типы собираются, мне дал репортёр Иванищев. Предупредил, чтобы оделся попроще, там таких любят. Так что я в самый раз. Ещё шинель старую напялил. Как есть голодный студент, на всё готовый.
Полтора дня прошли впустую. Ничего не нарыл сыскарь Найдёнов. По моргам да по трущобам мотался зря. А так всё хорошо начиналось…
В доме полицмейстера меня душевно приняли. Чаем напоили, пирогами накормили. Даже Буграчёв подобрел и смотрел без злости. Шеф сказал, уже в гостиной, что представление на мой новый чин в столицу отослал, вместе с другими документами. Как только ответ получим, так сразу будет Димка Найдёнов настоящий офицер. «Можешь заказывать новые погоны» — сказал начальник.
Журналюга Иванищев потихоньку правым глазом подмигнул, шепнул в уголке: «О встрече не забыли? Всё в силе».
Хотел я ещё тогда девицу Елизавету о каменном карьере, да о складе с динамитом на разговор раскрутить, но не вышло. Лизавета глазками поморгала, защебетала что-то о бедных голодных рабочих. Я её и так, и эдак — ничего по делу. Да ещё мешало мне, что я узнал только что. Смотрю на неё, и думаю — сестра она мне или не сестра? Смотрел, смотрел, так и не понял. Тут уже Бургачёв заревновал. Чего это стажёришка его пассию в уголке зажимает. Взял он девицу под локоток, на меня глянул, как Отелло на Дездемону. Того гляди придушит. Вот как при начальнике, дураке влюблённом, её раскручивать? И сама то ли дура, то ли умная очень. С разбега не возьмёшь.
 
А девица Елизавета Ивановна чмокнула меня в щёку на прощанье и сунула в карман горсть сахарных кусочков — для попугая. Она его купить у меня хотела даже, но не согласился я. Он, конечно, попугай, и толку с него ноль без палочки. Но всё равно — разумное существо. Гоблин, мне на верность заговорённый. Как же продать его? Но девица на отказ не обиделась, улыбнулась мило и руку пожала.
Но это были ещё цветочки. Пока не пошёл без пяти минут прапорщик Найдёнов — или коллежский секретарь — по своим зацепкам.
С утра, ещё солнце не встало, сгонял на Алексеевский карьер. Снова всё осмотрел — с новым управляющим, молодым парнем. Тот ничего не знал, только блеял: «Э-э, я пока не разобрался… Э-э, я здесь первый день…»
Зашёл на склад, посадил попугая Микки на динамитные ящики. Микки по ящикам побегал, крыльями похлопал. Когтями брезент поскрёб зачем-то. Потом взлетел, круг сделал над ними, и нагадил сверху. Всё.
Даже призрачный котик Талисман вылезать отказался. Он после того раза, как чокнутый эльв Левикус меня сожрать хотел, внутри сидит и нос наружу не показывает. Боится, видать. Испугал его злобный эльв.
***
Притащил я тело бухгалтера Семёна в городской морг. Тут уже от досады, что не выходит ничего, на беспредел пошёл: вытащил лучшего врача из больницы и в морг под конвоем доставил. Очень мне мой подпрапорщик Кошкин с солдатами в этом помог. Врач, правда, сильно ругался, грозился моему начальству пожаловаться, но это когда ещё будет.
Короче, притащил врача, с ним его ассистента захватил, фельдшера. Врач молодцом оказался: покойника увидел, ругаться перестал, делом занялся. Сразу видно — специалист.
Но толку от его стараний оказалось ноль. Как шеф и сказал: помер от чахотки бухгалтер Семён. Если и было что, теперь не найти.
Уж как я котика Талисмана в морге просил выйти, уговаривал — мысленно, конечно — нет. Не вылез.
И тут не вышло!
Потом я навестил полицейских агентов. Из тех, что мне Бургачёв от щедрот своих передал. Один агент оказался пьян в стельку. Ничего сказать не мог, мычал коровой, пускал слюни, растирал их по небритой роже, пытался похлопать меня по плечу. Потом свалился и захрапел.
Другой агент был трезв, как стёклышко. Но лучше бы пьян оказался. Это был гоблин — один из немногих, что остались в городе после облавы и высылки в поля.
Гоблин этот буфетчиком в забегаловке работал. Той самой, в которой мы с Альфридом и нашей бандой в карты играли. На большие деньги.
Я пришёл, время подгадал, когда народу в заведении не бывает.
Буфетчик меня увидел, кивнул, как старому знакомому. Рюмочку налил, закуски положил. Поболтали. Он мне: говорят, что дела идут не шибко хорошо. Народишко напуган, по улицам полиция так и шастает, гребут всех, кто хоть чуточку рожей не вышел. Затаились людишки, понапрасну на рожон не лезут.
Намекнул ему, что Рыбака ищу. Буфетчик скучное лицо сделал. Сказал: «Байки всё это, господин хороший. Нет никакого Рыбака. Им залётных фартовых пугают. Кличка есть, а человека — нет». Я ему: «Как же так? Ты мне говорил, есть. Говорил, под ним девки гулящие ходят. Забыл, что ли?»
Буфетчик только плечами пожал. Сказал: «Тогда вы тот залётный и были, сударь мой. Сейчас другой коленкор». Рот захлопнул, как крышку от ящика, и давай стаканы протирать, со скрипом. Как подменили гоблина. Так я и ушёл.
***
А сегодня утром я хоронил Генриетту. На кладбище людей собралось немного: несколько подружек, парочка кавалеров, вот и вся компания. Но всё прошло чинно-благородно. Похоже, бизнесмен Алексеев дал-таки денег на похороны, хотя сам не пришёл.
Сутенёра Николя не было. А так хотелось ему ещё разок рыло начистить. Да расспросить заодно. Генриетта перед смертью сказала, что её «кот» людей Рыбака шибко уважает. Может, знает чего Николя? Но нет, не пришёл подлец. Бегай за ним теперь…