Стальная сеть (СИ)

Застыл я. В комнате одна только лампа светила. Так что не заметил я сразу, что на диване мужик незнакомый сидит.
Руку протянул мужик, лампу подвинул. Лучше видно стало. Сидит, нога на ногу, в руках тросточка, на трости набалдашник из слоновой кости. Костюмчик хорошего сукна, из кармашка платочек выглядывает. На манжетах запонки блестят. Бородка короткая, ухоженная. Сам немолодой, но важный.
— Не имею чести, — отвечаю.
— Ах да. Позвольте представиться — помещик Алексеев, Евгений Харитонович. Хозяин этой квартиры.
Да это же покровитель Генриетты! И горничная Анюта сказала, что знает о смерти хозяйки…
Оглянулся я, вижу: горничная в дверях стоит, вся в слезах, носом шмыгает. Из-за неё двое мужиков появились, неслышно так. Здоровые амбалы. Один в сюртуке чёрном, другой в жилетке поверх красной рубашки. Рожи суровые. И смотрят, как псы цепные.
— Быстро вы узнали, — говорю.
Вздохнул папик, тросточкой в пол упёрся, сел ровно.
— Noblesse oblige, ноблес оближ, сударь мой. Положение обязывает. Я человек в наших краях не последний. Мне скандалы не нужны.
Ну конечно. Наверняка ему из ресторана сообщили. Вон там сколько официантов всяких толпилось, да мальчиков на побегушках. Рысью прискакали, доложились. За мзду малую.
— Так что, — говорю, — делать будете? Побьёте меня, в колодце утопите? Или ещё как?
Усмехнулся он, головой покачал. Амбалы его ко мне поближе придвинулись. Ох, думаю, только третьей драки за день мне и не хватало. Ушатали совсем Димку Найдёнова злые люди. А папик говорит — с усмешечкой:
— Я вижу, сударь, вас побить без меня уже успели. Довольно с вас.
Усмешку убрал, вздыхает:
— Я ведь, господин Найдёнов, Генриетту очень люблю. Любил. Прикипел сердцем, знаете. Сам я человек простой, дела твёрдости требуют. А то и жестокости. А к ней придёшь — улыбка, смех, простота… Заботы забудешь, отдохнёшь душой. Да вы, поди, и сами поняли.
Молчу. Нет, конечно, про Генриетту он верно сказал. Простота, улыбка… Но заклятье-то зачем, да ещё насмерть?
А папик говорит:
— Молчите, господин офицер? Неприятностей ждёте? Да ещё дуэль на вас. За такое вашему брату сыщику наказание положено.
— А вашему брату бизнесмену что положено? — отвечаю. — За хранение и перевозку взрывчатых веществ в особо крупных размерах?
Он аж подавился. Рот открыл, на меня смотрит. Удивился очень. Покашлял, говорит:
— Откуда вы знаете? Я только сейчас записку полицмейстеру отправил. Часа не прошло. Меня ведь обокрали. Два ящика динамитных шашек, и запалы к ним. Да ещё товара всякого, по разным позициям. Откуда?
Ну ничего себе! Шустрый какой. Типа — машина, на которой банк ограбили, моя, но я не виноват. Её только что украли. Прямо из гаража…
Видит он, что я задумался. Говорит, мягко так:
— Вижу, в ажитации вы, молодой человек. Афронта от меня ждёте. Да и есть за что. Но вы не беспокойтесь — всё, что было между вами и моей душечкой Генриеттой… Всё это меж вами останется. Ежели вы болтать не станете. Вы же благородный человек, господин Найдёнов? Ведь не станете?
— А что, — говорю, — есть сомнения?
— Ох, какой вы… молодость, молодость! Но шутки в сторону. Есть у меня к вам, господин Найдёнов, деловое предложение. Мне недавно одна маленькая птичка на хвосте принесла, что очень вы хороши. Не с лица, а по сыскной части.
— Погодите! — я руку поднял. Тут же амбал в жилетке мне лапищу на плечо положил. Тяжёлая лапища, придавил, я аж присел. — Вы что, мне взятку предлагаете?
Засмеялся папик. Правда, тут же заткнулся.
— Нет, господин полицейский. Кто берёт взятки, тот сам ничего не стоит. Я хочу, чтобы вы нашли мой динамит. Я, хотя на вокзале не был, когда его сиятельство графа Бобруйского провожали, кое-что узнал. Что вы Ивану Витальевичу лично о деле докладывали, в узком кругу. И что доклад ваш кому-то очень не понравился.
Тут уже я удивился. Ничего себе у папика связи.
— Так вот, господин Найдёнов. Мне очень не нравится, когда у меня воруют. Но ещё больше мне не нравится, что могут подумать. Вы вот подумали. Не отпирайтесь, подумали, ещё как.
 
— А вы пойдите в полицию, признайтесь, — отвечаю. — Чистосердечно.
— Полиция долго думать да разбираться не станет. Некому там. Иван Витальевич вон, без памяти лежит. Викентий Васильевич, зам его, орёл, спору нет. Но сам бегать не станет, не по чину. А больше и некому. Вы же у Филинова работали. А он, хотя и подлец первостатейный, кого попало к себе не возьмёт.
— Филинов умер, — говорю. — Ничего?
— За это я вас упрекать не стану. А вот обезопасить себя хочу. Давайте так — я вам полное доверие и всё, что нужно для розысков. А вы мне — усердие и полный отчёт.
Ух ты. Да это что, он купить меня хочет? Нужного человечка в полиции заиметь? Вот хмырь.
Поднял он руку, пальцами пощёлкал. Сзади затопали. Я обернулся, смотрю: горничной Анюты в комнате уже нет. Стоит позади какой-то человек. Да не простой. Очень похож на того стряпчего, что мне заклятье на верность ставил. Тогда, у Филинова.
— Вот, господин Найдёнов, моя гарантия. Сей господин возьмёт с вас клятву, а вы её дадите. Что дело моё честно поведёте. И никому о нём не скажете.
— А если я не хочу клятву давать? — эх, если бы не эти амбалы, я бы уже папашу лицом в скатерть уронил. Чтоб знал, как над девушками измываться. — Что будет?
Почесал папик бровь рукоятью трости, сделал грустное лицо.
— Напрасно вы, господин Найдёнов, так себя держите. Я к вам со всей душой и пониманием. Что будет… Можно начальству вашему кое-что рассказать. Вы молодец шустрый, наследить успели. Для карьеры это ох как нехорошо. Если этого мало, можно и по-другому приструнить.
Тут из коридора топот раздался. В комнату втащили молоденькую гоблинку и мальца Микки.
— Видите? — папик говорит. — Невинные жертвы обстоятельств. Что с ними будет, зависит от вас. Мне даже делать ничего не нужно. Ваши товарищи по службе сами всё сделают.
Вот гад. И ведь правда — стоит ему пальцем шевельнуть, и до свиданья. Будет гоблинка моя, вместо учёбы на медика, землю пахать и коровам хвосты крутить. А что с Микки будет, даже думать не хочу.
— Ладно, — говорю. — Так и быть. Помогу вам. Динамит искать — наша работа.
— Тогда приступим, — папик кивнул стряпчему. — Начинайте.
  
Глава 16
 
Стряпчий вышел вперёд. Положил на стол папку с документами. Вытащил бумажку, подал покровителю Генриетты. Тот посмотрел, кивнул. Из саквояжа появились чернильница и перо. Папик макнул перо в чернильницу, черкнул роспись.
Стряпчий открыл несессер. Вытянул камешек на верёвочке. Обыкновенный камень, таких полно валяется. Сказал:
— Протяните руку, юноша. Ладонью вверх. Когда я скажу — алле! — сожмите пальцы.
Я вытянул руку.
Стряпчий говорит:
— Сейчас я буду читать с бумаги, а вы повторяйте. Амулет сильный, но действует один раз. Так что постарайтесь повторить всё точно.
Камешек лёг мне на ладонь.
Только стряпчий рот открыл, я спрашиваю:
— А если человеку уже делали заклятье на верность? Это ничего?
Стряпчий говорит:
— Рукой не двигайте. Ничего. Если одна верность не противоречит другой, ничего не будет.
— А если тот, первый, умер? Что будет?
Стряпчий посмотрел удивлённо. Лоб наморщил, спрашивает:
— Давно умер?
— Да нет, — отвечаю, — недавно. Недели не прошло.
Стряпчий как-то задёргался, говорит:
— Господин Алексеев, надо предупреждать, когда случай сложный.
Покровитель Генриетты отмахнулся:
— Вас, мэтр, на простые случаи не приглашают. Делайте своё дело.
— Да, но тогда дороже выйдет, — мэтр говорит.
— Сколько?
— Вдвое.
— Ладно.
Тут я снова влез:
— А что бывает, когда случай сложный? Каковы побочные эффекты?
Это я в бумажках с бабкиным лекарством прочёл. Там есть такое — побочные эффекты. Такую жесть прочитал, не знал потом как развидеть.