Звездная пыль (СИ)

***
Увидев меня на костылях, психиатр моей матери смутился. Настаивая на моем визите, он не учел, что причина отсутствия может быть объективной. Впрочем, скажу честно: мать я вниманием не баловала, так что не мне жаловаться. А с тех пор, как от тети съехало живое напоминание о давешней трагедии, о ее совестливости тоже пришлось забыть.
— Наталья Дмитриевна! Могли бы сказать, — пожурил меня врач и бросился помогать с костылями. Если честно, для врача у него получилось на редкость плохо. — А впрочем, вы отлично выглядите. Отдых пошел вам на пользу.
— Отлично выгляжу? — выгнула я бровь, подавляя раздражение. И еще слова о том, что он болван.
Я слышала, что «любовь женщину меняет», но в последние шесть недель я столь мало ухаживала за собой, что отказывалась признавать правоту врача. Нет, нет и нет. Вит — женатый мужчина, уже одно это должно отравлять меня, а не заставлять распускаться, подобно бутону.
— В смысле вы выглядите здоровой. Даже румянец появился, — не согласился с моими доводами доктор.
— Давайте по делу, — перебила его я.
— Видите ли, Наталья Дмитриевна, — легко переключился мужчина. — Я не знаю, что послужило причиной всплеска, вероятнее всего, мы подобрали правильную дозировку препаратов, но внезапно она заговорила о том вечере. Я ее не спрашивал — она сама. А потом и вовсе потребовала вас.
Психиатр выглядел более растерянным, чем обычно, и потому я ему не поверила. Ни в дозировку, ни в то, что он не задавал вопросов, ни в требование видеть меня без скромной помощи доктора.
— Можно мне воспользоваться лифтом? — решила я завершить разговор, в ходе которого до истины все равно не добраться.
Мама действительно выглядела… живой. Я даже немного растерялась, наткнувшись с порога на ее полностью осмысленный взгляд. И она не сидела у окна, как это обычно бывало — она ждала. Судя по всему, меня. Ее глаза обежали меня со смесью незнакомого жара, удивления, неодобрения. Ну еще бы: ее белокожая дочка не только сверкает свеженьким загаром и тусклыми после морской соли волосами, но и опирается на костыли.
— Наташа… — прохрипела мама не своим голосом. — Что с тобой?..
«Стало». Непроизнесенное слово повисло между нами сжатой пружиной, и я сразу поняла, что та обязательно выстрелит.
— Производственная травма, — попыталась я прикинуться дурочкой и только потом вспомнила, что неплохо бы поприветствовать очнувшуюся от беспамятства маму. — Привет, мам.
— Что значит производственная? — тут же насторожилась мама, не оценив шутки. Приветствие ей было, по-видимому, ни к чему.
Тогда до меня дошло, что она не помнит, кем я работаю.
— Мама, я балерина. Повредила ногу и лечусь вот.
— Ты хотя бы хорошая балерина?
После такого вопроса мне ужасно захотелось пустить костыли в ход. Не знаю, на что я надеялась, направляясь на встречу с матерью… признаться, пока она болела, наши отношения были даже более теплыми. Иной раз она называла меня Полиной или собственной матерью и что-то вдохновенно рассказывала, но для меня добрых слов, увы, не находила совсем. Подавив раздражение, я решила взять тот же тон.
— Врач сказал, что ты хотела меня видеть, матушка. Так настаивал, что мне пришлось лететь сюда из Франции. Но он забыл упомянуть, что это всего лишь предлог оскорбить меня снова, — протянула я максимально беспристрастно. — После того, как ты лишила меня всего, я выживаю как могу, и у меня прекрасно получается. Спасибо, что поинтересовалась моей жизнью.
— Это все, что ты можешь мне сказать спустя столько лет, Наташа? — задрала она подбородок.
— Я все эти годы плачу за твою клинику, приезжаю сюда, рассказываю о своих делах. В чем ты пытаешься меня обвинить?
— О, ну спасибо за твое великодушие! Спорю, тебе куда удобнее было отселить меня сюда и сделать вид, что я не существую.
— Ты убила отца. И я должна жить с тобой в одном доме?
Мы прямо посмотрели друг на друга, и я увидела, как дрожат уголки губ матери. Она явно считала, что я к ней неоправданно жестока, но разве я несправедлива? Откуда мне знать, что она не встретит меня с ножом? Что не перебьет вещи, не пойдет угрожать соседям? Если пять лет назад просветления случались, то с тех пор она приходила в себя считанное число раз и снова соскальзывала в безумие, стоило вспомнить об отце.
 
Тишину прервал звонок моего мобильного. Сначала я даже обрадовалась передышке, но, увидев номер Вита, передумала. Не стоило разговаривать с ним при матери. Однако, поскольку я все равно собиралась задать Астафьеву несколько вопросов, в том числе по поводу моего положения в труппе, решила не накалять — сказать, что занята и перезвоню позже. Но пока принимала вызов, покачнулась на костылях и уронила аппарат. Поймать его на лету не вышло, напротив, стало только хуже, когда включилась громкая связь.
— Павленюк? — услышала я раздраженный голос спонсора. — Если ты дома, открой подъезд. Я подвезу тебя до клиники.
Нужно было забрать мобильный, но костыли мешались. Следовало их сначала пристроить.
— Да, видно, я напрасно надеялся поговорить по-взрослому.
Поняв, что у меня проблемы, вмешалась мама. Она подобрала телефон сама и уже протянула мне, как вдруг Вит сказал:
— Открой подъезд, и давай нормально поговорим. Моя жена знает, что я был не в Азии.
Это стало спусковым крючком.
— Вам должно быть очень стыдно, молодой человек! — рявкнула мама, поднося телефон ближе к губам.
После этого она швырнула аппарат прямо на пол — мне под ноги. Дисплей моргнул, обрисовывая сеть свеженьких трещин, и погас.
— Ты что делаешь? — закричала я, отшвырнула костыли и наконец подняла телефон.
— Это ты что делаешь? Шлюха! Спишь с женатым! Вся в отца.
— Отец святой, раз терпел тебя столько лет, — выплюнула я, выпрямившись. Мама отшатнулась. — Без другой женщины он бы точно не выдержал.
С этими словами я развернулась и с гордым видом поковыляла к лифтам. Я не собиралась приезжать к матери больше никогда.
Таксист проявил чудеса выдержки, дожидаясь, пока молодая женщина на костылях выберется из его машины, но помогать не стал. Тем удивительнее было, что дверца распахнулась, и передо мной появилась крепкая мужская ладонь. Я ее сразу узнала, еще бы нет, ведь именно она направляла меня последние несколько недель.
Вылезая из машины, я боялась взглянуть на Вита. Не хотелось, чтобы он понял, насколько мне приятна его забота. И то, что он не ушел, несмотря на выходку мамы. Внутри было так много всего, что воздуху не пробиться в легкие. Жена моего спонсора знала, что он ей врал и, возможно, был с другой. Это поштануло то незыблемое, во что я верила — в то, что Вит пойдет на все ради сохранения своего брака.
— Вот ты и познакомился с моей мамой, — зачем-то выдала я, захлопывая дверь за спиной. Наверное, иначе сказала бы что-то совсем уж лишнее.
— Душевная женщина, — кивнул Вит.
И тем не менее она по-своему права. Я спала с человеком, который даже близко ничего мне не обещал, а он изменял со мной жене. Нам обоим должно быть дико стыдно.
Вот только совсем не стыдно. И хочется продолжения.
Тишина квартиры, окутавшая нас, стала очередным испытанием на прочность. Даже мои попытки реанимировать телефон не помогали. Я раз за разом пыталась вдохнуть жизнь в навсегда погасший экран, но слышала только как Вит хозяйничает на моей кухне, ставя чай. Ведь от кофе я отказалась, решив вернуться к прежнему «здоровому» стилю жизни.
— Я нашел тебе врача, — сказал Астафьев, и я отложила телефон и подняла глаза. Оказывается, мой благодетель уже корябал на найденном листке бумаги контактные данные. — Он не так хорош, как Лебрун, но с реабилитацией легко разберется. И это близко к твоему дому, не придется ехать на другой конец Москвы.
 
Когда успел только…
В этот момент закипела вода, и Астафьев прервался, чтобы заварить чай. Я все это время сидела на диванчике и наблюдала за его действиями. Мне хотелось потереть глаза, чтобы удостовериться: это действительно Вит, действительно на моей кухне, действительно заботится. Нашел мне врача, дождался, когда вернусь, помог…