Пицца-Лицо (ЛП)

Теперь ему придётся дождаться своих родителей, двух последних людей, которых он действительно хотел увидеть. Однако они были ему нужны, если он собирался решить эту проблему. Их странное, почти жуткое поведение в то утро лишь уступило место менее чем минимальной надежде, которая разрасталась рядом с его страхами.
Тем временем он поднялся в ванную, чтобы начать работать над своей кратерной поверхностью. Его депрессия достигла своего апогея, когда он ещё раз взглянул на себя. Стало намного, намного хуже. Количество прыщей утроилось. Каким-то образом они выросли за последние несколько часов. Многие из тех, что были утром, распахнулись веером, оставив россыпь красных струй, стекающих по его щекам и лбу из пустых ямок. Вокруг этих рек были скопления новых мерзостей — ещё больше проблем, с которыми нужно было разобраться.
Достав салфетки Stridex из коробок, он расплакался. Его солёные слёзы обожгли его, когда они попали на открытые раны на его лице. Салфетки быстро загрязнялись, каждая салфетка смывала большое количество жидкости, а через несколько мгновений такое же количество выливалось обратно.
— Что, чёрт возьми, происходит? — он говорил вслух, разговаривая с Богом или любым существом, которое могло его услышать, но не получил ответа.
Он выглядел как мусор, человеческое дерьмо. Модная одежда, тугая задница и кудрявый маллет теперь ничего не значили. Он был отбросом, поэтому люди стали так к нему относиться. Следующие несколько часов он непрерывно мылся, пока не испачкал все салфетки и почти шесть полных рулонов полотенец.
Они лежали на полу рядом с его кроватью, больше всего выделялась их белизна. Но теперь даже нельзя было сказать, что это, потому что они выглядели так, как будто великан высморкался в них. Море слизи беспокоило его. Всё это шло изнутри, казалось, что он гниёт изнутри.
Телефонный звонок застал его врасплох и заставил подпрыгнуть. Он взял трубку и прижал её к мокрому лицу.
— Алло?
— Итан, это Джилл. Слушай, после сегодняшнего дня я просто… я просто не думаю, что это сработает. Я не могу сфотографироваться с тобой на выпускном, эти фотографии останутся навсегда. Я не могу показывать своё фото через двадцать лет, и меня увидят с каким-то… ублюдком с пицца-лицом.
— Что?! Джилл, о чём ты говоришь? Я тебя люблю! — умолял Итан.
— Я тоже любила тебя, вроде как, но что бы ни происходило с твоим лицом, это не исправится к выпускному вечеру. Я должна начать составлять план Б. Я беру Милтона Спунера на танцы.
— Милтона Спунера?! МИЛТОНА… БЛЯ… СПУНЕРА?! Ты издеваешься надо мной, этого ботаника?!
— Он может быть ботаником, но у него красивая кожа.
— Джилл, ты не можешь поступить так со мной…
— Итан, ты знаешь, что поступил бы так же. На самом деле, я видела, как ты делаешь то же самое. До свидания.
Линия оборвалась вместе с любыми будущими надеждами на нормальное состояние. ФОТОГРАФИИ! Завтра был день школьных фотографий! Среди его беспокойства это совершенно вылетело из его головы. Его родители даже доплатили в этом году за лазерный фон.
Это был самый плохой фон, который предлагали эти фотосессии. Но ВСЕ всегда хотели лазеры. Люди не всегда могли себе их позволить, потому что они стоили дороже, но почти каждый готов был убить за них. В предыдущие годы ему удавалось получить только красное и синее, но этот год был лучшим годом.
Целый год он непременно мечтал о своём великолепном блондинистом маллете, сияющей улыбке и красном жакете леттермана на фоне лазеров. ГРЁБАНЫЕ ЛАЗЕРЫ… С каждым мгновением казалось всё более вероятным, что в его будущем не будет лазеров, по сути, не будет вообще никакой фотографии с выпускного.
Через несколько мгновений он услышал, как открылась дверь и что-то похожее на стук каблуков по дереву. Итан помчался вниз, чтобы встретить свою мать, выглядя так, будто он должен отдыхать где-то на больничной койке.
Когда его мама сбросила туфли, она мельком увидела своего истекающего гноем мальчика во всей его свежей кровавой красе. И снова последовало веселье. Кудахтанье раздалось на высокой ноте, она не могла насытиться этой новой версией своего сына, это была самая забавная вещь, которую она когда-либо видела.
 
— Мама! Это не смешно! Я истекаю кровью, моё лицо не перестаёт течь гноем! Мне нужна помощь! Мне нужно, чтобы ты отвела меня к доктору, чёрт возьми!
Она просто не могла или отказывалась отвечать на его тоску и просьбы. Словно рядом с ней стояло невидимое существо, безжалостно щекочащее её подмышки. Она упала на пол, брыкаясь, всё ещё одетая в рабочий костюм. Её улыбка выглядела почти утомительной и в некотором роде болезненной.
Причудливое зрелище заставило её потерять хоть какое-то подобие контроля. Она вертелась, как медленно умирающая рыба, вытащенная из воды, не в силах ничего делать, кроме как «наслаждаться» моментом.
Его родители обычно приезжали домой примерно в одно и то же время. Появление его отца не было неожиданным, но постоянство его поведения было неожиданным. Отец заглянул туда и увидел, что его отвратительный сын с встревоженным выражением лица наблюдает за странным поведением своей матери, которое продолжает разыгрываться.
Его отец не мог не присоединиться к ней. Слёзы снова полились по его щекам в унисон. Высокий смех отца был почти женским. Он мог слышать, как их горла начинают трещать, их голосовые связки проявляли неумолимую боль. Их животы сильно тряслись, когда они лежали, катаясь по дереву, парализованные весельем.
Итан потерял дар речи, он просто ничего не мог сделать, чтобы разрушить их чары. Он кричал, плакал, умолял, убеждал и угрожал. Даже малейшая часть их поведения не изменилась. Они застыли в своём веселье, рабы необъяснимого невидимого шута, оцепеневшие к этой новой тревожной версии своего сына. Он был всем, на что они когда-либо надеялись, но по всем причинам, которых боялся бы любой сын.
Они так и остались сумасшедшими, цепляющимися за половицы. Когда он выходил из дома, последним зрелищем, которое он увидел, были его родители, тянущиеся ближе к нему, царапающие ногтями деревянную поверхность. Не то чтобы они просто хотели быть ближе к своему сыну, но как будто он был чем-то вроде наркотика, которого они добивались. Их теперь маниакальный смех эхом разнёсся по узкому коридору, когда он вышел…
ДЕСЯТЬ ДНЕЙ СПУСТЯ
Арнольд сел рядом с Гарри за кухонный стол и начал наполнять свою тарелку сухим завтраком. Тёплое белое молоко капало в хлопья, поднимаясь почти до уровня перелива. Он поставил коробку с молоком рядом с Гарри, который жевал и уже продвинулся до половины тарелки. Ни один из них не мог оторвать взгляда от картонной коробки, где четверть прямоугольной бумажной поверхности была оклеена чёрно-белой фотографией Итана Тёрнера.
Фотография была сделана ещё в период его славы, до его необъяснимой нисходящей спирали. Она включала в себя его примечательный, сильно изношенный красный жакет леттермана и дерьмовую ухмылку, которая была почти стёрта. Как и все остальные, они слышали новости об Итане, но всё это было так фантастично, так невероятно.
Он пропал без вести, и Арнольд не мог не продолжать продвигать теорию заговора (наедине с Гарри), что он имеет к этому какое-то отношение. Гарри продолжал играть роль скептика, придерживаясь более приземлённого подхода.
— Я просто говорю, что тебя там не было. Ты не видел того сумасшедшего дерьма, которое я сделал, — заметил Арнольд, перефразируя странный сеанс с мадам Одессой.
— Итак, позволь мне прояснить ситуацию… ты думаешь, что после этого магического ритуала, в котором ты принял участие, он каким-то образом изменил биологию Итана? Ты знаешь, тот класс, который мы посещаем вместе со всеми остальными, эти ребята говорят, что это дерьмо — полная чепуха, что-то заставило его сбежать. Вот что, по-твоему, произошло? — Гарри усмехнулся над ситуацией.
— А как ещё ты объяснишь подходящее время его исчезновения?
— Ну, как мы подробно обсуждали много раз, Итан — полный грёбаный придурок. Я могу вспомнить множество людей, которые хотели бы увидеть, как он исчезает. Чёрт, тут двое сидят за столом, чувак, — Гарри снова посмотрел на язвительную фотографию Итана на коробке. — По крайней мере, они разместили его, когда он всё ещё выглядел как… ну, знаешь, в фазе альфа-самца, — пошутил Гарри, снова хватая коробку с хлопьями и наполняя свою миску.