Московское золото или нежная попа комсомолки (СИ)

Улыбнувшись, как будто только что увидел старых друзей, он громко и невозмутимо бросил собравшимся:
— Ну вы что, не видите? Я расчалки подтягиваю! — и, словно в подтверждение своих слов, махнул здоровенным железяком в сторону самолета.
Все взгляды моментально переключились на его «рабочий инструмент» паровозного размера.
Рядом с дежурившим по аэродрому капитаном стоял лейтенант, судя по двум кубарям в зеленых петлицах, с двумя трущимися у его ног овчарками на поводках.
— Под Донузлавом обнаружена группа нарушителей! Диверсанты вышли на берег, требуется срочно доставить туда розыскных собак! Группа уже по следу идёт! — заорал дежурный, размахивая руками так, что казалось, вот-вот взлетит сам. — Это приказ командира полка!
Лёха посмотрел на собачье войско, на сержанта, на дежурного и надо сказать совсем не проникся важностью момента. Он совершенно не горел желанием ни лететь куда то сломя голову, ни садиться в каких-то е@енях, рискуя свернуть шею под этой самой головой, ни ловить каких то бандитов.
— Товарищ лейтенант! А как ваши собаки полетят на самолёте-то? Вы уверены, что они перенесут полёт? — Лёха скептически посмотрел на овчарок, которые нервно переминались у ног пограничника.
— Я лейтенант погранвойск НКВД! — лейтенант резко дернулся и выпрямился, будто его оскорбили лично. Глаза его сузились, а голос зазвенел железной уверенностью. — Это пограничные собаки, специально тренированные!
— То-то я и смотрю, что таки и ни флот ни разу! – ляпнул Лёха.
— Хренов! Отставить разговорчики! — раздался резкий голос, и из-за сарая, как всегда в самый неподходящий момент, вырулил политрук. Он тут же уставился на Лёху тяжёлым взглядом,— Приказ командира полка! Срочно готовься к вылету! Надо помочь товарищам пограничникам!
Лёха, явно не впечатлённый нарезанными ему задачами, скривил на лице полное понимание и, не теряя ни секунды, выдал:
— Товарищ лейтенант, вы тогда, пожалуйста, отойдите в поле... ну, вы понимаете, про-какайте ваших собачек, пожалуйста! — и улыбнулся как мог невинно.
Зелёный лейтенант, стоявший рядом, аж подпрыгнул от возмущения, багровея на глазах:
— Что вы себе позволяете?! — выкрикнул он, явно не ожидая от Лёхи подобной нахальной просьбы.
— Хренов! — уже громче возмутился комиссар, и лицо его побагровело еще сильнее, - прекратите паясничать!
— Ухожу, ухожу, ухожу! — быстро ответил Лёха, поднимая руки в жесте примирения, сделав испуганное,— Вы тогда сами с собачками в заднюю кабину, пожалуйте! — и тут же показал руками, как будто он подталкивает собак через борт.
Смахнув с пот с лица, когда наконец удалось отключить тяги управления курсанта в задней кабине, Лёха приступил к погрузке хвостатого войска. Пятнадцать минут мучений, ругани и попыток впихнуть собак во главе с их "зелёным погонщиком" в самолёт наконец то закончились успехом. Скулящие собаки и недовольный зеленый лейтенант заняли своё место в самолёте, и вся эта шумная компания наконец была готова к вылету.
Самолёт вручную выкатили на рулёжную дорожку, и Лёха, был готов к очередной порции приключений.
Техник взялся за пропеллер, резко дернул, мотор чихнул и взревел. В задней кабине хором взвыли собачки и похоже разом прокакались.
— Мой самолёт! – горестно стонал Лёха, ощущая непередаваемый аромат, поплывший вокруг самолета и особенно в переднюю кабину.
Лёха помахал рукой дежурному, дал газу и стал взлетать прямо со стоянки, что бы набегающий поток воздуха хоть как то сдул за борт собачий аромат.
Колеса запрыгали по неровностям, маленький самолетик разогнался и ловко прыгнул в небо, взлетев, Лёха лихо заложив левый вираж.
От неожиданного манёвра, да ещё и резкого подъёма, бедные собачки сзади, не выдержав потрясений, похоже опорожнились ещё раз, добавив к и без того нелёгкому полёту запахи, явно неподходящие для столь героической операции.
— А Хрен не курит и не пьет, и матом не ругается,
— Он всю планету на@бет и даже не подавится! — во всё горло орал Лёха, залихватски распевая слегка переделанную версию песни из будущего.
  
Лететь было чуть больше часа, и чтобы как-то скоротать время, Лёха чередовал громкое пение с попытками прислушаться к тому, что происходило сзади.
Сквозь рев мотора ему периодически удавалось уловить вой и скулёж несчастных овчарок. Лёха пару раз попытался докричаться до зелёного лейтенанта через переговорную трубу, но в ответ слышал только свист ветра и рёв двигателя. Не добившись ничего вразумительного, он начал задумываться:
— Не подох бы этот зелёный огурец там, — пробормотал он себе под нос, чуть нахмурившись. — А то что я с этими хвостатыми один делать-то буду? Ни летать, ни командовать…
Иногда ему даже казалось, что он слышит характерное попёрдывание — звуки, вполне подходящие для освобождающегося собачьего кишечника. Но, усмехнувшись, Лёха отмёл эту мысль:
— Да не, это уж слишком. С таким-то рёвом мотора и ветра — что я, сквозь всё это треск собачьих кишок услышал? Вряд ли, это фантазия разыгралась, не иначе, — рассудил он.
Попытка разглядеть хоть что-то в заднее зеркало тоже не увенчалась успехом. Лёха видел только мерцающие вдалеке облака и мелькающий хвост самолёта. Лейтенант и его хвостатые спутники остались скрытыми от его взора, и Лёха лишь пожал плечами, возвращаясь к своему привычному способу расслабиться — снова затянул любимую песню, громко и с душой, как будто только она могла перекрыть всё это окружающее его безумие.
Снизившись и пройдя на бреющем вдоль побережья пару раз, Лёха изо всех сил вглядывался в землю, пытаясь разглядеть хоть какие-то признаки военных. Однако время шло, а цель не наблюдалась. И он уже почти отчаялся и решил идти на ближайший аэродром, когда, заложив вираж на Донузлав, наконец заметил на далёком поле группу военных, активно размахивающих руками.
От их активных жестов явно зависел исход всей операции.
— Ну, наконец-то, — пробормотал Лёха, разворачивая нос самолёта. Он аккуратно посадил свой кукурузник прямо на поле, стараясь приблизиться к военным, не забывая про ветер и неровности земли. Но даже при всех его навыках, на пробежке самолётик здорово потрясло.
И тут же, как по команде, из задней кабины донёсся очередной «ароматный» сигнал — собачки, похоже, дружно опорожнили кишечник ещё разок, добавив финальный штрих к и без того не самой комфортной миссии.
 25 апреля 1936. Поля и береговая линия около Донузлава.
— А что у вас тут так дерьмом воняет? — спросил подбежавший пограничник, поморщившись и прикрывая нос рукой.
Лёха, не теряя самообладания и привычного сарказма, ответил:
— Собачек ваших готовим к поискам, чтобы нюх у них лучше был! — усмехнулся он, кивая в сторону самолёта. В голове у него всё ещё крутилась мысль: «куда только в этих, казалось бы, небольших собаках столько дерьма-то влезает?» - Лёха не переставал удивляться масштабам бедствия.
Тем временем пограничники ловко извлекли из самолёта их «погонщика» — задумчивого, да и сильно подмоченного в буквальном смысле слова лейтенанта, который был уделан по самые уши коричневой субстанцией. За ним, по очереди, они выдернули и собак — грязных, как черти, но рвущихся на поводках и полных решимости убежать как можно дальше от этого летающего кошмара. Овчарки вырывались, скулили и рвались в поле, словно зная, где их ждёт избавление от страданий.
Пока погранцы разбирались с псами и их лейтенантским «начальством», Лёха организовал оставшихся — заставил погранцов вручную развернуть самолёт и дернуть винт. Когда двигатель снова заурчал, он уселся в кабину, быстро сделал предполётный контроль и, развернувшись, легко взлетел по своим же следам на примятой траве. Кукурузник уверенно набирал высоту, оставляя позади поля, пропитанные запахом сгоревшего бензина и разнося по воздуху передаваемый запах собачьих «ароматов».
Вернувшись на родную базу, Лёха зарулил самолёт на самую дальнюю стоянку. Как только мотор заглох, он быстро отбежал на ветер подальше от «ароматного» самолёта, стащил с себя комбинезон и, глубоко вздохнув, наконец с чувством продекларировал: