Птичка (СИ)

Это я замечаю всё это, потому что словно Золушка попадаю на бал в замок принца.
Кстати, а где мой принц?
Я прохожу медленно вперёд, обходя стайку дамочек, что обсуждают новую коллекцию Дольче и Габбана, потом передо мной медленно прохаживается официант, с подносом с шампанским. Он склоняет голову передо мной, и я благодарю его и беру высокий бокал, иду дальше, и пью, чтобы немного унять нервы.
В воздухе плывёт какой-то сладкий аромат, словно цветочный, но такой неуловимый, что не могу понять, что это.
Здесь тоже есть лестница, вдоль неё идёт небольшая галерея картин, и я решаюсь посмотреть их ближе.
Надо же Моне!
И я улыбаюсь, вспоминая маленького Тимофейку, и его каракули на рукаве пиджака Назара. Поднимаюсь выше, рассматривая картины, и оборачиваюсь, кинув взгляд на зал.
Всё меркнет. Свет, блеск, сияние. Гул голосов, становиться тише, не слышу песен, и инструментов.
Я вижу своего миллионера.
Он стоит у распахнутого окна. С ним рядом красивая брюнетка. Стройня, высокая. Назар ко мне спиной, она лицом. Красивым, с чётко выверенным макияжем. Элегантное платье бежевого цвета, не даёт простору фантазии. Оно так и кричит, смотрите какая у моей хозяйки фигура, не грамма жира. Она идеальна.
Они тут впрочем, все такие, идеальные.
Продолжаю разглядывать их.
Брюнетка откидывает длинные шелковые волосы, за спину, а Назар смотрит на часы, и оглядывает зал. Она что-то говорит и трогает его, а потом и вовсе проводит пальцами по небритой щеке. Он перехватывает её руку, и даже отстраняется, только её глаза всё равно блестят собственнически и жадно.
Нет, они не друзья. Слишком уверенный и собственнический жест для дружбы, слишком яркий огонь в глазах.
Назар что-то говорит и отходит, опять смотрит на часы и рассматривает толпу. Берёт с подноса проходящего мимо официанта бокал с коньяком, и направляется к бару, выуживает из кармана брюк телефон.
Он хорош.
Он всегда хорош.
Но вот сейчас, когда он не знает, что я за ним наблюдаю, он особенно красив. И конечно ему идёт темный смокинг. Его высокая фигура прекрасна в любой одежде, но смокинг и белая рубашка только подчёркивает его мужественность и смуглость его кожи, и тёмную щетину на лице. Этакий разгильдяй, на один вечер, решившийся стать примерным аристократом.
Он задумчиво потирает большим пальцем нижнюю губу, тыкает в телефон. Тут же оживает мой. Я достаю его из сумочки.
Я не истеричка, и не склона делать поспешных выводов, но скрывать, что меня покоробило, то, что я видела, я не собираюсь, и специально благодушно улыбаться, и делать вид, что всё нормально, я не хочу.
— Да, Назар, — выдыхаю я, всё ещё топчусь на лестнице.
— Где ты, Птичка? — низко шелестит его голос.
— Я уже здесь, минут как десять, здесь, — отвечаю.
Назар поворачивается, ищет меня глазами.
— А точнее, — он тут же улавливает тон моего голоса, не понимая ещё причины моего недовольства.
— На лестнице рядом с Моне, — уточняю я, и его взгляд тут же взметается, встречается с моим.
Мы смотрим друг на друга, через расстояние. Он пытливо проходиться по моему лицу, по моей застывшей позе, ищет причины плохого настроения. Отключается и идёт ко мне.
— Вика, в чём дело? — сразу переходит он к делу, как только оказывается рядом, и у меня проносится в голове картинка того, как это сейчас будет выглядеть.
Я буду дуть губы, а он будет меня уверять, что ничего страшного не произошло. Что я ошибаюсь, и делаю поспешные выводы.
И это отвратительно. Всё же он ещё ни разу не давал повода сомневаться в нем.
— Всё хорошо, никак не могла тебя найти, — говорю первое, что приходит в голову, и его лицо расслабляется, и губы трогает улыбка.
— Иди ко мне, больше не отпущу тебя, — и Назар притягивает меня к себе, и целует в губы. И я оттаиваю окончательно.
Он весь вечер не отпускает меня, всё время держит за руку, обнимает, знакомит со всеми своими друзьями, представляет своей девушкой. И я вспоминаю, как он говорил моему папе о серьезных намерениях, вот видимо демонстрирует именно их.
 
Все новые знакомцы благодушно мне улыбаются. Одна дама интересуется у меня, буду ли я в Милане этой осенью, на что я отвечаю ей, что не планирую, так как работаю. Она очень удивляется, правда не понятно чему, тому, что у меня есть работа, или тому, что Милан можно променять на неё.
Назар смеётся, когда я делюсь своими умозаключениями с ним, и говорит что Марго, так звали эту даму, уже давно не знает что такое работа, живя на дивиденды, которые ей приносят акции её покойного мужа.
Вечер течет плавно и тихо, как джазовая музыка, под которую мы танцуем, и на зависть всем целуемся, посреди зала.
— Назар, ты же понимаешь, что теперь тебе не отвертеться, все эти толстосумы в курсе наших отношений, — подначиваю его, когда он высвобождает меня из своих объятий.
— Толстосумы, — передразнивает он меня, и подводит к одному из столиков, на котором расставлены закуски.
— Ой, прости, твои соратники и друзья, — делаю я невинные глазки, когда он садиться рядом.
— Нарываешься на второе своё прозвище, — фыркает он.
— Какое же? — не понимаю я.
— Коза, — напоминает он, как назвал меня однажды, и подносит к моим губам маленькую закуску амюз буш.
Я послушно открываю рот, и жую пряно-сливочную микроскопическую тарталетку, делая большие глаза, от его слов.
Назар тоже закидывает пару штук в рот, и целует меня.
— Сама напросилась, — отвечает он, на мой взгляд, — и отверчиваться я не собираюсь, и скрывать тебя в принципе не собирался! С чего бы?
От одной крошечной закуски мало толку, и я тянусь ещё к одной.
— Ну как же! — нарочито удивляюсь. — Ты миллионер, я простолюдинка, мы должны скрывать наши отношения!
Он смеётся. Красиво так, музыкально, и громко.
— Тоже мне простолюдинка, — приподнимает он густые брови, — знающая английский в совершенстве, и разбирающаяся в современной литературе и джазе! Ты тут половине фору дашь, и не только в этом, Вика, — это он уже хрипло шепчет мне на ухо.
И я поддаюсь его игре, возможно третий бокал шампанского был лишним, но мне нравиться и, то, как его хриплый голос царапает мой слух, и, то, как горячая ладонь ложиться на мою коленку, сжимая её через тонкую ткань платья.
— Да и в чём же? — придвигаюсь я ближе.
Назар уже нежно покусывает мочку моего уха, и греет горячим дыханием щеку.
— Искренностью своей, и отзывчивостью, и честностью, — перечисляет он, а сам поспешно задирает под столом подол моего платья.
Это очень волнительно, ведь мы посреди зала забитого народом, и за нами наверняка наблюдают, но я не останавливаю его, и его шершавые пальцы нежно и волнительно поглаживают моё бедро. Я вздрагиваю, когда он слегка щипает меня за тонкую кожу, и невинно улыбается.
Его глаза искрятся весельем и затаённой тьмой. Там в их глубине я отчётливо вижу, что он не прочь зайти дальше, даже здесь посреди всего этого роскошного пира. Ему совершенно плевать. Он видит только меня. И это в очередной раз подкупает, и привязывает меня к нему. И я тону в этом черном взгляде.
Сжимаю в руках салфетку, комкаю её, и тихо выдыхаю.
— Назар, — и неосознанно шире расставляю ноги.
— Какая ты горячая, Птичка, — журчит его голос.
Он снова склоняется ко мне и со стороны может показаться, что мы обмениваемся любезностями, делимся секретами. Только я из последних сил сдерживаю стон, потому что он продолжает движение вверх.
— Назар, не надо, — шепчу я, зажмурившись, — не здесь.
И он притормаживает. Его пальцы делают обратное движение, и вскоре он совершенно пристойно, кладёт свою ладонь, на мою, что комкает салфетку.
— Трусишка, — подначивает меня Назар.
Я отстраняюсь от него, и осматриваюсь.
Вечер продолжался и даже если кто-то, что-то заметил, то не придал этому значение.
— Всем все равно, поверь мне, Птичка, — усмехается моим покрасневшим щекам Назар.