Танго нуэво
– Хм… Риалон, у меня холостяцкий дом, – нахмурился Мальдонадо.
– У похитителей будет намного печальнее, чем у вас, – парировал Риалон. – Сеньорита потерпит ради собственной безопасности. Кровать у вас найдется? Свободная?
– Найдется. Но…
– Вот и все. Чего тут размышлять? Сейчас приедет Висента, поменяется одеждой с Мерседес – и сеньорита Веласкес уедет. А две другие девушки поедут домой к Веласкесам. И ритана Феола, случись что, сможет защищать младших… кто там? Хавьер? Гонсало?
– Хавьер Николас и Гонсало Самуэль, – Мерседес осознала, что опасность может грозить и ее братьям, и побледнела. – Фи… прошу тебя! Умоляю!
Что поделать.
Мединцы… кровь – сказывается. Мерседес была не то чтобы глупа, нет. Просто многое она воспринимала словно сквозь водяную призму. Вот она, вот стена воды, стена ее отделяет от происходящего, в этом нет ничего страшного, просто некоторые вещи осознаются позднее, а некоторые не так остро, как могли бы. Теряют они свою силу, проходя через эту стену.
Девушка этого не осознавала, для нее все было в порядке вещей. Но угроза близким… вот это тоже было у мединцев в крови.
Свой – чужой.
Свои – по крови ли, по духу, они заслуживают полного и абсолютного доверия.
Чужие? К ним надо относиться равнодушно. Может, завтра Богиня кого-то из них пожелает в качестве закуски… что ж теперь – бутерброд любить? Любить, но не как одушевленный предмет, понятно. А если так относишься, то и о чувствах других людей тоже не думаешь. И про их судьбы тоже… зачем?
Раньше ближним кругом Мерседес, своими без оговорок, были мать и отец, Гонсало и Хавьер, бабушка и дедушка.
Всё.
Наталия Арандо, кстати, в этом списке не значилась. А зачем? Она ведь просто есть. Она Мерче не любит, она не своя.
Сейчас круг сначала уменьшился – умер отец, неясно, что будет с матерью. Потом – расширился. Тереса и Феола. Тан Мальдонадо.
Они уже свои. Они почти родные… Мерседес доверяла им безоговорочно.
На шаг дальше от привычного круга стояли тан Риалон и сеньор Агирре. Не свои, нет. Но ведь и не чужие уже! Учитель чужим не будет при всем желании.
А тан Риалон – он защищает. Пусть по должности, по обязанности, но ведь это можно выполнять по-разному.
Можно ловить на Мерседес, как на живца. Он бы мог, Мерседес не была глупой, она это все понимала. А можно вот так.
Ее спрятать, подставить кого-то другого, попросить Феолу позаботиться о мальчиках… мало?
Очень много, если кто понимает. Так что тан Риалон уже не чужой. А насколько он будет своим?
Время покажет.
* * *Лоуренсио в отчаянии смотрел на полученную им записку.
Тан!
Есля вы не дадити мине исчо денек, я все раскажу газетчекам.
С вас исчо сто реалов.
Оставете там же.
Будите таргаваться – раскажу сразу!
Вот как, как это понимать? Хотя это-то ясно, негодяй хочет еще денег. И побольше, побольше…
А что делать Лоуренсио?
Платить?
Но аппетиты у него рано или поздно возрастут. И вообще, двести реалов за пару дней… вы уверены, что они УЖЕ не выросли непомерно?
Это не выход.
А что – выход?
Лоуренсио ждал прихода Анхеля, как манны небесной, и вот друг переступил порог дома.
– Рен! Рад тебя видеть!
– Анхель! Мне надо с тобой срочно поговорить!
Тан Анхель нахмурился. Вообще, он планировал такой вариант развития событий. И когда писал ту записку, и когда отправлял ее… вы представляете, сколько у него будет расходов? Просто ужас!
– Хорошо. Но я сначала засвидетельствую свое почтение твоей очаровательной сестре…
– Потом! – рявкнул Лоуренсио и, схватив друга за руку, потащил в кабинет. Как Анхель и был, вместе с букетом…
То, что их проводили внимательным взглядом и отправились телефонировать куда надо, благородные таны вообще не заметили. Не до того! Тут проблема, а они на слуг будут внимание обращать? Вот еще глупости!
– Рен, ну что, что такого случилось? Кто-то умер? – опустился в кресло Анхель, решив на будущее как-то подгадывать с запиской, чтобы сначала поговорить с Алисией, а уж потом с ее малахольным братцем.
– Умер! – рыкнул Лоуренсио. – И у меня могут быть серьезные проблемы! Ты представляешь, КАК это раздуют газетчики?! А что со мной сделают родители?!
Письмо было подсунуто под нос Анхелю, который и изучил грязный клочок бумаги с пристрастием. Даже обнюхал. И решил, что ничем не пахнет.
– Рен, ну мало ли кто и что выдумает?
– Что делать, если у него есть доказательства?
– Какие? Бампер от мобиля?
– Ну…. Свидетели, – задумался Лоуренсио. – Или тот бедолага выжил… не знаю!
Как-то ему было не до размышлений. Все затмевал страх! Такой… как в детстве, когда в кровать писаешься… вот страшно, и что хочешь, то с собой и делай. А вот как мама посмотрит? Что папа скажет?
Тебе уже за двадцать?
А все равно… в душе ты тот же вихрастый мальчишка, который получал по попе за некоторые проказы. Например, не стоило подглядывать за купающимися женщинами…
Родители будут недовольны…
И Лоуренсио было страшно.
Ладно еще – гонки на мобилях! Это можно как-то оправдать, ему бросили вызов, он заступился за друга.
Но гонки под одурманивающими веществами? Если уж честно, такое родители не одобрят.
А как насчет сбитого бедолаги? И оставления его в канаве, без помощи?
Можно себя оправдывать, можно хоть на весь Римат орать, что не виноватый ты. А в глубине души ты отлично знаешь правду.
Виноват.
Во всем ты сам виноват.
И родителям ты противоположного не докажешь, даже не рассчитывай. А вот что они сделают?
Эммм… они будут недовольны. Этого – мало?
Если бы Лоуренсио попробовал поработать мозгами, он бы понял, что ничего такого со стороны родителей ему как раз не грозит. Ну, отругают. Могут приказать приехать из Римата домой.
Ну, просидит он еще годик на плантации. Или даже два.
Это такое страшное наказание? Не убьют, не побьют… чего ты дергаешься? Но Лоуренсио так не думал. И совершал ошибку за ошибкой, накручивая горы нелепостей и неурядиц там, где можно было бы разобраться сразу.
Он даже не понимал, что ничего серьезного ему по закону не пришьешь. Не получится.
Его слово – против слова нищего, если тот вообще пойдет в полицию. Как-то не стремится туда подобная публика, предпочитает решать все между собой. Не по закону, а «по правилам». Неписаным. Написанным кровью тех, кто их не соблюдает.
Тан Анхель это знал.
Тан Ксарес – нет. А дураками грех не попользоваться.
Так что Анхель посмотрел на Лоуренсио вполне сочувственно, даже по плечу его похлопал.
– Рен, надо опять туда идти. Сегодня вечером.
– Бррррр, – передернуло Лоуренсио, когда он вспомнил омерзительно грязную таверну.
А морды завсегдатаев? Да на них посмотришь, навеки пить заречешься. Жуть жуткая!
– Надо, – сочувственно посмотрел тан Анхель. – Отдашь деньги, и давай с тобой напишем записку. Что ты больше ни монеты не дашь, пока не узнаешь, кто был там, в канаве. Ну… кого сбили.
Лоуренсио послушно кивнул головой.
– Да, наверное, так и надо. Но как-то страшновато. А если он опять не ответит?
– Делать-то все равно что-то надо. Не допускать же, чтобы вот это все попало в газеты? – сочувственно посмотрел тан Анхель.
– Да, – вздохнул Лоуренсио. – Не допускать… как ты думаешь, сколько денег положить?
– Ну… реалов пятьдесят, наверное.
– А у него аппетиты не вырастут?
– Рен, пока у нас нет выбора, – вздохнул Анхель, отлично зная, что вырастут. Уже растут! Расходы-то прибавляются…
Пока написали записку. Пока достали и отсчитали деньги. Пока кошелек приготовили. Пока Анхель осмотрел одежду друга. Пока то, пока се…
Прошло не меньше получаса, прежде чем тан Анхель таки вышел из кабинета. И направился в гостиную.